То, что из-за очевидной несправедливости или дурости не укладывалось в эти представления, рассматривалось как перегибы местного начальства. И уповали с надеждой — «товарищ Сталин не знает», «Москва поправит». И снова фатальное — «лес рубят, щепки летят». И это еще до появления знаменитой теории, что по мере продвижения к социализму борьба классов не затихает, но обостряется.
Мог ли деревенский паренек, воспитанный уже советской властью и комсомолом, стать выше заблуждений и предрассудков своего времени и среды?
Увы… Люди, всегда и все знавшие о преступлениях сталинского режима и избежавшие репрессий, объявляться стали во все возраставшем числе лишь после XX съезда КПСС.
По воспоминаниям, Николай Кузнецов в те годы был строен, сухощав, носил ладно сидевшую на нем юнгштурмовку, или полувоенное пальто, перехваченное портупеей, форменную «лесную» фуражку летом, а зимой единственную на весь Кудымкар кудлатую белую папаху. Приметен был жизнерадостностью и удивительно ровным характером. Не курил и с абсолютнейшим равнодушием относился к алкоголю.
В отличие от многих сверстников, он умел рассчитывать свое время. Во всяком случае, товарищи его, постоянно встречавшие Нику на работе, на занятиях в кружке политграмоты, в самодеятельности, на собраниях, лыжных и стрелковых соревнованиях, даже и не подозревали, что он еще ухитряется выкраивать время, чтобы готовиться к поступлению в институт и продолжать изучение языков. Кроме немецкого, Кузнецов серьезно взялся за очень трудный коми-пермяцкий, так как справедливо полагал, что нельзя успешно работать с местными жителями, если не владеть их родной речью, не знать историю, культуру, традиции.
Учебников коми-пермяцкого языка еще не существовало, письменность на русской графической основе только прививалась. Поэтому изучать язык можно было единственным способом прямых контактов с его носителями. Даже словарик Николай составлял для себя сам, самостоятельно же формулировал и грамматику.
Видимо, это у него получалось хорошо. Во всяком случае, познакомившийся с ним коми-пермяк Андрей Кылосов, ставший впоследствии в Свердловске известным скрипичным мастером, вспоминал, что Николай настолько хорошо владел языком, что он, Кылосов, даже принимал поначалу Кузнецова тоже за коми-пермяка.
В изучении языка и истории края Николаю очень серьезно помог местный поэт Степан Караваев. Ученик оказался настолько способным, что пробовал даже складывать стихи на родном языке учителя. Позднее Караваев отразил этот факт в поэме, посвященной памяти Николая Кузнецова:
Как нашей Пармы житель коренной,
С открытым сердцем, с дружелюбьем братским
Ты спорил о поэзии со мной
На нашем языке коми-пермяцком.
Однажды с Кузнецовым едва не случилась беда. Ночью в глухом месте на него совершила нападение группа бандитов из местных кулаков. Жизнь Николаю спас старый револьвер «смит-вессон», выданный ему накануне, — в те годы многие советские работники, лесоустроители в том числе, имели право ношения личного оружия.
В связи с нападением Николаю пришлось давать показания уполномоченному Кочевского райотдела ОГПУ И.Ф. Овчинникову, коми-пермяку по национальности. Иван Федорович с изумлением обнаружил, что молодой русский лесоустроитель, так смело и успешно отбившийся от бандитов, свободно говорит по коми-пермяцки. Позднее он вспоминал: «У меня о Кузнецове с первого взгляда создалось очень хорошее впечатление, а после беседы с ним я понял, что он человек эрудированный, разбирающийся в разных вопросах. От многих вновь прибывших к нам на работу мне приходилось слышать отрицательные отзывы о нашем округе и населяющем его коми-пермяцком народе. Они считали округ отсталым, а его население — примитивными и недалекими людьми. Но мнение Кузнецова по этому вопросу показало, что он — человек добрый, умный и политически грамотный».
Этот эпизод оказался не единственным — в Кузнецова во время его поездок по округе еще дважды стреляли. Тогда же ему довелось проявить свое мужество не только под пулями: как-то вынес из пылающего барака женщину, на которой уже горело платье…
Есть основания предполагать, что именно тогда незаурядные способности и личные качества Николая Кузнецова привлекли к нему внимание органов государственной безопасности.
Жил Кузнецов в Кудымкаре более чем скромно. Собственного жилья у него не имелось, и за четыре года он четырежды менял квартиру. Снимать частным образом комнату стоило изрядно, даже при тогдашней дешевизне, то, что оставалось от зарплаты, уходило на питание. Продовольствие дорожало, после коллективизации в Кудымкаре, как и во всей стране, стало ощутимо голодно.
Чтобы прокормиться, Николай вынужден всерьез, а не только для развлечения и отдыха, заниматься охотой, отстреливать не только зайцев, но и голубей, собирать грибы, ягоды, орехи, съедобные травы.
Характерное для тех лет происшествие: отлучилась на несколько дней семья друзей. В их отсутствие квартиру обокрали. Из вещей почти ничего не взяли, но унесли… мешок с мукой, запас на несколько месяцев. Семья с малым ребенком оказалась в отчаянном положении. Николай пошел по кругу общих знакомых, из скудных пайков люди собрали пострадавшим муки, сколько могли, чтобы дотянули те до следующей выдачи.
Несмотря на все трудности тогдашнего убогого быта, Николай жил в Кудымкаре жизнью достаточно насыщенной, интересной. Кроме уже названных друзей, у него появился очень примечательный новый знакомый — преподаватель педагогического техникума Николай Михайлович Вилесов, хорошо владевший восемью языками! Вилесов учил Николая говорить на коми-пермяцком, помогал совершенствоваться и в немецком. Он же давал Николаю книги из своей хорошо подобранной домашней библиотеки.
Краеведы установили любимые места Кузнецова в Кудымкаре: Красная горка, парк культуры и отдыха, окружной краеведческий музей. Сотрудникам музея он помогал собирать коллекцию. В частности, подарил гербарий, собранный еще в годы учения в Талицком техникуме. Когда был создан Коми-пермяцкий драматический театр, Николай стал ходить на его спектакли, не пропускал и новые фильмы в кинотеатре «Пролетарий».
Все шло хорошо, но вдруг…
4 июня 1932 года в доме Игнатьева А.В. по улице Ленина, 8, где Кузнецов снимал комнату, был произведен обыск, а сам он арестован. Некоторое время его содержали под стражей, а затем освободили под подписку о невыезде до суда. Что же произошло?
Непосредственный начальник Кузнецова и еще несколько сослуживцев составляли подложные ведомости, присваивали незаработанные деньги и продукты. Николай, заметив неладное, решил объясниться с начальником. Тот на него сначала наорал, потом попытался подкупить.
Возмущенный Кузнецов, поняв, что явно совершается уголовное преступление, обратился в милицию. Местные следственные органы, не сразу разобрав, что к чему, поначалу арестовали всех работников лесоустроительной партии, в том числе и Николая.
Суд состоялся 17 ноября 1932 года. Руководитель лесоустроительной партии был осужден к 8 годам, еще трое подсудимых — к 4 годам лишения свободы. Поскольку с тех пор прошло много десятилетий и эти люди давно умерли, вряд ли уместно сегодня называть их фамилии. Нам важно знать одно: Николай Кузнецов ни к каким хищениям причастен не был. Но все же суд признал его виновным в халатности, за что наказал, но не лишением свободы, а годом исправительных работ по месту службы.
Уже после войны Верховный суд РСФСР, пересмотрев дело, этот приговор отменил.
В 1933 году Кузнецова постигло тяжелое горе — 21 марта после недолгой болезни умерла мать — Анна Петровна. Николай даже не смог поспеть на похороны.
В конце 1933 года лесоустроительная партия была ликвидирована, и в последующие почти полтора года Николаю пришлось сменить несколько мест работы: в производственном отделе леспромхоза, в Коми-Пермяцком Многопромсоюзе, в Кудымкарском промкоопхозе. Наконец, последняя работа в этом городе: с января по 2 июня 1934 года Кузнецов счетовод в кудымкарской кустарной артели «Красный молот». Истек год, который по приговору суда Кузнецов обязан был отработать в Кудымкаре, и для себя он твердо решил, что дальше здесь не останется.
Куда податься? Разумеется, в Свердловск, где уже обосновались Лидия и Виктор…
Итак, простившись с друзьями, Николай перебирается в столицу Урала. Уже с 1 июля 1934 года он статистик в тресте Свердлес, затем чертежник в Верх-Исетском заводе. Наконец, 15 мая 1935 года Николай Кузнецов поступает работать на знаменитый «Завод заводов» — Уралмаш, сердце индустриального Свердловска — до 28 января 1936 года он здесь расцеховщик бюро технического контроля конструкторского отдела.
