Снизу, разбрызгивая на асфальте воду, подъехало такси. Из него вышла женщина и, накрыв голову пиджаком, побежала по террасе, пока мужчина расплачивался с шофером. Дмитрий Сергеевич крикнул ему, чтобы шофер подождал, и пошел разыскивать своего официанта.
Машина спустилась на шоссе и остановилась у обочины, потому что струи воды заливали стекло и ничего не было видно. В машине было душно, и Дмитрий Сергеевич чуть опустил стекло, в лицо ударили брызги теплой воды. Автобус впереди медленно тронулся, и шофер поехал за ним.
Без десяти минут шесть Дмитрий Сергеевич стоял за мостом возле газетного киоска. По каменным плитам бежал мутный поток. Вода гулко переливалась под мостом. Небо очистилось, и от жаркого еще солнца все блестело. Он купил газету, но просмотрел только заголовки, да и те не запомнил.
Лора опоздала на десять минут. Она пришла в белом шелковом платье с красным цветком искусственной розы у левого плеча, в черных из лака и замши туфлях на высоком и широком каблуке — такие каблуки были модными лет десять назад. Он увидел Лору, когда она выходила из кипарисовой аллеи, и смотрел, как она подходила.
— Я немного опоздала, извини, — сказала Лора. Ее глаз косил, и, когда она говорила, у нее слегка перехватывало дыхание оттого, что она быстро шла.
— Пустяки.
— Я боялась, что ты не придешь. Но я бы тебя все равно нашла. Я бы пришла к тебе в гостиницу.
— Жаль, что я этого не знал, а то бы не пришел.
Лора покраснела.
— Ты не так меня понял. Мне очень нужно с тобой поговорить.
— Не надо оправдываться. Куда пойдем?
— Пройдемся. Целый век не была на набережной.
Они пошли. Недавно пустая, набережная наполнилась людьми. Асфальт парил и на глазах из черного становился серым, и только в углублениях оставались мокрые пятна. По–вечернему пахли цветы. Отчетливо был слышен душный запах лаванды. Поля лаванды он видел по склонам Ай — Петри, когда подъезжал к городу. Лора с интересом оглядывала людей.
— Все так же, а главные теперь здесь не мы, — сказала она.
На каблуках Лора была почти одного роста с ним. Он никогда не видел ее на каблуках, и в его памяти она была ниже.
— Я познакомилась здесь со своим мужем, — сказала Лора. — Помнишь «Вегу»? Капитан «Веги» — мой муж.
— Догадывался.
— Мы были знакомы один вечер, и я влюбилась, как дура. Помнишь, я сказала, если не придет «Вега», я утоплюсь. Самое интересное, что я говорила правду. Я бы утопилась.
— Почему меня знают в твоей семье? — спросил он.
— Я знала, что ты об этом думал. Так пришлось. Сначала пришлось рассказать старшей дочери, потом сыну, теперь Наташке.
— Лестно.
— Нет. Не очень, — сказала Лора. Она посмотрела на него, и он почти не заметил, что ее лицо пополнело и стало расплываться, так оно было похоже сейчас на то, которое он помнил.
— Я сказала мужу, что ты моя первая любовь.
— Зачем?
— Так пришлось. Он обещал вернуться через год и просил его ждать. Сначала я верила и ждала, а потом верила все меньше. Я не знала, что с собой делать и куда себя деть.
Они шли в толпе, не замечая людей.
— Я видел вчера Кулеша, — сказал он.
— Говорили обо мне? — спросила Лора.
— Почти нет.
— Но все–таки говорили?
— Мельком. Можно задать тебе вопрос?
— Спрашивай. Я пришла, чтобы все тебе объяснить.
— Почему ты не сказала мужу правды?
— Я ненавидела Севку.
— Тем более. Проще было сказать правду.
— Тебе кажется проще? А мне легче было назвать тебя.
Они дошли до Гавани. То, что Лора знала про него и про себя тогда, явилось теперь для него открытием. Это было еще одно открытие, которое он сделал в этом городе.
Лора неожиданно свернула в проход между кустов граната. Он пошел за ней. Кусты были мокрые, и скамейка под ними была тоже мокрой.
Лора спросила:
— Помнишь это место?
Он не знал, что именно он может помнить.
— Здесь стоял твой ялик.
— Правильно. Здесь.
У бетонного причала терлись бортами ялики, моторные лодки, шлюпки. Тогда причала не было и лодки вытаскивали на берег.
— Амфору помнишь? Самое интересное, что ее нашли, — сказала Лора.
— Я знаю. Мне сказал Севка.
— Мы с ним почти не видимся. А если видимся, то случайно.
— Амфору нашел Сережка Родецкий. Мой дружок. Если бы я нашел тогда амфору, я бы ее продал. А теперь я мог быть судьей и тоже дал бы Сережке десять лет. Я только в городе заметил, как сильно переменился.
— Все меняются.
Они снова вышли на набережную и пошли к мосту.
— Я слышала, что во время войны в городе продавали розовое масло. Но не знала, что он твой друг, — сказала Лора.
— Он учился в нашей школе. Ты его, наверное, не помнишь?
— Не помню.
— Еще один вопрос. Ты любишь мужа? — спросил он.
— Раньше очень любила. Он стал сильно пить. Раньше мне его удавалось сдерживать, теперь нет.
— Он, должно быть, намного старше тебя?
— На двадцать пять лет.
— Все понятно. Ревнует.
— Я тоже об этом думала. После рождения сына он на несколько лет затих. Пьяным он все время вспоминает тебя. Хорошо еще, что тебя, а не Севку. Я бы совсем с ума сошла.
Лора шла и смотрела прямо перед собой, и левый глаз ее сильно косил.
Посередине набережной, в толпе, он увидел седую голову и лицо юноши. В шум толпы ворвалась песня. Раздвигая толпу, прошла шеренга мужчин и женщин, держа друг друга под руки. Женщина в центре шеренги увлекала всех вперед. Она встряхивала головой, убранной цветными лентами, и изо всех сил выкрикивала:
— «Ой ты Галю!..»
Мужчина рядом с ней в украинской косоворотке широко раскрывал рот:
— «Галю молодая!» — Его жилистая шея раздувалась от напряжения. Остальные тоже пели, но не так старательно.
Первая шеренга прошла, и за нею тут же надвинулась вторая. Вторая шеренга тоже пела:
— «Речка движется и не движется…»
Перед обеими шеренгами стояла ясно выраженная задача перекричать друг друга. Но так как первая не слышала вторую, а вторая первую, тем и другим казалось, что они поют громче. Они прошли, и через несколько шагов их уже не было слышно в шуме толпы.
Мужчина с лицом юноши и седыми волосами сказал:
— Здоровое начало нашей действительности. — Он медленно поворачивал голову, голубые глаза его спрашивали: «Ну как? Ничего сказано?» К нему подошли оттиснутые в толпу обе женщины, которых он видел вчера возле гостиницы, Саня и Вика. Когда они проходили, Вика обернулась. Она, наверно, видела их раньше и ждала, когда они пройдут. Он кивнул головой, но Вика не ответила, потому что разглядывала Лору. Мимо, ныряя в просветы между гуляющими, пробежали трое пареньков. Они догоняли шеренги, прижимая к животам транзисторы, запущенные на полную мощность.
Он не знал, заметила Лора Вику или нет. Лучше бы не заметила.
— Кто это? — спросила Лора.
— Кого ты имеешь в виду?
Лора промолчала. Она остановилась, не доходя до моста.
— Ну вот, исповедалась, и стало легче, — сказала она. — Я пойду. Не буду тебе мешать.
— Это киношники, — сказал он. — А девушку зовут Вика. Моя попутчица. Мы вместе вчера приехали.
— Ты женат?
— Нет.
— И не был?
— Нет.
— Почему?
— В таких случаях говорят: не хватило времени. Жаль, что ты спешишь. Больше, наверное, не увидимся. К тебе я прийти не могу…
— Я не очень спешу,
— Пойдем в «Алые паруса»?
— Разве еще есть этот ресторан? Где он теперь?
— Кто вчера приехал — я или ты? Он там же, где и был, только называется «Золотой берег».
— Да. Глупо. Живу в городе и ничего не знаю. Пойдем.
Их уже заметили на набережной. Какой–то парень, проходя в толпе, сказал своему приятелю:
— Понял? От Гавани начал. Учись, как надо кадрить.
Ему не хотелось еще раз встретиться с Викой. Против магазина «Все для курортников», где он ее видел, Вики не было. Лора шла рядом с ним, высокая, полная и очень заметная, с красным цветком розы у левого плеча. В толпе Лора, наверно, была одна такой белокожей.
Лора сказала:
— Забыла, как загорают и как купаются. Во время войны я жила в Петушках. Во сне видела пляж, море, набережную. Особенно зимой. Ужасно холодно бывало зимой.
Толпа перед рестораном «Золотой берег» как будто не расходилась со вчерашнего вечера. Дмитрию Сергеевичу показалось, что он узнает лица. Тот же швейцар стоял у открытых дверей и объяснял, что Крым — это не Конотоп.
Они прошли в ресторан через гостиницу. Зал был переполнен, и он попросил вызвать Додика.
Додик вышел в вестибюль через служебный ход.
— Кто меня звал? — спросил он.
В вестибюле никого, кроме них, не было.
— Я, — сказал Дмитрий Сергеевич, — вчера нас познакомил мой приятель.
Додик смотрел печальными бархатными глазами.
