Сделав два круга над хвостом колонны, самолет перевалился на другое крыло и стал делать виражи над головой колонны. Было нетрудно догадаться, что летчик считает орудия и собирает обстоятельные данные. Затем самолет полетел в сторону станции взглянуть, что делается там, сделал над ней несколько кругов, вышел на ось дороги, направляясь опять в нашу сторону.
«Лег на боевой курс», – пронеслось у меня в голове.
– В укрытие! За мной! – крикнул я оставшимся на дороге, взбираясь по откосу к лесу. Оглянувшись, увидел, что несколько солдат остались стоять на дороге, и моментально скатился к ним. Один из них, держа в руках вожжи, невозмутимо убеждал своих товарищей:
– Чего бежать-то? Нешто вы не видели: крест у него? Это санитарный самолет пролетел!
Я остолбенел от солдатской наивности, потом взорвался.
– Сейчас бомбить будет! Покажет вам санитарную обработку. В укрытие! Самолет чуть-чуть поводил носом, еще точнее выправляя курс по оси дороги. Товарищи «грамотея» поняли, что им грозит, и бросились за мной, а оставшийся на дороге с удивлением замотал головой, не понимая источника опасности.
Отбежав на десяток метров в лес, я плюхнулся под большую сосну головой к дороге, спрятал ее за ствол дерева. Но было так охота посмотреть на первую атаку самолета, на солдата, на действия зенитчиков, которые уже расчехлили на своей машине счетверенные пулеметы, приготавливаясь к открытию огня, что я тут же выглянул из-за дерева, наблюдая за их действиями. «Наверняка собьют самолет на такой небольшой высоте, – думал я. – Сейчас прямо в лоб ударят. Деться ему некуда».
Я уже прикидывал, куда он рухнет. Зенитчики суетливо задергались. «Дубины! Чему только их учили? – зло прокомментировал я их действия. – Ну, скорее же, скорее! Такой случай! В перекрестье прицела его! Опоздаете!» Пулеметная очередь только началась и тут же оборвалась: заело ленты. От самолета отделились две небольшие бомбочки, и я спрятал голову за дерево. Взрывы раздались чуть впереди на дороге, метрах в сорока от меня. Самолет улетел в сторону Тихвина. Я тут же выскочил на дорогу. Потери оказались невелики. Бомбы упали в кювет, повредили одну повозку, убили одну лошадь, легко ранили оставшегося на дороге солдата.
Так все получили боевое крещение на первом километре от места выгрузки, а некоторые, кроме того, узнали, что есть различие между красным крестом нашей авиации и фашистским опознавательным знаком, что желтый крест на самолетах противника и свастика – это одно и то же.
Опасаясь прилета вражеских бомбардировщиков, полк свернул вскоре с дороги и занял первые огневые позиции. Наша шестая батарея расположилась возле громадных елей, окаймлявших небольшую полянку. В секторе для стрельбы не должно быть высоких деревьев, у елей обрубили нижние ветви, чтобы можно было оттащить орудия при появлении самолетов противника. Левее нас расположились две батареи 76-миллиметровых пушек. Связисты, обвешанные телефонными катушками, сразу же потянули провода на наблюдательный пункт.
Уже к вечеру поступила команда на пристрелку орудий. Все немного волновались перед таким ответственным событием, хотя каждый был готов к этому и четко знал свои обязанности. Заряжающий взял полуторапудовый снаряд и, сознавая, что это не учебная болванка, начал осторожно направлять его в канал ствола гаубицы.
Командир взвода лейтенант Гаврилюк тут же подскочил к заряжающему:
– Смелее надо действовать, с силой надо загонять снаряд, как учили, чтобы медный поясок врезался в нарезку ствола! Вот так!
Он взял снаряд и со звоном загнал его в ствол.
– Это первый снаряд, который на головы врагов посылаем!
Все отбежали от орудия и попрятались согласно инструкции в ровике, в том числе и наводчик, державший в руках конец десятиметрового шнура. Командир взвода стал в стороне от орудия. Я, как стажер, решил, что мне тоже прятаться в укрытие не к лицу и, вопреки наставлению боевого устава, стоял возле орудия. На всякий случай, опасаясь за свои барабанные перепонки, зажал пальцами уши и нос, как это делают начинающие пловцы. За время службы в армии мне лишь однажды пришлось присутствовать на боевых стрельбах, да и то в качестве зрителя. Стоять рядом со стреляющим орудием не приходилось.
Прогремел первый выстрел. С моими ушами ничего не случилось, и с ушами лейтенанта, который, улыбаясь, смотрел на меня, тоже. Эмоций после выстрела было достаточно: наконец-то и мы послали на головы врагов первый снаряд! Все словно повзрослели сразу на несколько лет и испытывали глубокое удовлетворение. Но что это? Ствол гаубицы, откатившись, почему-то мучительно медленно возвращался назад и, не дойдя на один сантиметр до нормальной отметки, остановился. По условиям мирного времени это было ЧП – чрезвычайное происшествие.
– Надо срочно послать за артмастером, – предложил я.
– Ничего! Из этого орудия, видимо, со времен Гражданской войны не стреляли, – помедлив, сделал заключение Гаврилюк. – Жидкость в противооткатном устройстве застоялась. После второго выстрела станет на место. Командир орудия внимательно обследовал все узлы орудия, но не обнаружил ничего подозрительного. Однако после второго выстрела ствол не докатился уже на пять сантиметров. Немедленно сообщили командиру батареи. На наблюдательный пункт вызвали орудийного мастера, который тут же поставил диагноз орудию: это может означать только одно – погнулся шток противооткатного приспособления. Требуется заводской ремонт.
Подошедший к нам командир орудия принес на ладони иголку хвои, упавшую с дерева после выстрела на салазки противооткатного устройства, и сокрушенно сказал:
– Вот! Нашел!
Это, действительно, могла быть причина неполадок в орудии, недоката ствола. Но ею могло быть и то, что давно не меняли тормозную жидкость, а главное, не проверили орудие перед выступлением в бои. В мирное время учения проводили, как принято было говорить, «в обстановке, приближенной к боевой», а это значит, что раз в год вывозили одно орудие на полигон и стреляли для отчета. Все в качестве зрителей стояли и слушали в отдалении. «Приближенность» была метров за сто. И вот за это пришлось расплачиваться.
Мы с командиром орудия были обескуражены, нам уже стало ясно, что потеряли орудие в первый день стрельбы. Когда орудие отправляли на заводской ремонт, мы шли его провожать, и наши лица были как на похоронах.
Я знал, что мы его назад не получим.
День за днем артиллерийский полк вел огневые налеты, после которых пехота бросалась в атаку на укрепления врага, но он цепко держался за свои позиции. Продвижение вперед исчислялось иногда метрами, десятком метров. В бой вступили «катюши». Первые сведения, которые принесли разведчики с передовой о залпе гвардейских минометов, мы восприняли как плод фантазии, хотя слухи о доселе невиданном оружии наших войск уже ходили, доходили они и до меня.
Рассказывали, что «земля встает стеной», что «ничего не остается живого». Мне как-то не верилось, что именно на этом участке фронта будут брошены в бой части с секретным оружием. Вскоре, однако, пришлось услышать, как в гром артиллерийской канонады неожиданно ворвались могучие, пронзительные, скрежещущие звуки гвардейских установок, от которых холодок пробежал по телу. «Катюши» били всегда неожиданно. Но тогда, в 1941 году, таких установок было мало. Однако не поддается учету сила их морального воздействия на врага.
Наша пехота, вгрызаясь в оборону противника, продолжала нести большие потери. Вражеские огневые точки прижимали ее к земле. Вскоре стало ясно, что надежно подавлять их можно только при стрельбе прямой наводкой.
Первый приказ выделить одно орудие для стрельбы прямой наводкой поступил нашей гаубичной батарее. Речь шла о подавлении огневой точки, расположенной в каменном строении, а наводчики шестой батареи за несколько дней боев успели уже зарекомендовать себя как мастера снайперского ведения огня. Из комсостава батареи для этой цели выделили меня. Я тут же приказал лучшему огневому расчету выкатывать орудие на дорогу. Полученный приказ вызвал у меня чувство гордости за такое поручение и волнение, от которого никуда не уйдешь, когда дело касается первой встречи с врагом лицом к лицу. Пострелять прямой наводкой всем хотелось. Мы были молодыми и уверенными в себе.
У самой дороги произошла небольшая заминка. Тяжелая гаубица по самый ствол увязла в занесенной снегом придорожной канаве, и вся батарея прилагала отчаянные усилия для того, чтобы вытащить ее на дорогу. В этот момент возле нас оказался кто-то из командиров соседней пушечной батареи 76-миллиметровых орудий. Узнав о поступившем приказе, он тут же выложил свое мнение:
– Какого черта вы претесь с этой махиной на прямую наводку! Пока будете выкатывать ее там на позицию, вас всех перебьют, и от гаубицы останутся одни ножки да рожки. Там снег по пояс, а катать орудие под огнем противника придется на руках! Тащите ее назад! Сейчас скажу, чтобы из нашей батареи направили одну пушку.
