Присев на край топчана и глядя в спину комбата, склонившегося над картой, Надя то прислушивалась к ударам своего сердца, то щелкала пряжкой санитарной сумки, то снова пыталась заговорить. А он все молчал и молчал. Медленно тянулось время…
Вошел ординарец Миша.
— Товарищ капитан, у бинокля выбит правый глаз…
И он тут же умолк. Знал: когда капитан наносит обстановку на карту, тогда ничего не слышит и не видит.
— Надя… Простите, товарищ старшина, здравствуйте, — как бы спохватившись, прошептал Миша, повернувшись к Наде. — Смотрите, пуля раздробила стекло в бинокле и вышла как раз в бровь. Смотрите, — он приложил бинокль к глазам. — Вот, собака, метко бьет.
Надя закрыла глаза:
— Страшно…
А Корюков, склонившись над картой, уже забыл конечно, что это за ним гонялась смерть.
Миша поставил перед ним фронтовой светильник сделанный из стреляной гильзы снаряда.
— Начальник штаба и замполит встретились со иной и говорят: скажи комбату — пришло пополнение, земляки есть…
— Вот как, уже пополнение! Значит, скоро будем прощаться с этим блиндажом, — отозвался Корюков, оторвавшись от карты.
И тут Надя попросила оставить ее в батальоне хоть рядовой санитаркой, хоть подносчиком патронов… Корюков посмотрел на нее как-то непонятно и ответил совсем не то, что она ждала от него услышать:
— В каждом наступлении могут быть неожиданности. Прорвем, обязательно прорвем, если не здесь, то у левого соседа. И мы в тот прорыв ринемся… Так или не так, а?
— Не знаю, — чуть растерявшись, ответила Надя.
— Вам виднее, — сказал ординарец Миша; он чувствовал, что комбат думает только о прорыве.
В блиндаж вошел подполковник Верба. Он будто знал, что именно в этот час Максим Корюков, готовя карту и схему визуальной разведки, нуждается в совете старшего товарища. Максиму удалось заметить перед передним краем своего батальона какие-то новые сооружения противника. Но как об этом докладывать, когда в руках нет никаких доказательств? «Докладывай, что твердо знаешь, а догадки держи в голове» — таков закон армейского командира на фронте. Но вот пришел политработник, маленький, щуплый человек, от которого Корюков не скрывал своих дум. Подвинув карту к Вербе, он как бы сказал этим: вот о чем я думаю сейчас. Верба, всмотревшись в расположение вопросительных знаков, расставленных на карте, спросил:
— Сам обнаружил или разведчики?
— Только сейчас вернулся из боевого охранения, — ответил Корюков.
— Ясно. — И Верба сию же минуту позвонил командиру полка в штаб. Оттуда ответили, что командир полка выехал с начартом за Вислу. — Жалко, но ничего… Едем в штаб дивизии…
Командир дивизии, подстриженный по-солдатски полковник Вагин, выслушав Корюкова, позвонил в штаб армии, но ни командующий, ни начальник штаба армии не ответили — «выехали на Военный совет фронта».
— Едем к генералу Скосареву, — предложил Вагин. — Он здесь, на плацдарме, на КП командарма.
— Разрешите сбегать в тылы батальона, сменить шинель и валенки?
— Некогда, едем. Сделает замечание — приму на себя…
Верба проводил их до тыла дивизии и вернулся в полк. Полковник не пригласил его, да и сам Верба не очень стремился быть у генерала Скосарева: встреча с ним на переправе оставила у него в душе горький осадок.
4
Сегодня генерал Скосарев с утра был расстроен: по вине какого-то разгильдяя он не попал в список приглашенных на Военный совет фронта. Шифровка, в которой были перечислены имена командиров корпусов и других лиц из руководства армии, пришла еще ночью. Она подписана маршалом. Но всем известно, как это делается: список готовил какой-нибудь писарь или секретарь, затем его бегло прочитал начальник штаба, сунул в папку «на подпись командующему», а тот, доверясь подчиненным, подписал не глядя.
Скосарев не один год работал в крупных штабах, ему знакома такая механика. Но не будешь же напоминать лично о себе: почему, дескать, меня не пригласили? Это по меньшей мере нескромно и может быть истолковано всяко: вышестоящие штабы не любят делать поправок.
Вообще за последнюю неделю генерал Скосарев пережил много незаслуженных обид. Два с лишним месяца он исполнял обязанности командующего гвардейской армией. Бугрин по каким-то соображениям был отозван в Москву. Что он там делал — неизвестно. Зато результаты деятельности исполняющего обязанности командарма налицо: занятые на плацдарме оборонительные позиции укреплены и усовершенствованы по последнему слову военного искусства — здесь можно сдерживать любой натиск противника в течение длительного времени: окопы и траншеи полного профиля, с прочными перекрытиями; блиндажи командиров и штабных офицеров оборудованы на совесть. Особенно много внимания уделял Скосарев организации работы автотранспорта, и сейчас на дивизионных обменных пунктах создан большой запас продовольствия, а пункты боепитания заполнены до отказа: в тыловых службах у Скосарева есть хорошие друзья. Уютнее стало и в штабах. Что за беда, если немножко потеснили крестьян прифронтовой полосы? Зато повысилась работоспособность штабных офицеров. Жизнь, кажется, вошла в норму.
И тут неожиданно возвратился Бугрин.
— Э, да вы хозяин добрый! Можно жить-поживать, только не воевать, — сделал он замечание, бегло осмотрев оборонительные сооружения на плацдарме.
Затем командарм поехал в тылы, разогнал там все штабы по лесам и оврагам, и все пошло кувырком.
Впрочем, нельзя не признать, что Бугрин смелый тактик, волевой генерал. Слава участника обороны Сталинграда пришла к нему не зря. Однако невнимателен к тем, кто его уважает и чтит. Ну почему бы ему, Бугрину, не позвонить сегодня утром в штаб фронта и не спросить: как это случилось, что не пригласили на Военный совет человека, который столько времени руководил организацией обороны плацдарма? Достаточно было такого звонка, и все стало бы на свои места. Вполне возможно, что виноват в этом не начальник штаба, а шифровальщики — пропустили фамилию или зашифровали по ошибке в списки соседней армии.
В таком нехорошем настроении провел Скосарев этот день на командном пункте армии.
— Ну что там у вас стряслось? — поборов в себе раздражение, спросил он явившихся к нему полковника Вагина и капитана Корюкова.
Командир дивизии доложил свои соображения по существу дела и попросил Скосарева выслушать подробную информацию капитана Корюкова, перед батальоном которого обнаружены новые сооружения противника.
— Слушаю, — согласился Скосарев, поглядывая на ноги Корюкова: на командный пункт армии явился в валенках.
Корюков скосил глаза на командира дивизии: вот, мол, говорил вам — будет замечание. Теперь выручайте. Но, к его удивлению, замечания не последовало. Скосарев сегодня будто изменил самому себе. А бывало, за малейшую неопрятность строго взыскивал, словно провинившийся офицер попался ему на глаза не на фронте, а где-то на центральной улице столицы.
Корюков докладывал о своих наблюдениях в такой последовательности, чтобы генерал мог представить себе реальное расположение противника перед батальоном. Но вскоре почувствовал, что Скосарев лишь делает вид, что внимательно слушает, а думает о чем-то другом. О чем же? Быть может, ему уже давно известно об этих сооружениях противника и как уничтожить их — это уже вопрос для него вчерашний? Кругозор армии куда шире батальонного…
Звякнул телефон. Скосарев взял трубку:
— Слушаю. Кто? Некогда мне. Позвоните через часик начальнику штаба.
«Нет, пожалуй, он слушал меня внимательно», — подумал Корюков, когда Скосарев положил трубку. В ту же минуту тренькнул другой телефон.
— Слушаю… От кого?.. Так, так. Значит, он сказал вам, чтобы вы зашли ко мне. Когда это было? Сегодня? Хорошо, заходите, жду…
Положив трубку, Скосарев встал, прошелся — и как бы про себя:
— Прибывает механизированный корпус, ему надо указать место на нашем пятачке.
Остановившись перед Корюковым, он уже другим тоном произнес:
— Я внимательно слушал вас, капитан. Считаю, что ваши наблюдения заслуживают внимания. Оставьте мне вашу карту, я доложу об этом Военному совету армии. Продолжайте наблюдать. Результаты доносите немедленно. До свидания…
Вагин и Корюков направились к выходу.
— Между прочим, капитан… Надеюсь, я последний раз вижу вас на командном пункте в валенках.
— Простите. Валенки на его ногах вы видите последний раз, а сам он, будем считать, побывает на командном пункте еще не раз, — пошутил полковник Вагин.
— Забавляться каламбурами предпочитаю в другой обстановке, — сухо заметил Скосарев и, обращаясь к Корюкову, спросил: — Это про ваш батальон говорят, что у вас чуть ли не все солдаты стратеги?
— Такой батальон в нашей дивизии не один, — не без гордости ответил Корюков. — Солдаты у нас бывалые. Стратеги не стратеги, но…
