— Что вы! Очень предупредительный молодой человек…
— Курите? Отличные болгарские сигареты.
— Простите, но у нас в семье никто не курил. Правда, отец в молодости, слышала я, любил побаловаться трубкой, но после ранения ему категорически запретили курение.
— Тогда позволите мне закурить?
— О, разумеется! Вы хозяин, а к табачному дыму я привыкла — господин бургомистр и его полицейские курят, не спрашивая разрешения. Да еще противную махорку! А у вас, наверное, ароматные и приятные…
— Высшего качества, — заверил Хейниш и щелкнул зажигалкой. Он закурил и прищурился, словно бы от седоватого дымка. — Так вот, объясните мне, почему и как вы очутились здесь?
— Но ведь меня привез сюда ваш адъютант! — удивленно подняла на него глаза Кристина. — Я считала — по вашему приказу…
— Я, вероятно, неточно выразился. Не об этом речь, фрейлейн. Поэтому повторяю: почему и как вы оказались в нашем городе?
— Не понимаю, господин майор, — явно растерялась Кристина.
— Штурмбанфюрер, — поправил ее Хейниш. — Майор — это армейское звание.
— Стыдно сказать, но я все еще не очень разбираюсь…
— Вскоре будете разбираться… Вы родились в Галиции, не так ли?
— Да, господин штурмбанфюрер.
— И жили там?
— Все время…
— Тогда почему же оказались здесь, на Северном Кавказе?
— Если вас интересует это, то пожалуйста… История моя короткая, как и жизнь… В Галиции мы жили в немецкой колонии Найдорф, поблизости от Дрого- быча. Оттуда нас всех вывезли в Россию. Сначала уверяли, будто повезут к немцам Поволжья, а потом решили перебросить еще дальше — в глухой угол Казахстана. Под Шелестевкой, Ростовской области, наш эшелон попал под бомбы самолетов. Там погибла… моя мама, — Кристина торопливо вытащила шелковый платочек с вышитыми готическими инициалами «К. В.» — Там моя мама и похоронена, в общей могиле.
— Я надеюсь, вы понимаете, фрейлейн, что в вашей трагедии виновны не немцы, а большевики, которые отрывают людей от родных мест и домов, — осторожно заметил Хейниш, внимательно наблюдая за выражением лица девушки, — Более того, насколько мне известно, поместье Найдорф не задела ни одна немецкая пуля. Даже случайная. Там сейчас военный госпиталь.
— Мы и не хотели ехать, но нас принудили. Сначала отобрали все нажитое, а потом и самих загнали в вагоны.
— Успокойтесь, фрейлейн, — Хейниш поднялся, подошел к сифону. — Выпейте стакан минеральной воды. Охлажденная!
— Благодарю, господин штурмбанфюрер. Вы очень внимательны.
— Теперь вы имеете полную возможность вернуться домой.
— О, я думала об этом. Но мне было бы там очень грустно и тоскливо — ни родных, ни знакомых… А каждая мелочь напоминала бы мне моих несчастных родителей… Я и от эшелона пошла куда глаза глядят… Некоторое время жила и работала мобилизованной на хуторе колхоза имени Калинина Ростовской области. Потом снова принудительная эвакуация, бегство людей. Жутко вспомнить… Только мой верный пес не оставил меня и защищал от злых людей. Так вот я и очутилась здесь… К счастью, — она вдруг оживилась, — немецкие танки двигаются быстрее, чем неповоротливые коровы. Ганки опередили нас еще в степи. Все, кто направлялся в большевистский тыл, панически разбежались кто куда. Скотину покинули на произвол судьбы… А я направилась в этот, теперь уже немецкий, город и сразу же пошла в комендатуру. Заместитель коменданта Функеля герр Мюллер отнесся ко мне весьма благосклонно и немедленно обеспечил хорошей работой в бургомистрате. Я ему очень благодарна — это по — настоящему благородный и отзывчивый господин…
— Но почему же вы так торопились устроиться на работу? — щурился за дымком Хейниш.
Кристина Бергер печально взглянула на него и с горьким упреком сказала:
— Я вижу, вы меня в чем‑то подозреваете, господин штурмбанфюрер? — Слезы у нее высохли, и она даже с некоторым вызовом посмотрела на Хейниша. В ее глазах вспыхнуло неприкрытое возмущение, но штурмбанфюрер старался его не замечать, — Неужели? — и глаза ее увлажнились.
Он непринужденно хохотнул:
— Вы начинаете мне нравиться, фрейлейн! Боже мой, какой глупец берет в разведку очаровательных девушек? Красота — это особая примета, которая каждому бросается в глаза, а значит, опасная. Разведка — дело сереньких и неприметных людишек.
— А Мата Хари?[6] — запальчиво возразила Кристина. — Я читала, что она была ошеломляюще красива.
— Мата Хари и погибла из‑за своей фатальной красоты, ибо не могла и шагу ступить без чужого, большей частью похотливого взгляда… А ревность неудачливых воздыхателей порождает самые фантастические версии, порой — очень вероятные. Они и привели красавицу на казнь… Но вы не ответили на мой вопрос. Так что же вас вынудило поспешить с работой?
Глаза девушки неожиданно блеснули:
— Я немка, и мой долг — служить рейху!
— Похвальное намерение, — кисло отметил Хейниш, — но не стоит зря горячиться, фрейлейн. Сейчас мы все окончательно выясним. — Он вынул из конверта фотографии и разложил их на столе. — Только не волнуйтесь, фрейлейн, прошу вас. Приглядитесь спокойно и скажите, есть ли среди этих людей ваши знакомые?!
— Мама! — вырвалось у Кристины.
Хейниша начали раздражать все эти девичьи эмоции. Он никак не мог добиться цели. И чувствовал себя каким‑то котом, который напрасно глазеет на аппетитную колбасу сквозь стеклянную витрину магазина. Он рассчитывал, что Кристина или возьмет в руки фотографии родителей, или же совсем не узнает их… Сразу все стало бы ясно как на ладони: если возьмет фото под номером пять и шесть — она дочь Бергеров, если не узнает — что ж, конец известный, хотя и жаль ставить под автоматы такое очаровательное создание. А девчонка, поглядите, уже битый час твердит о родственных чувствах. Ах уж эти женщины — никакой тебе выдержки! Правда, всего лишь месяц назад она похоронила трагически погибшую мать, поэтому, вероятно, и вырвалось у нее самое первое — «мама»! Однако с ее эмоциями необходимо наконец кончать.
— Вы, кажется, увидели среди этих людей свою мать… Интересно! Покажите мне ее, фрейлейн!
— Мама! — сказала Кристина, не стесняясь и не вытирая слез, и взяла фото под номером пять. — Отец! — взяла фото с номером шесть.
— Вот и все, фрейлейн Бергер. — Лицо Хейниша озарилось. Он впервые за все время разговора подчеркнуто обратился к ней по фамилии. — Да — да, это была небольшая, но необходимая проверка. — Заговорщицки наклонился к Кристине и лукаво добавил: — Надеюсь, вы извините меня, если я напомню вам некий разговор. Помните, я сказал, что вам больше к лицу черный цвет и что мои комплименты имеют практическое значение. Так вот, с этой минуты вы работаете в СД!
— Не понимаю, — растерянно прошептала Кристина.
— Мы считаем, — приветливо продолжал Хейниш, — что на службе в имперской безопасности вы принесете рейху больше пользы, чем в никчемном бургомистрате. Как видите, ваши патриотические порывы нами учтены…
— Это огромная честь для меня, господин штурмбанфюрер! — Девушка говорила искренне, но в ее голосе чувствовалась тревога. — Если есть такая необходимость, я приложу все силы, будьте уверены. Но справлюсь ли я? Я же ничего не умею и ничего не понимаю в вашей работе.
— И сумеете, и справитесь, фрейлейн. Вы знаете три языка — немецкий, русский, украинский. В здешних условиях ваши знания — клад. Отныне вы — мой секретарь, а если возникнет такая нужда, то будете еще выполнять функции переводчика, разумеется, с соответствующей дополнительной оплатой. Ведь вы прекрасно переводите, фрейлейн! Я имел честь лично убедиться в этом! — И, вероятно вспомнив обстоятельства их знакомства, он со сдержанным смехом спросил: — Кстати, какое мнение у вас сложилось о бургомистре?
— Животное, грязное и примитивное!
— О, у вас безошибочный инстинкт настоящей арийки! Однако с расовой теорией вам необходимо ознакомиться глубже. Ученые Великогермании, — подчеркнул Хейниш, — разработали подробную таблицу добродетелей идеального арийца. И вам эти черты господствующего расового превосходства надо не только знать, но и повседневно воспитывать в себе. Какие же они, эти черты настоящего сверхчеловека? Готовность к самопожертвованию во имя Германии. Безотказное послушание. Самоотверженная преданность великим идеям фюрера. Решительность и безжалостность в действиях на пользу рейху. Способность властвовать над рабами и конструктивно управлять унтерменшами…
— Господин штурмбанфюрер! — восхищенно воскликнула Кристина, — Вы настоящий философ! Если бы не война, ваш путь пролег бы в науке!
От удовольствия Хейниш зарделся.
— Будем считать, фрейлейн Бергер, — доброжелательно сказал он, — что ваши комплименты тоже имеют практическое значение. А сейчас я вам с удовольствием подарю самый лучший учебник всей новейшей мировой философии, гениальное творение нашего фюрера «Майн кампф», чем хочу немного искупить свою вину. Что поделаешь — служба!
