наверх тут не удастся. Тогда он свернул и побежал вдоль этой гигантской преграды в поисках удобного
для укрытия места. Все время его точило сомнение - от австрийца теперь можно было ждать всякого.
«Только бы не собаки, только бы не собаки», - думал Иван, с безысходной ясностью сознавая, что если
немцы пустят собак, им уже не уйти.
Продолжая бежать по косогору, он то и дело поглядывал вниз. Там словно на ладони раскинулся весь
этот лесистый склон: широкое ущелье, где они провели ночь, сосняк, на краю которого приютился дом с
высоким каменным фронтоном и длинной деревянной галереей вдоль стен - видимо, усадьба лесника. С
минуты на минуту он ждал, что там появятся немцы, но те почему-то опаздывали, и возле усадьбы было
глухо и пусто. Не видно было и лесника, наверно, он еще не поднялся снизу. В эти несколько
напряженных минут Иван ожесточенно проклинал тех, по чьей воле он вынужден был пойти на такое
дело. Разве он разбойник с большой дороги или грабитель? Зачем ему останавливать этого мирного
толстяка, угрожать ему пистолетом и тем более грабить, если б не война, не плен, не бесчеловечные
издевательства и унижения, не то, наконец, на что он решился ради своей жизни, ради Джулии, ради
этого австрийца тоже?
Обходя огромные камни на травянистом лугу, они взбежали на взлобок и невдалеке, в скалистой
стене, увидели узкую щель расселины, которая вела куда-то в глубь каменных недр. Ивана это
обрадовало. Он подумал, что там, возможно, есть ручеек, который позволит запутать следы, да и самим -
чувствовал он - надо было куда-то прятаться, так как каждую секунду могли появиться немцы. Иван из
последних сил бежал по траве, за ним, изнемогая, но терпеливо перенося усталость, бежала Джулия.
Ободрав в колючих рододендроновых зарослях ноги, они вскоре пробрались в расселину, но ручья, к
сожалению, в ней не оказалось. Это было глухое, дикое место, где царил сырой душный мрак, с крутых
каменных стен свисал колючий кустарник, в щелях между камнями пробивались пряди жесткой травы.
Внизу валялись старые кости; вспугнутая людьми, со свистом шарахнулась в глубь расселины какая-то
ночная птица. Очень неприветливым показалось им это место, но то, что они все же успели добежать
сюда и спрятаться, несколько успокоило Ивана. Он замедлил шаг, взобрался на обомшелую каменную
плиту и подождал Джулию. Взмахивая для равновесия рукой, девушка по камням бежала к нему, ее
короткие черные волосы спутались, лицо горело от бега и усталости, а в глазах, когда она взглянула на
Ивана, вместо обычной для нее игривости блеснул страх.
- Санта мадонна! Ми уходиль, да? - спросила Джулия.
Он нетерпеливо бросил:
- Давай быстрей!
- Что ест бистрей? - не поняла девушка.
Иван не ответил. Тяжело дыша, Джулия подбежала ближе, и они по камням двинулись дальше.
- Много карашо фатер! Комунисто фатер! - с радостью сказала она.
- Какой там коммунист! - с досадой отозвался Иван. - Человек просто.
- Си, си, человек. Бене человек22, - согласилась девушка, пробираясь вперед. Он в это время
вслушивался в звуки снизу и не мог оторвать взгляда от зажатой у нее под мышкой буханки. Джулия
инстинктивно почувствовала его взгляд и обернулась:
- Эссен? Хляб, да?
Она быстро отломила от буханки краешек корки и протянула Ивану. Он не колеблясь взял, жадно
откусил раза два и проглотил. Надо было торопиться. Сзади вот-вот могли появиться немцы, но он уже
не мог не думать о хлебе, стал угрюм и медлителен. И Джулия, поняв, остановилась, присела, прижав
буханку к груди, быстрыми пальцами отломила от нее больший кусок, который услужливо сунула Ивану в
его широкие, огрубевшие ладони. Крошки, осыпавшиеся на полу куртки, тщательно собрала в горсть и
бросила себе в рот.
Иван, бережно взяв хлеб, повертел его в руках, будто рассматривая, исподлобья тайком взглянул на
буханку и начал старательно разламывать кусок на две части. Затем, как бы взвесив на ладонях, одну
половину протянул ей. Она не отказалась, усмехнулась и быстро взяла:
22 Да, да, человек. Хороший человек (итал.).
15
- Данке. Нон, грацие - спасибо!
Жадно жуя, он не ответил на ее благодарность.
Они полезли дальше. Девушка также молча начала есть, но хлеба было очень мало, крохотные
кусочки его лишь раздразнили их аппетит, и вскоре Джулия резко обернулась к своему спутнику:
- Руссо! Давай все-все манджаре!23 Си?
Глаза ее в веселом прищуре загорелись прежней озорной живостью, пальцы впились в начатую
буханку, готовые разломать ее, и Иван испугался, почувствовав, что она действительно раскрошит этот
их более чем скудный запас. Он схватил ее за руку:
- Дай сюда!
Джулия удивленно повела бровями, а Иван выхватил у нее хлеб и быстро завернул в тужурку.
Девушка сперва смутилась, а потом вдруг рассмеялась. Он недоумевающе посмотрел на нее:
- Ты что?
- Руссо правильно! Джулия нон верит хляб. Слово верит, любов верит. Хляб нон верит Джулия. Джусто
- правилно, руссо!
Смеясь, она подошла сзади к Ивану и легонько коснулась ладонью его лопатки. Ощутив ее
неожиданную ласку, он неловко повел плечами.
- Ладно, - буркнул Иван, намереваясь идти дальше, но в это время раскатисто прогремел далекий
винтовочный выстрел. Они оглянулись и застыли на камне - снизу, откуда-то со стороны усадьбы,
донеслись крики, сразу же затрещали «шмайсеры» - над ущельем загремело, загрохотало эхо. Иван
сжался - он напряженно вслушивался, не прорвется ли оттуда знакомый, ненавистный лай. Но лая не
было. Пули в расселину не залетали, очереди трещали почему-то далеко в стороне, и это немного
удивило Ивана. С полминуты послушав, он бросил тужурку на камни и по выступам и трещинам в скале,
цепляясь за кусты, полез наверх, чтобы выглянуть из расселины.
Очереди трещали, гремели, вверху со свистом проносились пули, в грохоте пальбы уже был слышен
далекий треск мотоциклов. Джулия, запрокинув голову, напряженно слушала и следила за Иваном,
который добрался почти до середины крутой стены. Оглянувшись на выход из расселины, он пролез еще
немного и, вобрав голову в плечи, замер, увидев вдали усадьбу и мотоциклистов. Подхватив тужурку,
Джулия скинула клумпесы, что-то крикнула, но он будто прилип к скале и не мог оторваться от зрелища,
краешек которого приоткрылся ему с высоты.
В редком ельнике перед усадьбой метались в траве три мотоцикла, пулеметы которых торопливо
били куда-то вверх. Где-то, видно пробуя прорваться выше, трещали еще несколько мотоциклов, но их
не было видно из-за выступа скалы. Было ясно, что огонь и все свое внимание немцы направили в
сторону от этой расселины: темп стрельбы свидетельствовал о том, что они видели цель.
Поведение немцев вызвало смутную догадку. Иван подвинулся немного в сторону, прячась за выступ
в скале, взобрался выше и вдруг хорошо увидел все, что там происходило.
Снизу что-то кричала Джулия, но он не слышал ее. Вцепившись пальцами в каменный выступ, он
смотрел, как по склону к скалистой стене, широко раскидывая длинные ноги, бежала фигура в
полосатом. Вокруг нее вспархивали клубочки пыли - это ложились пули. Гефтлинг падал, но тотчас
вскакивал и бежал, чтобы через несколько секунд снова упасть. За ним, правда в отдалении, оставив
мотоциклы возле усадьбы, бежали вверх трое немцев, в то время как остальные с места, через их
головы, били из пулеметов. Огонь был очень густой и дружный, и все же гефтлинг бежал. Иногда он
оглядывался и, казалось, даже что-то кричал, потом падал, и Иван каждый раз думал: не встанет! Но нет!
Как только ослабевал огонь, бедняга вскакивал и бежал вверх.
- Руссо! Руссо! Что смотришь? Руссо! - нетерпеливо притопывая на камне, спрашивала Джулия.
