того, что гитлеровские войска ворвутся в Осташево. Вы, Евдокия Степановна, коммунистка, сотрудница райкома. Для вас может быть только два решения: или эвакуация, или борьба во вражеском тылу. Выбор пока свободный.
— Эвакуация отпадает, — спокойно сказала Евдокия Степановна. — Прошу, Александр Иванович, считать меня сотрудницей райкома при любых обстоятельствах.
Четкий ответ понравился Бормотову. Он взглянул на свою помощницу. Еще нестарая женщина, веселая, умеющая ценить шутку, теперь она казалась строгой, даже суровой. Решительные складочки в углах губ, резкая морщина на лбу придавали ее лицу выражение твердости. И секретарь райкома понял, что Евдокия Степановна давно обо всем передумала и приняла определенное решение. Но он все же спросил:
— А ваш сын? Если он не успеет в училище?
— С сыном я говорила. Куда я, туда и он. — Чуть запнулась, уточнила поспешно: — Нет, нет, это вовсе не значит, что сын должен быть со мной. Я только хотела заверить вас, что сын, как и я, готов выполнять любое задание райкома.
— Спасибо, Евдокия Степановна. — Помолчав, Бормотов продолжил: — Вы останетесь для подпольной работы. Связь, явки, конкретные задания — об этом позже. Но, видимо, главной вашей задачей будет разъяснительная работа среди населения, борьба с вражеской пропагандой. Паспорт вам выдадим новый, скажем, на имя ткачихи Карповой.
Евдокия Степановна покачала головой:
— Ну, какая я ткачиха? Надежней колхозница, доярка. — Она подумала, спросила осторожно: — Решение это окончательное?
— Нет, конечно. Если возражаете…
— Я только хотела бы внести ясность. До райкома я работала и в Волоколамске, и в Черневе, и в Спасе. И все с людьми. Меня знают очень многие. Не только в Осташеве, но и в любой деревне района жить мне по чужому паспорту просто невозможно.
— Да, это я упустил из виду, — признался Бормотов. — В годы организации колхозов вы ведь были активисткой? Помогали сломить сопротивление кулаков?
— Да.
Очень кратко ответила Евдокия Степановна. А могла бы рассказать, как с восьми лет батрачила в родном селе у сестры торговца, имевшего лавки в Москве. Как в тридцать первом году пытался убить ее сбежавший из ссылки сын кулака.
— Да, Евдокия Степановна, вы правы, — решительно повторил Бормотов. — На подпольной работе вам оставаться нецелесообразно. Следовательно, партизанский отряд?
— Согласна. Спасибо.
Вернувшись к текущим делам, Бормотов попросил не упаковывать отобранные документы: через четверть часа он зайдет и просмотрит их. Евдокия Степановна пошла в свою комнату.
Бормотов встал из-за стола. Заложив руки за спину, ходил по кабинету и думал. Себе-то он мог признаться: трудно! Ох, как трудно! Ведь и до войны уборка урожая — это напряжение всех сил. А теперь? Людей меньше, машин и лошадей меньше. От одного этого голова может пойти кругом. А она должна быть светлой. Кроме урожая есть еще непривычное, важное, огромное дело. Тут уже и в мелочах ошибаться нельзя. Вот Евдокия Степановна… Какая же она подпольщица, если ее встречный-поперечный в лицо знает? Хорошо, что она напомнила об этой «мелочи».
Бормотов остановился у стола, вздохнул.
«Ничего. Ведь „мелочь“-то все же учтена! Другие товарищи выскажут свои мнения. Чутко только слушать надо. Тогда ошибок избежать легче…»
8
Райком партии закладывал основы партизанского движения в глубокой тайне. Руководство подготовительной работой было сосредоточено в руках узкого круга надежных людей. Будущие рядовые партизаны знали очень мало: к кому и когда явиться — вот и все. Население не знало ничего определенного. Только домыслы, предположения, слухи. Для этого пища была обильная. Ведь люди в Осташеве знали друг друга, а в деревнях и подавно. В деревне каждый человек на виду, о нем известно все. Там знают, кто, к кому и зачем приехал. Даже костюм приезжего, его вещи подвергаются обсуждению, и мельчайшие подробности, оттененные и усиленные словоохотливыми соседками, тотчас же становятся достоянием всей деревни. Это не Москва, где люди могут жить через дом и до смерти не узнать друг друга.
С осведомленностью, с повышенным интересом сельских жителей ко двору соседа приходилось считаться.
И райком сумел сохранить тайну. За время оккупации района не только гестаповцы, но даже их пособники из местных жителей, а они все же были, так и не смогли проникнуть в сложный лабиринт подпольной и партизанской борьбы.
…Мария Гавриловна Кораблина. Всю жизнь она была учительницей. Ни замечаний, ни порицаний — только благодарности. Последние годы работала директором Черневской семилетней школы. На совесть работала. Любили и учителя и школьники. А вот, поди ты, проштрафилась! Зря не снимут с поста директора, не переведут простой учительницей в маленькую двухкомплектную Солодовскую школу. Эх, не повезло Марии Гавриловне! Пожилая, душевная женщина, и чем она не угодила начальству? Опять же, за здорово живешь не накажут, не понизят в должности. Если в такое-то тревожное время дошла до нее рука начальства, видно, все-таки оступилась.
Слухи, слухи…
Директор Осташевской школы Иван Николаевич Назаров. Географ, охотник, рыболов. Никакой работы не боится. Летом население района своими силами строило дорогу Осташево — Волоколамск. Назаров — комиссар строительства. Все время с людьми, всегда на виду. И вот — нет Назарова. Как в воду канул. Родные, правда, знали, что Иван Николаевич командирован в район на поимку вражеских лазутчиков-парашютистов. Это учитель-то! Как будто нет военных, милиции. Да что же это в самом деле?
Догадки, предположения…
Лучший работник типографии Емельян Зайцев поломал печатную машину — американку. И ведь угораздило — машину надо не то в ремонт, не то прямо в утиль. Все же решили — в ремонт. И Зайцеву, в наказание, дали приказ: увезти, починить! А потом и вообще неслыханное дело: какой-то тип стал ловко похищать из типографии бумагу и шрифты. Велика ли корысть? Бумага — селедки завертывать? Из шрифтов можно дробь отлить, теперь как раз охотничий сезон. Но какая же охота, когда война? Милиционер в типографию приходил, но толку чуть. Спросил, записал, ушел.
Толкутся, перемешиваются догадки, умозаключения. А тут слушок: в торговой сети не все благополучно. На продовольственном складе, говорят, большая недостача…
Ничего, иначе нельзя было. После войны люди узнают правду. Все сохранится. И в блокноте секретаря и в памяти членов бюро райкома.
…Мария Гавриловна Кораблина. Безоговорочно согласилась на подпольную работу. В целях конспирации переведена из Чернева в Солодово.
Иван Николаевич Назаров. Как географу и знатоку родного края, поручено наметить точно партизанские базы, подходы к ним, лесные дороги и тропы. Срок — десять дней.
Емельян Зайцев и Полина Безух. Доставить печатную машину, шрифты и бумагу в место партизанской типографии…
И люди, оставаясь «неизвестными», работали.
В конце сентября райком сформировал три партизанских отряда. Для конспирации
