Железные дороги Сланцы — Гдов и Ленинград — Псков лежали еще разрушенные и изуродованные гитлеровцами, поэтому воспользоваться ими было невозможно.
Отступая под натиском Красной Армии, немцы разрушали и уничтожали все на своем пути, не считаясь ни с чем. Поистине с сатанинской злобой и ненавистью они творили эти черные дела. Трудно было поверить, что все это совершалось руками рабочих-тружеников.
Проезжая плодородными полями Гдовского района, мы видели уничтоженные села и деревни с их церквами, клубами, библиотеками, детскими садами и школами.
Особо жестокому разрушению подверглась железная дорога Ленинград — Псков.
До основания были разрушены не только станции и все пристанционные сооружения, но и сама дорога.
Телеграфно-телефонная проволока была снята и увезена в Германию.
Все столбы спилены, свезены в большие штабеля и сожжены.
Рельсы вместе со шпалами были сорваны тройной паровозной тягой и, скрученные в гигантские мотки, лежали тут же. А само полотно, особенно насыпи, через каждый километр было взорвано зарядами огромной силы.
Было видно, что оккупанты тут трудились до пота.
К Пскову мы ехали на автомобилях, берега Чудского озера то удалялись от нас, то вновь подходили на очень близкое расстояние. Прекрасные плодородные поля лежали незасеянными. Видно, хозяева их или были убиты, или еще не вернулись с фашистской каторги.
Ближе к Пскову ландшафт резко изменился, тут чаще всего господствовали голые каменистые холмы и солончаковатые долины. А вот и сам батюшка-Псков! Он как-то неожиданно вынырнул из-под холма, на который мы въехали.
Еще не успели рассеяться жуткие впечатления от варварских разрушений оставшихся позади сел, рабочих поселков, промышленных предприятий и железных дорог, как перед нами появились руины древнего русского города. Смрадом пожарищ пахнуло в лицо. Вся центральная часть города была разрушена и сожжена — преднамеренно, злостно. Мы проезжали мимо Центральной городской библиотеки, она была не только разграблена, но взорвана и сожжена.
Город был мертв. Не было видно и жителей. Только на окраине в районе товарной станции мы увидели небольшую группу рабочих, разбиравших завалы.
Как форпост у западной границы русского государства Псков не раз видел иноземных завоевателей, но никогда он не переставал быть русским. Мы были уверены: несмотря на нанесенные ему страшные раны Псков будет восстановлен и вся земля наша возродится.
В этом мы были уверены, как в завтрашнем дне.
Стоял жаркий полдень, погода была летная, но ни одного вражеского самолета не было видно. Господствовала наша авиация. Высоко над нами кружили два истребителя, очевидно, охраняя переправу через реку Великую.
Широкий понтонный мост перекинулся в сторону Эстонии. Спеша на помощь передовым частям, преследующим отступающего противника, у переправы среди бела дня скопилось огромное количество танков, самоходных орудий, бронемашин, артиллерийских орудий на тракторной и конной тяге, грузовых и легковых автомобилей, гужевого транспорта... Здесь мы еще разубедились в полном нашем военном превосходстве и особенно остро почувствовали гордость за наш народ.
Переправляясь через реку, мы теперь не поглядывали тревожно в небо, как это было в первые два года войны. А скопившаяся у переправы масса наших войск и военной техники не пряталась и не маскировались, как прежде.
Плотной массой надвигались наши войска на переправу, требуя разрешения на немедленный переезд. Солдаты и офицеры дорожного батальона с красными повязками на левой руке и со стоп-флажками в правой бегали среди групп войск, отводя участки для временной стоянки и разъясняя порядок переправы.
Несмотря на большую скученность и интенсивность движения, никакого беспорядка на переправе не было, она происходила в строго установленном порядке.
Только к вечеру нам удалось переправиться на другой берег Великой. Река эта не столь уж велика, как об этом говорит ее название, ее имя, видно, продиктовано тем, что из всех впадающих в Чудское озеро — река Великая самая большая и полноводная.
Переправившись и проехав несколько километров вперед, мы вновь оказались на территории Эстонии, но на сей раз уже на ее юго-восточной стороне, в районе небольшого городка — Печоры. Эстонцы называют его Петсори.
Не имея пока достаточно ясного представления об обстановке, мы решили заночевать. Расположились на опушке небольшой рощи по-домашнему, на кострах приготовили ужин и, расстелив плащ-палатки на траве, улеглись отдыхать, как туристы.
Прибыв на станцию Петсори, мы не обнаружили там никакого города, да и сама станция, словно предвидя войну, прилепилась к высокому каменному утесу, как бы прячась под ним от воздушного наблюдения и воздушного нападения.
Чтобы попасть в город со станции, нужно было подняться по грунтовой дороге высоко в гору и пройти на восток три-четыре километра. Город расположился на несколько десятков метров выше своей железнодорожной станции.
Ранним утром мы шли по городу Петсори.
Как на самой станции, так и в городе — никаких признаков войны! Жители города, мужчины и женщины различных возрастов с веселыми лицами открывали ворота и ставни, кормили голубей и многочисленную домашнюю птицу, шумно обменивались утренними новостями. Городок был скорее похож на большое село. В нем не было многоэтажных жилых домов, больших магазинов, крупных административных зданий, театра, библиотек, не было в нем и промышленных предприятий. Широкие улицы, заросшие спорышом, посередине вилась колея грунтовой дороги. Просторные, заботливо убранные дворы с хозяйственными постройками. Палисадники с цветами и овощными грядками, огороженные частоколом. Окрашенные в причудливые цвета деревянные и каменные заборы с ажурными воротами и калитками. Таков был облик этого городка. В этот ранний час из каждого двора хозяйки выгоняли на улицу коров, телят и множество свиней. Пастухи, трубя в рожки, собирали стада и угоняли их вниз, под гору.
Глядя на эту обычную мирную идиллию деревенской жизни, мы просто терялись, не понимая, где мы находимся. Мы совершенно не понимали, что это все означает. Или это специально подстроенный для показа, так сказать, заповедник, или это особо благосклонное отношение врага к одной из советских национальных республик, рассчитанное на раскол, на отрыв ее таким путем от Советского Союза?
Из разговоров с жителями городка мы узнали, что оккупанты здесь не бесчинствовали, никакого насилия и грабежей мирного населения себе не позволяли, за исключением того, что два дня назад, перед отступлением, подъехали на грузовиках к русскому Печорскому монастырю и ограбили его, забрав всю золотую и серебряную церковную утварь, картины, ковры, мягкую мебель и все увезли в Германию. Причем сообщалось об этом между прочим, без тени возмущения, словно это не ограбление, а само собою разумеющееся и вполне допустимое деяние. Возмущались только монахи и игумен монастыря, глубоко потрясенные и подавленные варварскими действиями немцев. «Во всей библейской истории мы не находим столь дикого и гнусного грабежа, столь недопустимого и мерзкого осквернения святыни», — говорил нам игумен.
Вернувшись из монастыря, мы долго не могли успокоиться. Хотя мы и атеисты, однако полностью разделяли гнев и возмущение, которые вызвал грабеж русского православного монастыря иноземными оккупантами. Согласно закону, драгоценности монастыря, как и сам монастырь, — это всенародное достояние, находящееся в пользовании религиозной организации.
Все это — и благосклонное заигрывание с эстонским народом, и дикий грабеж русского монастыря — на общем фоне «майнкампфовской» политики фашизма проступало как-то особенно грубо, по-прусски нагло и лживо.
К вечеру на станцию Печоры стали прибывать наши части и подразделения, дальше следовать по железной дороге было невозможно, так как путь еще не был восстановлен, да и фронт находился еще совсем близко. Выгрузившись из составов, войска быстро поднимались в гору и на короткое время размещались в лесу между городом и станцией. Затем, приведя себя в порядок, двигались дальше, не пренебрегая при этом маскировкой и обманными маневрами.
И вот подтверждение этой необходимости на войне: не успело как следует стемнеть, загудели вражеские самолеты, в небе повисли десятки фонарей, завыли авиабомбы. Несмотря на слепой полет, бомбежка тем не менее проводилась именно в тех местах, где с вечера сосредоточивались наши войска, — но их там уже не было. Бомбили и железнодорожную станцию, но промахнулись. Почти часовая бомбежка прошла впустую. А эшелон с нашими войсками, следовавший на Печоры, еще издали заметив происходящее, приостановился в пути и, переждав, благополучно прибыл на неповрежденную станцию.
