К вечеру на блокпост прибыли и Чорновил с водовозкой, и рота Логвиненко, и командир батальона.
— Привет! — сказал мне Логвиненко.
Я давно его знал, еще со времен Харами. Так что знакомиться нам нужды не было.
— Я вместо Тищенко, — пояснил он. — Тищенко в госпиталь забрали, а меня срочно выдернули из части, на машине в Хасавюрт, а оттуда — на вертолете сюда.
— Еще кто прилетел сюда? — спросил я.
— Да, Зариффулин прилетел.
— Вместо кого?
— Да Нелюдин улетел, у него срок службы вышел. Все — полетел документы оформлять на увольнение.
Логвиненко сказал это так, спокойно — про между прочим. Конечно, откуда ему было знать, что мы с Серегой в Темир-Хан-Шуру прибыли вместе, в один день, в одном поезде ехали.
Если он улетел увольняться — то что я здесь делаю??!
На минуту меня захлестнули зависть и обида. Но только на минуту. Я чуть усмехнулся, но ничего по этому поводу не сказал. Тем более что Санжапов не стал терять времени на всякие глупые предисловия, а рванул с места в карьер:
— У вас тут, говорят, баня отличная? Вот, водовозку вам пригнали, давайте, обеспечивайте!
Андрей покачал в задумчивости головой, и пошел обеспечивать. Логвиненко отправился размещать своих бойцов, а я остался с Санжаповым один на один. Благодаря Молчанову, с Санжаповым я был знаком не слишком близко, конечно, но в достаточной степени, чтобы задать волновавший меня в данный момент вопрос, и получить на него правдивый ответ.
— Товарищ майор! — обратился. — Логвиненко сказал, что Нелюдин улетел увольняться. А мы ведь с одного института, в один день в Темир-Хан-Шуру на службу приехали… Я-то что?
— И ты мог бы, — честно сказал комбат. — Но вертолет срочно улетал. А Нелюдин был рядом. Да и замену ему прислали, если ты в курсе.
Я кивнул.
— А за тобой и времени посылать не было, да и с Найдановым оставить некого… Некем тебя менять!
— Все ясно, — немного подумав, ответил я, — конечно, приятно чувствовать себя незаменимым, с одной стороны… А с другой… Ну, ничего. Потерплю сколько надо. Куда мне торопиться!
В моих словах не было иронии, и Санжапов ничего мне не сказал. Только похлопал по плечу…
Вечером у нас была баня. Самая настоящая. Мы вчетвером лежали на полках, периодически поплескивая воду на камни, сложенные у котла. Небольшое помещение тут же окутывалось паром, а я чувствовал, как из меня вместе с потом выходит вся та дрянь, которая накопилась за время долгого похода. Когда становилось совсем невмоготу, я выходил в душевую, и обливался холодной водой. А потом снова шел в парилку.
Никогда больше, ни до, ни после, (даже в замечательной частной финской сауне), не получал я такого фантастического удовольствия!
Однако все заканчивается. Пришлось покинуть подземное помещение, и париться начал личный состав. А мы пошли в беседку. (Да, на блокпосту была беседка!).
— Ну, что! — начал Санжапов. — Я прибыл не с пустыми руками! Смотрите!
Он куда-то сходил, и вернулся с двумя бутылками водки.
— Ого! — воскликнули мы с Найдановым, и, в свою очередь, отправились за закуской.
Все, что у меня было, это банка тушенки, которую я хранил на всякий случай. И вот этот случай настал. Андрей оказался богаче. (Наверное, раскулачил своих сержантов). Он принес две банки — тушенку и две каши, а также луковицу и посуду. Логвиненко принес две луковицы и сайку настоящего хлеба.
Мы сами разложили все по тарелкам, разлили водку по колпачкам, и «вздрогнули».
Теплота прокотилась куда-то вниз по пищеводу, и мне, отвыкшему от спиртного, с ходу захорошело.
Нет, воистину сегодня был удачный день!
Мы выпили еще раз, и еще. Ну и что мы после этого должны были делать? Конечно же петь!
Мы пели и «Ой, то не вечер, то не вечер…», и «Тонкую рябину», и «Вечерний звон», и «Броня крепка, и танки наши быстры». Не буду скромничать, петь я любил, и репертуар был у меня приличный.
Конечно, сбегать в ларек за добавкой здесь было невозможно, и когда водка закончилась, закончились и наши посиделки.
Спал я на этот раз не в машине, а вместе со всеми — в командирском блиндаже. О чем-то мы еще долго говорили, смеялись. Анекдоты, кажется, рассказывали… Но все это я помню довольно смутно.
Я трясся на броне вместе с пехотой, и никакого душевного подъема почему-то не ощущал. Совсем наоборот, у меня были довольно нехорошие предчувствия.
Вообще, весь вчерашний день как-то не давал особых поводов для оптимизма.
Сначала, утром, наши системы залпового огня почему-то ошиблись в одном залпе, и он пришелся недалеко от нашего блокпоста — за задним валом. Слава Богу! Если бы «Грады» попали прямо в блок!…
Я стоял в этот момент вместе с Армяном у кабины, и уже только по необычному звуку понял, что надвигается нечто крайне опасное. А потому я, а за мной и мой водитель, чуть ли не в прыжке кинулись под укрытие башни. В эту секунду я пожалел, что башня не сплошная, и в ней довольно много дыр и открытых мест. Еще больше пожалел об этом Армян, так как в момент разрывов что-то ужалило его за ухом.
Дело было ранним утром, почти все наши бойцы спали, но после залпа все как один выскочили из своих блиндажей и прочих укрытий. Выскочил и Найданов.
Я подошел к нему, надеясь, что больше стрелять по нам не будут, и рассказал все, что видел и слышал сам. Вместе со мной подошел Армян, и сказал, что ему что-то попало в голову.
Андрей, как мне показалось, не очень-то ему поверил, но отправил меня с Армяном к врачу. Мы съездили на ПХД, и у моего водителя извлекли из-за уха осколок. Такой маленький и не страшный, но…
Но это был реальный осколок, и у меня в животе появился холодок, когда я представил, что ошибка могла бы быть чуть больше… И все!
Перебинтованного Армяна отправили обратно, и, вернувшись, он с горькой усмешкой принялся раздувать эту историю среди сослуживцев.
А Найданов и Логвиненко в восторг от новости не пришли.
— Этак в броннике придется спать! — заметил Андрей довольно ядовито.
— «Град» бы тут все перепахал, — уныло возразил Логвиненко. — Так что одевай бронник, не одевай…
Весь этот день Бамут бомбили как-то особенно интенсивно.
— Штурмовать, что ли, будут? — ни к кому конкретно не обращаясь, скорее самому себе, задал вопрос наш комбат, рассматривая в буссоль красивые разрывы среди живописных лесов, окружавших город.
— Бомбят по горам, — заметил он нам. — Проходы расчищают пехоте…
Как в воду глядел. Под утро в стекло моей кабины заколотили. Я мгновенно проснулся, увидел Андрея, и понял — «что-то очень серьезное».
— Быстро собирайся! Возьми у меня «Арбалет». Вот частота. Прыгай к Логвиненко на «бэшку», пойдешь корректировщиком от нас. Наступление на Бамут сегодня… Так что давай!
Собираться мне было не нужно. Все мое было на мне. Я мог бы вступить в бой хоть прямо сейчас! Единственное, пришлось идти в блиндаж к Найданову за рацией.
Кругом было довольно темно, и, судя по всему, (ведь часов у меня так до сих пор и не было), времени было часа три ночи. На горизонте появилась тонкая, еле ощутимая полоска зари, а небо было не черным, а, скорее, темно-серым. Поэтому я твердо решил, что сейчас не меньше трех и не больше четырех.
Однако, в конце — концов, какая мне разница?
Логвиненко был довольно мрачен, резок, и весьма зол. Глядя не него, мое настроение упало совсем. Твою же мать! Вместо тихого и спокойного ожидания очередного вертолета отправка в наступление. С самыми непредсказуемыми последствиями. Меня пробило на дрожь, и, надо думать, это была дрожь не от холодного предрассветного ветерка.
Стыдно так себя вести? Наверное. Но я не показываю вида, и этого вполне достаточно. А изображать из себя супергероя я не люблю. Я не супергерой. Я просто честно исполняю свой долг — не больше и не меньше…
БМП взревели, меня качнуло, я непроизвольно ухватился за ближайшего пехотинца, чтобы не упасть.
— Вы, товарищ лейтенант?
Я присмотрелся к бойцу:
— О, Калиев! Какими судьбами?
— Да я давно уже здесь в пехоте. И вас давно видел… Вы меня не видели.
Это был боец из нашего второго артдивизиона. Как я понял, почти все из них попали-таки в пехоту. Кто-то раньше, кто-то позже. У Калиева вообще были проблемы — он находился под подозрением из-за хищений в нашей батарейной каптерке. Потом обвинения сняли — за недоказанностью, но на губе парень посидел изрядно.
Когда я уезжал в Хасавюрт, он еще сидел там. Видно, выпустили, реабилитировали, и отправили в действующую армию.
— Как дела? — спросил я, (а что еще спросить?).
— Нормально, — ответил Калиев, но прозвучало это не очень, кстати, нормально. «Нормально» таким голосом не говорят.
Впрочем, мне было не до психологических изысков. Наша колонна машин шла на соединение еще с двумя такими колоннами. Похоже, все три роты нашего батальона должны были участвовать в наступлении.
