— Ясно, — тихо отозвался Мазозолинь. — Теперь мне понятно, что произойдет, если нам удастся этот маневр.
— Удастся, Мазозолинь, если ты успеешь открыть огонь затемно.
— Сделаю все, чтобы успеть.
— Саша, — позвал Ояр Смирнова. — Сейчас же сними все посты и вместе с ними иди за мной. Ты знаешь тропу на болоте?
— Знаю, Ояр. Догоню тебя через полчаса.
— Ну, действуйте, друзья, — сказал Ояр. Только теперь он в первый раз за все совещание обратился к Руте. — Пора трогаться, Рута. Дай-ка я немного понесу твою рацию.
— Ничего, Ояр, я не устала. Тебе ведь приходится думать за всех нас.
Не обращая внимания на ее возражения, он взял рацию. Отряд выступил. Бесшумно, без единого слова, партизаны шли за своим командиром. До начала тропы было немногим больше полукилометра, но пока они ее достигли, прошло с полчаса, потому что Ояр часто останавливался и прислушивался к ночной тишине. Хрустнувшая ветка, упавшая с дерева шишка заставляли отряд замирать на месте. Оружие держали наготове. Добравшись до тропы, Ояр выслал вперед трех партизан — разведать противоположный берег болота. Двое остались там, а третий вернулся и доложил, что путь свободен. За час до рассвета Ояр Сникер вывел своих партизан из окружения и расположил их в поросшей кустами ложбине, метрах В трехстах от тыла северной группы немцев.
— Почему ты не вступил в бой? — шепотом спросила Рута, присев рядом с Ояром. — Тебе кажется, что их много? Дорого будет стоить?
— Нет необходимости, Рута. Надо беречь боезапас, пригодится для другого раза.
— И ты позволишь им уйти?
— Потерпи еще немножко, скоро тебе все станет понятно.
Они еще не кончили разговора, как примерно в километре или больше от них, с юго-западного края леса, раздались треск винтовок, дробь автоматных очередей и таканье пулеметов Мазозолиня. Через минуту в лесу разгорелся настоящий бой. Оживление началось и здесь, у северного края. Немцы стреляли из минометов, из обоих полевых орудий. Мины и снаряды падали в середину леса, туда, где еще недавно располагался штаб полка.
— Видишь, Рута, что бы с нами было, если бы мы не убрались оттуда вовремя, — сказал Ояр. — А теперь все это добро падает на пустое место. Немцы думают, что на базе сейчас паника, что мы, полуголые, бежим к югу, и у тех, что засели по ту сторону леса, от нетерпения дрожат руки. Они не могут дождаться того момента, когда мы выскочим из лесу прямо под их пули.
— А справа? Кто там стреляет?
— Немцы шерстят друг дружку. Мазозолинь столкнул их лбами, и теперь они до тех пор не успокоятся, пока не перестреляют друг друга или пока не рассветет. Ага, и эти не выдержали!
Думая, наверно, что пришло время перейти в атаку, эсэсовцы из северной группы бросились в лес, все время стреляя на ходу из автоматов. Сначала изредка, потом все чаще начали постреливать и с восточной стороны; наконец, заговорили автоматы и пулеметы, которые тщетно ждали появления партизан у южной окраины леса.
— Теперь пойдем! — скомандовал своим партизанам Ояр. — Здесь нам больше делать нечего. Пусть эти собаки с божьей помощью дерутся до утра.
У старой мельницы они дождались собранных Сашей Смирновым партизан, находившихся на постах охранения, но самому Саше не суждено было доложить командиру полка о выполнении задания. Задержавшись во время поисков одного из постов, он попал под огонь северной группы немцев, когда она бросилась в атаку. Товарищи вынесли его тело из леса и похоронили в кустах недалеко от мельницы. Он был единственной жертвой в этом ночном бою. Мазозолинь со своими двадцатью партизанами пришел следующей ночью на новую базу. Один был ранен в плечо, другому пуля срезала пол-уха. Зато немцам пришлось зарыть в землю несколько сот своих. На краю леса, в том месте, где произошел ночной бой, появилось целое кладбище с рядами белых березовых крестов и одним большим крестом в голове строя. Об этом событии ни одним словом не упоминалось в сводках гитлеровского штаба, ни одна газета не посвятила ему ни одной строчки, зато латышам о нем скоро стало известно.
4
Ояр Сникер и Роберт Кирсис давно собирались встретиться, но до сих пор им это не удавалось. Выпросив отпуск, якобы для того чтобы съездить в деревню и встретить там Янов день, Кирсис, наконец, выбрался из Риги и с помощью Ансиса Курмита достиг базы Капейки. Капейка дал ему в провожатые Иманта Селиса, который уже успел побывать у командира полка на новой базе. По дороге Имант рассказал Кирсису все новости, какие знал сам, — об исчезновении Яна Аустриня, о гибели Курмита из Саутыней, о большом наступлении на партизанскую базу.
— Ничего не поделаешь, друг, — сказал Кирсис. — У нас одни опасности кругом, и все равно надо жить и работать. Если мы будем бояться опасностей, — немцы не будут бояться нас и наступят нам на голову. — Потом с улыбкой посмотрел на Иманта. — Ты чему-нибудь учишься или только воюешь?
— И воюю и учусь, «Дядя». Занимаюсь русским языком, повторяю алгебру, физику, геометрию. Думаю сразу после войны поступить в мореходное училище.
— Это хорошо, Имант, не надо терять времени. А что еще делаешь?
То, что такой серьезный, известный человек, который руководит всей подпольной работой в Риге, так просто говорит с ним о всех делах, подбодрило Иманта.
— «Дядя», я, знаете, что хочу сделать… Я хочу освободить свою мать из Саласпилса, — сказал он тихо. — Поэтому командир полка и послал меня в батальон Капейки. Отсюда ближе до Саласпилса.
— Дело-то очень трудное, Имант.
— Я знаю. Мы с Эльмаром Аунынем теперь все разведаем. Я уже знаю, что мать работает в лагере прачкой. Это плохо. Если бы работала не в самом лагере, мы бы ее обязательно освободили. Но как ее вытащить оттуда? Очень сильно охраняют…
— Вооружись терпением. Пожалуй, я могу немного пособить тебе. Попробую передать твоей матери, чтобы она постаралась попасть на другую работу. Я знаю, что многие заключенные работают по добыче торфа и на огородах.
— Хорошо, если бы и ее послали на торф.
— Хорошего в этом мало, Имант. Там очень тяжелая работа.
— Зато оттуда легче убежать.
За день они прошли все сорок километров пути от батальона Капейки до новой базы полка. Рано утром, когда чаща начала просыпаться, в укромной лощинке, куда солнце заглядывало только в полдень, встретились Роберт Кирсис и Ояр Сникер. Пытливо посмотрели они друг на друга, потом Кирсис улыбнулся, шагнул к Ояру и протянул руку:
— Здравствуй, хозяин зеленого леса! Вот ты какой!..
— Здорово, товарищ «Дядя», — улыбнулся и Ояр. — Наконец-таки встретились.
— Пришел провести с друзьями праздник Лиго.
— Вот только угостить тебя нечем. Ни сыра, ни пива нет. Известно ведь, как нам живется.
— Доброе слово дороже всякого угощения.
— Однако кружка пива у нас найдется, а на закуску ломоть зацветшего ржаного хлеба, — неделю тому назад в одном доме испекли.
— Не трудно? — спросил Кирсис. Он любовно посмотрел на Ояра и перевел взгляд на чащу. Среди зелени там и сям стояли простые шалаши из еловых ветвей, почти незаметные для непривычного глаза; только развешанное белье или таган на потухшем костре свидетельствовали о присутствии человека, но людей Кирсис нигде не видел. Он представил себе, из каких лишений и опасностей складывалась эта жизнь, и ему захотелось в одном объятии крепко прижать к груди и Ояра и всех его невидимых товарищей и сказать: «Дорогие мои, хорошие друзья, народ никогда не забудет вас. Сколько же надо сил, чтобы годами выносить то, что выносите вы».
Но он не привык говорить о своих чувствах, поэтому ничего не сказал, только похлопал по руке Ояра, и они пошли по узенькой тропинке в самую чашу. Свежие смолистые запахи хвойного леса, множество негромких звуков обступили их со всех сторон; откуда-то слева пробивались первые лучи солнца, освещая зеленые конусы елей и плоские шапки сосен.
В одном месте, где между стволами образовалась маленькая прогалина, сели на сухой, пожелтевший мох.
— Здесь можно и поговорить, — сказал Ояр. — Никто нас не потревожит, кругом мои ребята.
— Что же я никого не вижу из твоих ребят? Где они все? — спросил Кирсис.
— Ты их не увидишь. На то они и партизаны.
— Да, в лесу тоже необходима осторожность. А ведь как будто все свои люди.
— Свои-то свои, да не со всеми мы росли и не про всех известно, какая причина привела их в лес. Что касается осторожности — это вовсе не характерная черта для моих людей. Ты бы поглядел на них, когда Арай со своими псами второй раз попытался взять нас. В первый раз ему не удалось — мы вовремя перебазировались. А тут дело было так. Вообрази — кустарник, команда Арая со всех сторон залегла цепью. Знают, что в кустах партизаны, но входить боятся, хотят запугать нас шумом. Галдят, орут: «Сколько таких партизан идет на фунт? Давай их сюда!» — «Подойдите ближе! — отвечают мои ребята. — Чего стесняетесь?» Ну, двинулись. Для храбрости шумят, перекликаются, шагают так, что только ветки трещат. А когда подошли совсем близко, мои ребята встали и запели «Песню латышских стрелков». Хочешь верь — хочешь нет, но стреляли они только в самом начале, пока араевцы шли вперед. А когда те показали спины, мои с песней побежали за ними и перебили больше двадцати подлецов. Такая у партизан ненависть, что во время боя забывают всякую осторожность, и мне потом каждый раз приходится их пробирать. Особенно трудно с молодыми. Ты меня прости, пожалуйста, что я все про свое да про свое. Ты ведь не для того пришел, чтобы узнать, как мое здоровье?
