Главный редактор русской газеты перед судом военного трибунала
Немецко-фашистские войска оккупировали значительную часть России, в их руках оказались сотни больших и малых городов, станиц и сел. Везде они создавали свои органы управления, полицейские и жандармские формирования, назначали старост и бургомистров. Но немцы стремились оказывать и соответствующее идеологическое воздействие на местное население. Везде и всюду на оккупированной территории начали издаваться новые газеты. Эти газеты возникали по указанию немцев или с их одобрения. В Берлине издавалась газета на русском языке «Русское слово». Местные газеты на всей оккупированной территории перепечатывали из нее материалы.
На Кубани многие крупные станицы больше, чем районные городки в других областях СССР.
Среди кубанских станиц известны Усть-Лабинская и Лабинская. Немцам очень понравилась станица Лабинская и они переименовали ее в город Лабинск.
В оккупированном Лабинске начала тоже выходить газета на русском языке. Ее главным редактором стал бывший преподаватель русского языка и литературы лабинской школы Жарков. Он не ушел с немцами при их отступлении и предстал перед Военным трибуналом Армавирского гарнизона.
Жарков обвинялся в антисоветской агитации и пропаганде. Он пытался в трибунале доказать что большинство статей в его газете были перепечаткой из газеты «Русское слово» и что делалось это по указанию немецких властей. Обвинение предъявило трибуналу много других статей, которые не были перепечаткой из «Русского слова», а были написаны самим Жарковым на местном материале. Фигурировали статьи с подробным и правдивым описанием пыток в подвалах НКВД, ужасов коллективизации и раскулачивания, голода, организованного советскими властями. Но больше всего ставились в вину Жаркову статьи на литературные темы.
Председатель военного трибунала негодующе упрекал его: «Всю жизнь преподавали русскую литературу. Ваш сын служит в Красной армии. А написали статью с клеветой на Алексея Максимовича Горького».
В этой статье клеветы не было, а сообщались сведения о А. М. Горьком, которые в советской печати не публиковались. В газете, которую редактировал Жарков, публиковались и антисемитские материалы. Обычные штампы нацистской пропаганды «о борьбе с жидами и коммунистами» не сходили со страниц всех подобных газет. Но антисемитизм меньше всего ставился ему в вину, об этом предпочитали не упоминать. Главное обвинение было в антисоветской агитации и сотрудничестве с немцами. Судили Жаркова по статье 5810 Уголовного кодекса РСФСР в редакции 1926 года. В ней говорилось: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания, влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.
Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой — меры социальной защиты, указанные в статье 582 настоящего Кодекса». Эта статья предусматривает «высшую меру социальной защиты — расстрел».
Такую меру наказания мог бы получить в Военном трибунале и Жарков, но ему повезло. Дело рассматривалось в такое время, когда Военный трибунал Армавирского гарнизона Северо-Кавказского фронта имел связь с тылом и можно было применить лишение свободы. Военный трибунал учел преклонный возраст обвиняемого, наличие у него сына в Красной армии, применил статью 51 Уголовного кодекса, позволяющую перейти к другой, менее тяжкой мере наказания, и осудил Жаркова не к расстрелу, а к десяти годам лишения свободы. Издававшаяся им газета, как и многие сотни других газет, выходивших на оккупированной территории, останутся интереснейшими историческими документами того времени и заслуживают пристального изучения историков.
Инвалид Отечественной Войны из немецкого дома терпимости
На оккупированной гитлеровскими войсками Кубани значительное число местных жительниц сожительствовало с немецкими офицерами и солдатами. После ухода немецких войск в каждом почти доме, где жили немецкие офицеры и солдаты, на туалетных столиках можно было видеть самую различную парфюмерию из подвластных немцам европейских стран, подаренную немцами своим временным сожительницам. Во многих городах Кубани немцы организовали дома терпимости. Такие дома были в Краснодаре, Кропоткине (станица Кавказская), Лабинске и других. Немецких офицеров и солдат в этих домах обслуживали большей частью жены офицеров Красной армии. Было в этих домах терпимости много и молодых незамужних женщин. Когда немцы объявили набор женщин в эти заведения, то добровольно являлось больше, чем нужно было. Так было, например, в Кропоткине.
Однажды советская авиация поздно вечером бомбила оккупированный немцами Лабинск и советская бомба случайно попала в лабинский дом терпимости. В результате была контужена одна из женщин, работавшая в этом заведении. Взрывной волной ей свернуло набок шею. Лабинск — городок небольшой, и все местное население знало об этом эпизоде. Знало, что эта женщина была контужена в объятиях немецкого офицера от взрыва советской бомбы. Вскоре она переехала в другой город на Кубани, где ее не знали, и после возвращения советских войск стала получать пенсию как инвалид Отечественной войны.
Тысячи действительных инвалидов войны не могли добиться получений пенсий. Приходил человек без руки и от него требовали достоверных письменных доказательств, где и когда он потерял руку, а то и доказывали, что у него ее и не было вовсе. А тут женщина, контуженная советской бомбой в то время, когда она ублажала немецкого офицера, была признана без всяких проволочек инвалидом Отечественной войны.
Этот эпизод был установлен при рассмотрении в Военном трибунале Армавирского гарнизона дела о лицах, сотрудничавших с немцами.
Расстрел отменяется из-за мягкости меры наказания
В советской печати обычно утверждается, что первыми судебными процессами, на которых вынесли приговоры о смертной казни через повешение по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года, были Харьковский и Краснодарский. Но это не так. До этих процессов был процесс в Армавире над начальником полиции Армавира Сосновским, и он был первым, кого повесили в СССР по этому Указу.
До оккупации немецко-фашистскими войсками Армавира, одного из крупнейших городов на Кубани, Сосновский был экономистом в исполкоме этого города.
Мне в качестве секретаря Военного трибунала Армавирского гарнизона Северо-Кавказского фронта довелось весной 1943 года участвовать в суде над Сосновским. Он был признан виновным в значительном числе преступлений. Среди них было обвинение в руководстве акциями по уничтожению евреев и военнопленных красноармейцев, а также захваченных полицией советских парашютистов и многое другое.
Во время рассмотрения дела Сосновского в Военном трибунале все обращали внимание на то, что этот высокий и чрезвычайно худой человек едва жив. Еще до вынесения приговора он был похож на покойника. Когда в апреле 1943 года был вынесен приговор, осуждавший Сосновского к расстрелу и подлежавший рассмотрению в порядке надзора Военным трибуналом Северо-Кавказского фронта, сомневались, доживет ли Сосновский до исполнения приговора, хотя в условиях военного времени вышестоящие трибунальские инстанции и Военная Коллегия Верховного суда СССР весьма оперативно сообщали о своем отношении к вынесенному приговору. Более того, в Положении о военных трибуналах, введенном в действие 22 июня 1941 года, было сказано, что о каждом приговоре, присуждающем к высшей мере наказания, военный трибунал немедленно по телеграфу сообщает Председателю Военной Коллегии Верховного суда СССР и Главному Военному Прокурору, и в случае неполучения в течение 72 часов с момента вручения телеграммы адресату телеграфного сообщения от Председателя Военной Коллегии Верховного суда СССР или Главного Военного Прокурора о приостановлении приговора, таковой приводится в исполнение. Шифрованные телеграммы о расстрелах широким потоком шли от военных трибуналов дивизий, армий, фронтов, и в каждом трибунале ежечасно ждали ответных шифровок.
На этот раз по делу Сосновского пришла шифрованная телеграмма из Краснодара в Армавир от Военного трибунала Северо-Кавказского фронта, которая озадачила всех работников нашего трибунала. В шифровке говорилось, что приговор к расстрелу в отношении Сосновского отменяется из-за мягкости избранной меры наказания. Наши трибунальцы еще не знали, что принят новый Указ, предусматривающий повешение и каторжные работы, и что соответствующие инстанции перед повешением двух групп, в Харькове и Краснодаре, решили проверить, как этот Указ будет действовать на практике, как всё это технически произойдет, и решили впервые применить новый Указ к Сосновскому.
