Наши войска окружили группировку противника в составе трех дивизий западнее города Брест, прижали ее к реке Западный Буг и вели бои по ее уничтожению. Северо-западнее и западнее города Люблин наши войска с боями заняли более 300 населенных пунктов, в том числе крупные населенные пункты Сточек, Лятович, Цеглув, Сенница, Колбель, Казимеж, Камень и железнодорожные станции Пилява, Жичин, Вонвольница, Неджвица.
Войска 1-го Украинского фронта, форсировав реку Сан, прорвали оборону противника и в результате обходного маневра танков, конницы и пехоты овладели крупными железнодорожными узлами и важными опорными пунктами обороны немцев – городом и крепостью Перемышль и городом Ярослав.
Западнее и юго-западнее города Станислав наши войска овладели районными центрами Станиславской области городом Перегинско, городом Солотвин, а также с боями заняли более 50 других населенных пунктов, в числе которых крупные населенные пункты Добровляны, Новица, Рувня, Красна, Пороги, Кричка, Манява и железнодорожная станция Перегинско.
На других участках фронта – без существенных изменений».
Отступление 1
Старшина Татарчук
Писарь-переводчик комендатуры города Перемышля старшина Иван Татарчук шел по набережной реки Сан в приподнятом настроении – завтра в отпуск! Чемодан уже собран, осталось сдать дела, попрощаться с друзьями – и в родные Ромны, к милой сердцу Суле, которая чем-то напоминала реку Сан: такая же тихая, плавная, чистая, разве что немного поуже.
Встречные девушки кокетливо улыбались стройному, подтянутому «пану офицеру». Знакомый Татарчука, владелец крохотной кавярни пан Выборовский, фланирующий по набережной с какой-то сильно накрашенной кокоткой, с вежливым поклоном приподнял шляпу. Он недавно овдовел и теперь искал подругу жизни, потому что в кавярне требовалась еще одна пара рук.
Старшина в ответ козырнул – чертовски хороша у этого полубуржуя дочка Марыля. Она держала осаду уже второй месяц, но Татарук совершенно не сомневался в том, что и эта девичья «крепость» в конце концов вывесит перед ним белый флаг…
С набережной открывался вид на Засанье, которое раскинулись на противоположном берегу – там хозяйничали гитлеровцы. Татарчук нахмурился и ускорил шаг, вспомнив о бумагах, которые вчера поступили в комендатуру.
Старшине, конечно, не дали их почитать, но комендант стал суетиться больше обычного, и даже предупредил подчиненных офицеров, чтобы они были постоянно на связи, желательно дома. Чтобы это могло значить? Неосознанная тревога бередила душу старшины и не покидала на протяжении всего дня. С нею же он и спать лег.
Разбудил старшину грохот взрывов. Его буквально сбросило с кровати. «Неужто опять артиллерийские склады?!» – торопливо одеваясь, думал Татарчук.
Весной в казармах воинской части, расположенной около шоссе из Перемышля на Медыку[21], по невыясненным причинам взорвался боезапас. Татарчук выскочил во двор комендатуры и тут же упал, отброшенный взрывной волной – снаряд разорвался в нескольких шагах. Но осколки почему-то ушли в другую сторону.
«Повезло тебе, Иван… – машинально мелькнуло в голове, когда осколки дробно застучали по стенам; и вслед за ней тут же прорезалась другая мысль – страшная, невероятная: – Неужели война?!»
К вечеру старшина Татарчук вместе с бойцами комендатуры был включен в сводный пограничный отряд, который занял оборону в районе кладбища. А ночью его и еще нескольких пограничников послали на разведку в кварталы города, занятые гитлеровцами…
Кавярня пана Выборовского на углу неширокой улочки, вымощенной брусчаткой. Прижимаясь поближе к стенам зданий, разведчики короткими перебежками проскочили сквер, небольшую площадь, и дворами добрались к черному входу в кавярню.
Татарчук постучал в массивную дубовую дверь. Тихо. И на повторный стук никто не ответил. Рядом с дверью висела цепочка от колокольчика. Но старшина знал, что пан Выборовский терпеть не может колокольного звона, поэтому цепочка служила лишь антуражем кавярни и была прикреплена к неподвижной скобе, вмурованной в стену.
А старинный колокольчик заплела паутина, до которой как-то не удосуживались добраться ни служанка Выборовских – женщина в годах, похожая на монашку, ни Марыля.
Тогда Татарчук забрался на спину одному из своих товарищей и осторожно постучал в оконное стекло. В комнате блеснул свет и тут же погас; окно отворилось, и испуганный девичий голос тихо спросил:
– Кто там?
– Пани Марыля… – облегченно вздохнул Татарчук. – Это я, старшина Татарчук.
– Ой, пан Татарчук! – всплеснула руками Марыля. – Как я рада… Пшепрашем… – И побежала открывать дверь.
Пан Выборовский и Марыля, перебивая друг друга, взволнованно рассказывали разведчикам о последних событиях. Оказалось, что почти рядом с кавярней, в доме богатого коммерсанта Закревского, который в свое время сбежал на Запад, разместился штаб какой-то гитлеровской части.
Расположение этого здания было Татарчуку хорошо известно. И старшина, не мешкая, простился с Выборовскими и повел пограничников к штабу.
Часового сняли бесшумно. Оставив у входа двух солдат, Татарчук вместе с остальными вошел в дом.
На первом этаже, около лестницы, сидя на стуле возле полевого телефона, дремал немецкий ефрейтор; со второго этажа слышались возбужденные голоса и звон бокалов – видимо, господа офицеры веселились, отмечая удачное начало войны. Татарчук на носках, чтобы не шуметь, пересек небольшой холл; немец встрепенулся, вскочил, тараща испуганные глаза на советских солдат, и рухнул на пол от удара прикладом.
В гостиной на втором этаже за длинным столом, уставленным бутылками и разнообразной снедью, сидели в обнимку два офицера. При виде пограничников один из них тупо икнул и попытался встать, но не удержался на ногах и, смахнув часть бутылок со стола, свалился на пол. Второй, более трезвый, бросился к кобуре, которая висела на спинке соседнего стула. Но выхватить пистолет не успел – пограничники пустили в ход штыки…
Захватив найденные в штабе документы и карты, а также одежду обоих офицеров, Татарчук без потерь привел свою наспех сколоченную разведгруппу в расположение сводного отряда.
Поутру, переодевшись в немецкую форму, Татарчук, – на этот раз один – снова пошел в город. Нужно было разведать перед началом боевых действий расположение немецких частей и места установки огневых точек.
Сдерживая кипевшую в груди ярость, Татарчук шел по Средместью, внимательно присматриваясь к гитлеровской солдатне. На Словацкого и Мицкевича фашисты уже успели установить орудия; из окон подвалов выглядывали стволы пулеметов. Рынок возле городской ратуши полнился пьяными криками – расположившись прямо на прилавках, гитлеровцы хлестали спиртное, орали песни.
Татарчук вышел к площади На Браме и, незаметно осмотревшись, нырнул в подворотню старинного дома. Двор этого дома примыкал к ресторану, переполненному офицерами вермахта.
Оркестранты, отчаянно фальшивя, исполняли танго «Айн таг фюр ди либе». Какой-то офицер пытался забраться на стол, и его с руганью удерживали такие же пьяные, как он, собутыльники. До смерти перепуганные официанты сновали между столов с полными бутылками и тарелками с закуской, по возможности стараясь быть как можно незаметней.
Старшина уже миновал ресторан, направляясь в сторону парка, как вдруг его окликнул немецкий патруль. Положение было безвыходным – никаких документов Татарчук не имел. Пьяно улыбаясь и пошатываясь, он подошел поближе и, вскинув автомат, срезал троих фельджандармов[22] в упор.
Теперь таиться уже не было смысла: зашвырнув две гранаты в распахнутые окна ресторана, Татарчук изо всех сил припустил к парку. Неожиданная стрельба и взрывы гранат всполошили гитлеровцев; за старшиной началась настоящая охота.
Отстреливаясь, Татарчук проскочил несколько улочек и переулков. Вдруг он почувствовал резкий удар в спину и, теряя сознание, упал – неподалеку взорвалась граната, брошенная из окна дома.
И в это время начался налет советской артиллерии…
Когда Татарчук открыл глаза, Засанье заволокло черным дымом – горели нефтехранилища. Снаряды взрывались и в Средместье, и на склонах замковой горы, и в парке.
Старшина поднялся и, придерживаясь за стену дома, ступил шаг, другой, третий… В голове шумело, боль в спине была нестерпимой, ноги подкашивались. Споткнувшись, Татарчук упал, больно ударившись затылком, и снова потерял сознание.
Очнулся он от запаха хлороформа. Его куда-то несли – Татарчук лежал на боку и видел окрашенные в светло-серый цвет панели и распахнутые двери комнат, в которых стояли койки.
«Госпиталь…» – понял старшина и, успокоенный, закрыл глаза.
В одной из таких комнат-палат его бережно уложили на постель, укрыли одеялом. Татарчук осмотрелся, пытаясь сообразить, где он и что с ним. Умело перебинтованная грудь и тупая боль в спине напомнили старшине о последних событиях.
