На душе вмиг стало муторно и пусто.
По рации я связался с комендатурой.
— …Я — «кедр сорок два». Нужна труповозка на улицу Ленина.
Эфир побулькал, посвистел и, наконец, откликнулся, искажённым до не узнавания, голосом связиста комендатуры:
— «Кедр сорок два» — перевозка будет у вас через двадцать минут. Она сейчас на Первомайской.
«Вот и всё!» — ещё раз подумал я. — «Был «Эльф» и нет «Эльфа». Отвоевался лейтенант Хабибуллин. Так и не суждено ему было вернуться в свой Питер…»
…А потом, я сделал то, чего никогда не делал раньше. Вернулся в развалины, и, нагнувшись над убитым чеченом, взял его за холодное мёртвое ухо. Стараясь не вдыхать запах мертвечины, оттянул его, немного приподняв при этом голову, и, достав из ножен тесак, резко полоснул по мёртвой плоти. Голова с негромким стуком упала на бетон, а в пальцах остался серый «червяк» отрезанного уха.
Из кармана штанов я достал старый затёртый до бесцветности платок и, завернув в него ухо, убрал его в свободный карман «разгрузника».
…В госпитале меня встретила суета и неразбериха. Пришёл приказ на эвакуацию. И теперь всё срывалось с привычных мест. Лазаренко в палате не было.
Я нашёл его на улице за хирургическим комплексом. Начклуба был уже в форме, и только из правого рукава торчала перебинтованная свежим бинтом ладонь. Толя меланхолично бродил по задам госпиталя, словно разыскивая какую-то потерянную вещь, и был на удивление трезв и страшно зол. Увидев меня, он почти бегом припустил на встречу.
— Представляешь, эти пидоры бородатые уже совсем оборзели! Прихожу в свой клуб, а они все замки на дверях повзламывали и теперь хозяйничают там. Я на них наехал, типа вы что, козлы делаете? А один урод, типа заместитель Удугова, мне заявляет, что, мол, вашего здесь больше ничего нет. Ваше — чемодан, вокзал, Россия! И на моём кресле раскачивается, сука!
— Ну и что ты? — С любопытством спросил я, разглядывая начклуба, похожего сейчас на, согнанного с лежанки, кота.
— Что я? А я достал вот эту штуку… — Лазаренко вытащил из кармана кулак, из которого торчала верхушка гранаты, и мои глаза тут же выхватили голую — без предохранительной чеки — трубку взрывателя…
— …Разогнул усы о штаны, рванул зубами кольцо и говорю, ты пидор македонский, а ну вали отсюда, пока я тебя в клочья не разнес.
— Ты её вообще крепко держишь-то? — опасливо косясь на гранату, спросил я.
— Крепко. Но устал. — Признался Лазаренко. — Вторая-то рука толком не действует. Чеку обратно вставить сам не могу. Вот теперь хожу и думаю, куда мне эту херовину закинуть. Что б шума поменьше и не задеть кого. У неё осколки далеко разлетаются?
«Вот тебе и начклуб! Вот тебе и чеширский кот!» — ошарашено подумал я.
— А где кольцо? — спросил я Лазаренко.
— В правом кармане. Я его кое— как зацепил пальцами, когда этот урод из кабинета моего рванул.
Нащупав в кармане предохранительную чеку, я достал её и осторожно продел проволочные «усики» в дужки предохранительной скобы, потом разогнул их в стороны.
— Готово, отпускай.
Лазаренко с видимым облегчением разжал ладонь, уронив мне в руки тяжёлую зелёную картофелину «эргэдэшки».
— Ну, ты, Толян даешь! Тебе не в начклубы, а в камикадзе надо идти. Там такие фокусы просто «на ура» прокатят. И чего тебя в клуб-то занесло?
— Да шмотки свои решил собрать. Через час вертушка за нами прилетит. Вывозят всех раненых в Ростов. Вот и пошёл собираться.
— Ну и как собрался?
— А… — неопределённо махнул рукой Толик. — Эти пидоры все мои шмотки перетрясли. Всё, что было хорошего, растащили. А собирать за ними тряпки по полу — западло! Не дождутся! Так что я только это хреновиной — он кивнул на гранату — поразбивал аппаратуру, которая в кабинете была, и ушёл…
Я смотрел на начклуба, и всё больше проникался удивлением. Словно, вдруг, узнал, что передо мной не Толян Лазаренко, тихий алкаш, болтун и выжига, а внебрачный сын английской королевы. Вот так, запросто, что бы поставить оборзевшего чеча на место, он рванул зубами чеку гранаты, как будто это китайская хлопушка, а не о боевая граната…
Кто бы мог подумать!
И здесь я вспомнил о главной цели моего визита. Вытащил из «разгрузника» узелок, развернул его и протянул Лазаренко.
— Это что? — непонимающе уставился он на меня.
— Как что? Ухо! Как договаривались. Спецназ, Толя своё слово всегда держит!
Начклуба брезгливо взял платок и поднёс к глазам, разглядывая серую личинку, лежавшую в его центре.
— Действительно ухо… — задумчиво протянул Толя — И воняет…
— Извини, свежачка не было. — Пожал я плечами. — Засолишь, подсушишь, и всё будет тип-топ!
— Значит, нашёлся твой дружок? — Лазаренко оторвался взглядом от трофея, и посмотрел на меня.
— Нашёлся…
— И как он?
— Никак! Сгорел он на Первомайской. Со всем экипажем. Только сегодня нашли и вывезли.
— А ухо тогда откуда?
— От него. Последним снарядом он боевика в доме завалил. Я сам там был, и сам его срезал. Так, что теперь вы с «Эльфом» в расчёте.
Начклуба задумчиво посмотрел на, лежавшее в его ладони ухо. Потом вдруг смял платок в комок и зашвырнул его в залитую водой квадратную яму — полузаплывший старый окоп.
— Да пошло оно всё! — Ощерился он. — Сколько мы тут мужиков своих положили. И всё зря! Уши, лапы, хвосты… Да атомную бомбу сюда надо скинуть, что бы выжечь здесь всё на три метра в глубь!
— Думаешь, поможет?
На мгновение начклуба задумался, потом тряхнул головой:
— Ты прав! Не поможет. Бомбу нужно на Кремль кинуть, когда там вся московская мразь соберётся…
— Правильным курсом идёте, товарищ! Только где бомбу взять?…
Лазаренко почесал пробившуюся на щеках щетину.
— Где бомбу взять пока не знаю, но вот полфляги у меня в тумбочке ещё осталось. Пошли, помянем твоего друга. Заодно и отходную выпьем. В какой жопе мы теперь с тобой увидимся и когда — одному богу известно.
— Когда увидимся — не знаю, но вот название этой жопы, кажется, угадать могу. — Хмыкнул я, убирая «эргэдэшку» в карман «разгрузника».
— Я его то же знаю. — Буркнул начклуба.
— Вот и славно! Значит, там мимо друг друга точно не пройдём. Так, говоришь, полфляги ещё осталось?
— Даже больше.
— Кстати, всё хотел спросить тебя, как там Света? — Набрался я, наконец, смелости задать давно мучавший меня вопрос. — По— скотски всё тогда получилось…
— Не бери в голову. — Лазаренко выбрался на асфальт и начал сосредоточенно оббивать от грязи «берцы» — Всё у неё устроилось. Как раз перед нападением чечей она улетела домой. Здесь к ней просто банным листом прилип один дирижёр не то из александровского ансамбля не то из Большого театра. Он с ней, оказывает, учился в одном училище.
В общем, хочет её забрать к себе в труппу. Говорит, голос у неё просто уникальный. Так, что, глядишь, ещё и по телевизору её увидишь и гордиться будешь, что когда-то знаком с ней был.
…А всё же зря я ухо выкинул. — Вдруг остановился Лазаренко — Хоть какая-то память осталась бы, кроме этой. — И начклуба приподнял перебинтованную руку.
— Так, может, вернёмся? — Предложил я — Выловим?
Лазаренко на мгновение задумался, а потом махнул рукой.
— А-а-а… ладно! Возвращаться плохая примета. Хрен с ним! Ещё много нарежем. Пошли водку пить. Вертушка скоро…
Светлой памяти Миши Лукинова.
— Мганга, расскажи, что-нибудь про шаманов?
…Чахлый костерок, из собранных по руинам обломков чьих-то кроватей, стульев, шкафов и столов, едва освещает наши лица во тьме подвала. Дров мало. Небольшая куча разнокалиберных щепок на всю ночь. Местные давно всё дерево растащили. Они из этих руин уже вторую неделю не выбираются. Наверное, в Сталинграде так люди жили во время его осады. Норы, подвалы, переползания, перебежки.
Плохо так говорить, но местные мне сейчас очень напоминают крыс. Помню, в школе изучали. «Кормовая камера, спальная камера, место для естественных отходов…» Так и тут. В ближнем подвале они спят, в дальнем гадят. Есть и своя «кормовая камера». Они смогли разобрать стенку в подвал разбитого магазина. Он конечно пустой. Чечен хозяин ещё перед началом боёв всё вывез. Но осталось несколько коробок макарон, коробка старого прогорклого маргарина и пару упаковок сухого напитка «инвайт». Если им развести гнилую воду из бочки, выставленной под водосточную трубу — главный здешний источник воды, то эта грязь приобретает более-менее нормальный вкус и её уже можно пить не кипятя, а это экономия дров.
— Мганга, ну расскажи!
…Мганга — сахаляр. Никогда до этого не знал, что есть такое слово. Оказалось, так зовут тех, у кого кто-то из родителей якут. У Мганги якут отец. Вообще-то зовут его Миша, Михаил Лукинов. А «Мганга» его прозвище. Точнее — «Великий Мганга». В каком-то старом фильме был такой африканский колдун. Прозвали Мишку так потому, что он, по его словам, сын шамана и ученик шамана. Может быть, он и врёт. Но слушать его интересно.
