— Я отсюда послушаю, — крикнул он и заржал. Я улыбнулся. Хохмачи, мля.
Холм возле кунга был невысоким, несколько земляных ступенек. Я оглядел воинство. Воинство было типичное. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Все. Пятнадцать разновозрастных людей. Расслабленных, чуть ли не падающих от усталости друг на друга, со скучным выражением лица «че позвал?». На левом фланге посверкивал очками невысокий плотный Санчо. За спинами маленький механ Вася выяснял отношения с Дизелем, слышались тихие маты и названия неизвестных мне автомобильных запчастей. От толпы, которую никто в здравом уме и не попробовал бы назвать строем, отделился Саша, взошел на холм и стал рядом со мной.
— Товарищі офицери! — начал я. Буркотение смолкло, только механ продолжал бухтеть. — Васюм! Струнко!
Механ замолчал, обернулся ко мне и пихнул Дизеля. Дизель равнодушно пожал плечами.
— Так, граждане військовослужбовці, призвані за мобілізацією, а також ті странні люди, що добровільно підписали контракт! — начал я. — Начну с главного. Первое. Ярик, шо с баней?
— Гаряче буде вже за півгодинки, — пробурчал Ярик и перешел на русский. — Если бы некоторые не тупили…
— Сам ты тупил, — тут же отозвался Кирпич. Он, высокий и нескладный, сегодня сутулился больше прежнего.
— … Если бы некоторые не тупили — мы бы уже по воду поехали.
— Мастер, — я отыскал глазами зеленую флиску Толика. — Ты за рулем, едьте на «четырнадцатую» за во… по воду. Тока не завтыкивайте там.
— Принял, — кивнул Мастер.
— Сегодня, граждане подопытные, все должны помыться. Мне пофигу, как и когда. Вечером проверю лично. Все чистые, помытые, побритые и благоухающие шанелью. Кирпич, тебя это отдельно касается.
— Та ладно… — махнул рукой Кирпич и еще больше сгорбился. Что-то он мне сегодня не нравился.
— Кирпич, после построения подойдешь. Так. Пункт номер два. Сегодня Святий Вечір. Столы накрываются поблиндажно. Вечером соберемся здесь и кратко отметим. Я сказал — кратко. А вот почему — я доповім. В Ставке начальника Генерального Штаба ходят упорные слухи, что сегодня, возможно, будет война. Ну, или не война, а что-то, мы нихера не знаем, но на всякий случай переживаем. Мне позвонил Генерал Армии Муженко и поставил боевую задачу…
— А Президент тебе не звонил? — перебил Санчо.
— Не. Сегодня еще не набирал. Може, стесняется, думает, я занят… Короче. Звонил не просто Гром, все гораздо страшнее — звонил комбат. Поэтому мы сегодня на вечер и на утро переставим наряды. Порядок я доведу. Да, да, — я перебил недовольное бухтение. — Это херово, все устали, но так будет только один день. Поэтому имейте в виду.
— Имеем… — сказал Прапор.
— Поэтому — всем проверить зброю и бэка. Старшим расчетов — проверить весь тяжеляк и снарядить максимально. Талисман! Талисмаааан!
— Дохлый! — крикнул Прапор.
Дима Долгий, к которому обращался Коля, тут же пхнул его в плечо и посмотрел на меня.
— Шо с СПГ?
— Нормально. Тока ракєт малувато.
— Ракет… Военные, мля, надежда нации… Сколько выстрелов?
— Девять.
— Фигня. Но больше мы достать не успеем. Подготовь все. Поня́л?
— Поня́л. Так а шо по нарядам?
— Значит так. На пять заступают Талисман и Шматко, на гэбээре — Ляшко и Хьюстон. На восемь — заступают уже они. Хьюстон, свое ружжо оставишь, возьмешь автык.
— Ура, — кратко сказал Хьюстон и улыбнулся. Он вообще часто улыбался.
— Так… На гэбээре — Прапор и Козачок, потом они заступают на одиннадцать. На гэбээре будут Мастер и Ваханыч. Дальше наряды вечером расскажу.
— Оооо, «Бахлюль» не пропущу, зашибись, — сказал Ваханыч.
— Вахахаханыч, будем новости Новороссии смотреть вместо «Бахлюль», — тут же отреагировал Мастер.
Они тут же заспорили.
— Так, и последнее. Ужинать будем в осемнадцать о, о. Питання?
— В магазин еще поедем? — тут же спросил Ляшко.
— Не, сегодня уже не успеем. Варите то, шо есть. Ще питання?
— Відсутні, — буркнул Мастер и развернулся. — А, стоп. Шо там с замкомбата?
— Тьфу, блин, забыл совсем. Скоро к нам на позицию припрется целый замкомбата.
— Наш? — тут же спросил Санчо.
— Не. «Старшего брата».
— Зачем?
— Не доложил. Но вы там хоть банки поубирайте, хто его знает, чего хочет.
— Всё?
— Всё. Бригадаааа — рррразойдиииись! Ляшко, не уходи пока.
— Стоп! — сказал Саня. — Еще одно! У нас камера опять отрубилась, нужен доброволец полезть на террикон и посмотреть, шо за херня. Прям щас.
— Я полезу, — буркнул Федя. Кажется, вчера он выдал весь свой месячный запас слов.
— Биноклю возьми. Или трубу-сотку волонтерскую в кунге, на первой полке лежит. Посмотри на «крест», ок? — добавил я. Федя кивнул и снова вздохнул. По части душераздирающих вздохов Феде не было равных.
— Всё. Отпуска в затвердженому порядку, когда УБД — не знаю. Разойдись, — скороговоркой пробубнил я и полез в карман за сигаретами.
Рота, составом не дотягивающая и до взвода, начала разбредаться. Разные люди, странной волей нашего времени сведенные именно в этот момент и именно в это место, живущие под одной крышей и воюющие с одним врагом. Не лучшие и не худшие, чем-то неуловимо одинаковые, иногда смешные, иногда — безумно серьезные.
Сегодня, вечером шестого января шестнадцатого года, это было все, что смогла выставить сорокамиллионная страна на этот участок фронта. Невероятные гордые воины с плакатов и отчаянные храбрецы из фейсбука — они были где-то там, далеко, не в нашей реальности. Здесь и сейчас были только эти, с ними нужно было войну воевать, их нужно было беречь, на них можно было надеяться. Не потому, что они были надежными, а просто потому, что больше надеяться было не на кого.
Я спустился с холмика и подошел к Кирпичу. Дядька стоял, рассматривая снег под ногами, и молчал. Я выдохнул дым в сторону.
— Кирпииич.
— Шо?
— Коля… С тобой все нормально?
— Та шо? Нормально.
— Коля. Мне не лечи, а?
— Та я ж не лечу. Все нормально.
— Точно?
— Точно.
— Ну смотри. Если что случилось, говори. Все, что смогу, сделаю, командир поддержит. Хорошо?
Коля махнул рукой, отвернулся и побрел в распадок. Ох, блин, точно херня какая-то. Коля, конечно, лыган и шаро@б, но это мой лыган и мой шаро@б. Я пошоркал рыжим «таланом» по снегу, решил пойти заточить тушенку в кунг, но почему-то пошел на КСП.
Дверка хлопнула, в лицо дохнуло теплом, дымом и ворчанием. Ворчал Шматко, собирая посуду на оружейный ящик.
— От бач, люди, — сказал он, увидев меня. — Ну от як так? Ну треба тобі було, ну сложи ти ті кастрюлі, як людина. Нє, покидав, як хочу, і пішов! Ну бля!
— Не ругайся. То я покидав. В ящик лазил.
— Ну ладно… Все нормально? Замкомбату покушать шукать? Могу швиденько кашу зварити, з піджарочкою.
— Блин, та вы как сговорились все! Жрать уже невмоготу как хочется. Пойду к Петровичу на борщ.
— Давай. А то чекай півгодинки, я рис замочив.
— Та не. Ща припрется командарм, хер пожрешь.
Я развернулся и твердо решил идти во второй блиндаж на борщ. Пока дают. Тока в кунг зайду, пауэрбанк возьму… и аккум сменю на мотороле, которая так и валялась у меня в кармане и подозрительно молчала. Вот так и служим героически — две рации, телефон и борщ. И Шматко со своими кастрюлями. А люди думают — тут вечный бой, покой нам только снится.
— Шматко… — обернулся я и понизил голос: — Слушай… Ты ж у нас все знаешь. А шо это с Кирпичом?
— Та… — Шматко скривился и только махнул рукой.
— Та ты не «такай», а нормально доложи. Заболел?
— Та хай би і заболів. Жінка пішла.
— Блин.
— З дитиной.
— Совсем? Може, отпуск, и нехай валит решает вопрос?
— Та не рішить він. Не буде. То давно, щє спочатку, як в учєбці були… вона ж приїзжала. Доня така мала гарнюня в нього, рочків, може, чотири.
— Поздний ребенок? Сколько Кирпичу, я с «формы-раз» не помню. Сорок?
— Який «сорок», Мартінчіку? Йому тридцять.
