разглядывал так, будто стремился запомнить каждую черточку его лица.
— Хотя это выглядит нелепо, я готов утверждать, что… видел вас… в немецкой форме, на мотоцикле, — Крылов чувствовал, на какой тонкий лед ступил. — Это было у хутора Семенковского Алексинского района Сталинградской области. Мы с Ильей Антипиным везли на мельницу мешок ржи, а вы спросили, как называется хутор. И еще вы спросили, не солдаты ли мы, — мы были в штатском…
Мужчина продолжал спокойно курить, только его взгляд чуть-чуть дольше задержался на Крылове.
— Если я ошибся, мои слова можно будет истолковать как угодно. Но у меня хорошая зрительная память…
— Вы ошиблись, Крылов, — сказал штатский. — Это… смешно. Вы слышали, капитан?
Но Крылов уловил то единственное мгновение, которое подтвердило его почти фантастическую догадку: во взгляде у штатского мелькнула тень, будто там дрогнуло что-то, остановилось в удивлении.
В следующее мгновенье взгляд у штатского снова был непроницаем.
— Вы сказали, что фамилия старшины роты — Вышегор. Он жив?
— Да. Я узнал об этом из письма.
Крылов продолжал рассказ. Когда он дошел до Старой Буды, штатский прервал его:
— Достаточно. Все, капитан, да-да.
Он встал — Крылов тоже встал.
— Ну что ж, шагай дальше, шагай… Женька-пулеметчик!
Крылов вздрогнул: этот человек знал и о брянских лесах!
— Как… там?
Глаза, в которые он смотрел, о многом говорили ему и о многом умалчивали, но это были глаза человека с чистой совестью.
— Война, Крылов, и здесь и там.
И слова говорили ему о том же — он узнал и слишком много, и слишком мало, и все и ничего.
Штатский улыбнулся, протянул руку — ладонь у него была мягкая и сильная — и вышел из землянки. Крылов остался с Сурковым.
— Еще немного, Крылов, и мы оставим тебя в покое. Не обижайся, время сам знаешь. — Суркова будто подменили: он был прост, его карие глаза улыбались. — Ты сам задал нам трудную задачку: не всякий… воскресает из мертвых. Ну вот и все. Если когда-нибудь это повторится — опять вызовут, — скажи: с тобой уже говорили. Назовешь себя… какую бы тебе дать фамилию? — скажем, Семеновым…
— Зачем?
— Каждый делает свое дело. Ну, служи!
Крылов вышел на улицу. Мимо с песней маршировала стрелковая рота:
Но всего, всего дороже
Нам одна шестая,
Что с тобой сравниться может
Сторона родная!..
«И там война и здесь. И в Раменском это пели и здесь поют. Жизнь продолжается…»
Бесполезно было искать в сознании одну нервущуюся нить — все смешалось, все было заглушено мощным чувством. Шагай дальше, Женька-пулеметчик! Полным доверием к тебе с тебя смыли все, что могло помешать тебе жить!
* * *
Гость в штатском не спеша поднялся вверх по тропинке, капитан Сурков последовал за ним. Сверху им видны были марширующие роты и неровная линия землянок. Оба думали об одном.
— Вы узнали его, товарищ подполковник?
— Да. Но это было непросто.
— Надо иметь отличную наблюдательность, чтобы, мимоходом увидев вас почти год тому назад, узнать вас теперь, — сказал Сурков.
— И мужество, капитан. В случае ошибки он рисковал многим.
* * *
Первого июля на лугу выстроился полк. В строю застыли возрожденные стрелковые батальоны, ядро которых составили бывалые фронтовики — солдаты и офицеры.
— Ир-р-но! Равнение на знамя!
Это знамя побывало в Сталинграде, его пронесли по дорогам зимнего наступления на Центральном фронте.
Знамя проплыло вдоль строя на правый фланг полка.
— Товарищи гвардейцы! Сегодня у нас торжественный день: в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР, приказами по армии и дивизии мы вручаем награды героям Сталинграда, бывшим десантникам-добровольцам…
Вот они, наконец, дорогие Крылову слова, с которыми связана его солдатская юность!
Один за другим из разных подразделений выходили не знакомые ему, но близкие люди, он с волнением, к которому примешивалась грусть, смотрел на них.
— Орденом Красной Звезды — рядового Пылаева Николая Михайловича!
Их осталось совсем немного, маленькая горстка. Сам этот факт, торжественный и скорбный, свидетельствовал о том, что довелось испытать бывшим добровольцам. А впереди у них были новые бои, долгие трудные дороги наступления.
— Товарищи бойцы и командиры! Враг готовит очередной удар, нас ждут суровые испытания, но наш полк останется верен традициям защитников Сталинграда!..
«Все повторяется, — думал Крылов, — и будет повторяться, пока идет война». Как когда-то в Раменском, он опять почувствовал себя частицей монолитного армейского коллектива.
После парада подъехали два грузовика, откинули борта, стали вплотную, образовав помост, на который поднялась хрупкая женщина в длинном белом платье и с синей косынкой на плечах. Заиграл баян, искренняя простенькая мелодия захватила Крылова:
Чувствую рядом любящим взглядом,
Ты постоянно со мной.
Сколько заветных платочков
Носим в шинелях с собой…
Перед решающими событиями на Центральном фронте женщина обращалась к солдатам со словами любви.
8
ПОД ДМИТРОВСКОМ-ОРЛОВСКИМ
В ночь на пятое июля Крылов и Анфимов патрулировали вдоль землянок. Восток светлел, обещая жаркий день. Прошел разводящий, сменил часовых. Патрули спустились в овраг. Крылов набрал пригоршню воды, сполоснул лицо. Было тихо и свежо.
Издалека, будто из глубин Земли, до них докатилась дрожь. Они почувствовали ее всем телом.
— Пошли наверх.
Теперь они услышали отдаленные, слившиеся в одну звуковую лавину громовые раскаты. На северо-востоке и на юго-востоке переливались бледные сполохи.
Из землянки вышел комбат. Подходили дневальные. Все смотрели в сторону необычного грома. Какой же силы должен быть удар, если здесь, на крайнем западе Курской дуги, дрожала земля!
— Началось…
Началось то, чего ждали много недель, — немецкое наступление.
— Как вы думаете, товарищ старший лейтенант, сколько отсюда километров?
— Не меньше ста. Орел и Курск.
Не меньше ста километров, а сюда долетал гром.
Из-за горизонта, окутанное оранжево-желтой пеленой, выглянуло солнце. Над российскими просторами вставало тревожное утро — начиналось величайшее сражение на Курской дуге.
С этого часа — день и ночь — сорокапятчики ждали приказа выступить на передовую.
Наконец, приказ поступил, батарея за несколько минут снялась с места и ускоренным шагом двинулась за стрелковыми батальонами.
Снова потянулись дороги. Теперь они были звонкие, присыпанные легкой пылью, и всюду по ним в одном направлении шла пехота.
Впереди, за лесом, приглушенно шлепали мины, слабо цокали пулеметы. Передовая здесь подремывала, будто разморенная июльским зноем.
* * *
Пехота приближалась к переднему краю, все резче звучали разрывы, отчетливее потрескивали пулеметы.
— Шире шаг! — поторапливали командиры.
Передовая была уже пугающе близко. Казалось, роты строем выйдут к линии окопов. Крылов вспомнил прошлогодние
