Я сдал уже гигиену, инфекционные болезни и терапию. На всех трех получил пятерки. После экзамена по терапии меня обнял Василий Васильевич Лазарев и сказал почти так, как когда-то Державин Пушкину: «Я уверен, мой друг, что в недалеком будущем вы многого достигнете и превзойдете своих учителей». Вообще все меня хвалят и пророчат блестящее будущее.
Неприятная история произошла на экзамене по гигиене с Алешкой Сикорским. Он нарушил одну из священных заповедей — никогда не говорить ничего лишнего. В билете Алексею попались показатели загрязнения воды. Он добросовестно перечислил их и должен был остановиться, но решил, блеснуть глубиной знаний:
— Существует еще жесткость воды, хотя она и не относится к показателям загрязнения.
— Да, да, — оживился профессор Баранский. Как выяснилось позже, жесткость воды была темой многих его научных работ. — Какие вы знаете градусы жесткости?
Дальше все пошло вверх тормашками. Профессор полез и такие дебри, что Алексей окончательно запутался и получил тройку. Для него, претендовавшего на диплом с отличием, это было тяжелым ударом. Но он не жаловался, не плакался, как обязательно делал бы я, случись со мной такое, а лишь сказал: «Не везет мне, Мишка».
22 августа.
Итак, все кончено! Finita la comedia!
Завтра мне стукнет двадцать два, а я уже закончил Академию! Трудно поверить, но я доктор!!! Не знаю, радоваться ли и бросать в воздух чепчики или тихонько сесть в уголочке и загрустить? Закончился большой, счастливый и беззаботный, несмотря на все трудности, период нашей жизни. Распадется навсегда курсантское братство, жизнь разбросает нас по разным углам, начнет испытывать на прочность. Многие не выдержат этот последний экзамен. Годы начнут торопливо отщелкивать свой ритм, появится первая седина, болезни…
Прочь жалкие мысли доморощенного философа-хлюпика. Жизнь прекрасна и все впереди. Надо радоваться и пить вино. Да здравствует молодость! Да здравствует медицина!
Глупо, но все думаю, кого бы пригласить с собой на выпускной вечер и как бы отнеслась к этому Тося. Иногда мне кажется, что я один на курсе такой недотепа, такой болван, сохраняющий свою телячью, никому не нужную верность. Опять уже полтора месяца от Тоси нет писем. Из последнего коротенького письма я понял, что она находится на Дальнем Востоке. Война с Японией, хотя и началась всего пятнадцать дней назад, близится к концу. И на нее мы тоже не успеем попасть…
Опишу то, что произошло на экзамене по хирургии. Васятка, который все пять лет не переставал удивлять меня, иногда повергая в восторг, иногда вызывая своими поступками насмешки, выкинул номер и на этот раз.
Хирургия давно стала его единственным любимым предметом, которому он не переставал поклоняться, как древние египтяне поклонялись богу солнца Ра. К экзамену по хирургии Васятка готовился, как к празднику. Он столько читал учебников, столько знал подробностей из жизни великих хирургов, что я опасался, сумеет ли он навести в своей голове порядок и толково ответить на вопросы билета. Обычно на экзамены Вася входил незаметно, тихонько тянул билет и садился. Все государственные экзамены он сдал на четверки. Оставался последний — хирургия.
Задолго до экзамена он занял очередь у двери, чтобы войти первым. Вопросы ему попались удачные, выигрышные:
1. Асептика и антисептика. История.
2. Ожоги. Первая помощь, лечение.
3. Аппендициты. Этиология, патанатомия, клиника, лечение.
4. Объем помощи на кораблях различных рангов.
На первые три он ответил блестяще, а на четвертом и произошел этот нелепый случай.
— Оборудование медицинских пунктов лидеров и крейсеров позволяет производить на них срочные полостные операции, и считаю, что корабельные врачи обязаны оперировать, — закончил свой ответ Васятка, вспомнив посещение лидера «Ленинград», стоявшего у Тучкова моста, и его хорошо оснащенную операционную.
Член комиссии, заместитель начальника санитарной службы военно-морского флота, крупный, с лысой, как арбуз, головой полковник одобрительно кивал головой. Ничто не предвещало никаких осложнений.
— В условиях военного времени или длительного автономного плавания обязательно следует оперировать, — миролюбиво проговорил полковник. У него были сочные полные губы, а над верхней губой тоненькие фатоватые усики. — А во время стоянки у причала или на рейде таких больных нужно отправлять в госпиталь.
От Васятки требовалось только одно — промолчать. Но этот ненормальный забыл, что он всего лишь курсант и к тому же сдает государственный экзамен.
— В таком случае корабельному врачу совсем не придется оперировать, — возразил он, взлохмачивая по привычке свои белые волосы. — Война кончилась, автономные плавания редки, забудешь все, чему научился.
Анохин изо всех сил старался подать Васе знак — замолчи, не спорь с начальством. Хуже будет. Но Васятку уже повело:
— Зачем тогда устанавливать такое дорогое оборудование? Выходит зря выбрасываются деньги?
Полковник встал, откашлялся. Лысина его стала сначала розовой, потом багровой, В его планы не входило вступать в публичный спор на экзамене с курсантом, но и оставить такой выпад без последствий было нельзя.
— Боевой корабль строится на случай войны. Пушки тоже не нужны в мирные дни. Однако их устанавливают. Вы, товарищ курсант, придерживаетесь ошибочных взглядов на объем оказания хирургической помощи. Разработаны специальные документы, с которыми вас должны были ознакомить. Видимо, вы их не знаете. Я вынужден просить комиссию снизить вам за это оценку.
Вполне вероятно, что Васятка получил бы четверку, но в этот момент со своего места поднялся Джанишвили. Он медленно подошел к Васе, положил тяжелую руку ему на плечо, сказал с заметным грузинским акцентом:
— Этот молодой человек может стать хороший, очень хороший хирург. Все молодые хирурги чересчур решительны и радикальны. С возрастом это проходит. Простим ему этот недостаток.
Я увидел, как к сидящему против меня Анохину склонился его сосед генерал-майор с седой, коротко стриженой головой и острой бородкой.
— Вы не помните, откуда родом этот молодой человек? — шепотом, но достаточно внятно, спросил он.
— Почему не помню, — обиделся Анохин. — Я всех своих орлов родословную знаю. Издалека он, из Сибири. С реки Муны.
— Значит, это тот парнишка, что пять лет назад на приемных экзаменах сделал в диктанте полсотни ошибок, ничего не читал, зато мастерски охотился в тайге?
Анохин утвердительно кивнул.
— Готов был биться об заклад, что через полгода, максимум год его отчислят, — продолжал удивляться генерал. — А ведь ошибся! — Он еще раз посмотрел на стоявшего перед столом комиссии Васю, прислушался к его ответу, снова наклонился к Анохину. — Подумайте только, за пять лет так измениться! Раньше, помню, все «чо» говорил. А теперь интеллигентная речь, с полковником спорит. И, наверное, прав.
Я так заслушался, что едва не пропустил своей очереди отвечать.
На экзамене по хирургии Васятка получил пятерку.
Трамвай летел быстрее лани,
Верста сменялася верстой.
Обычно все в морском романе
С такой, проходит быстротой.
Эти строчки как нельзя лучше подходили к тому, что происходило на курсе в последние дни.
Позавчера прямо в общежитие привезли новенькую офицерскую форму. Обе роты выделили по кубрику для примерочных. С утра там толпились курсанты, суетились закройщики, метался из одной примерочной в другую Анохин. Он лично осматривал каждого переодетого в новую форму курсанта, решительно браковал узкие или чрезмерно широкие, по его мнению, кители, заставлял перешивать шинели. Закройщики ворчали, смотрели на него с ненавистью, но тем не менее отправляли обмундирование на переделку.
Перед единственным зеркалом толпилась очередь. Разрешалось только взглянуть на себя, окинуть беглым взглядом «общий вид» и уступить место товарищу. Во дворе ждал фотограф. Ему полагалось делать фотографии курсантов для личных дел.
