В избу без стука зашла закутанная в платок девушка и, остановившись, молча смотрела на Веру Глебовну большими, широко раскрытыми глазами.
— Вот приехала… — кивнула на гостью хозяйка.
— Мне сказали: кто-то городской в ваш дом вошел… Вот и прибежала,девушка продолжала смотреть на Веру Глебовну внимательно и немного смущенно. В руках у нее тихо покачивался какой-то узелок.
— Присаживайся, Танюша, в ногах правды нет, — предложила хозяйка дома.
— Спасибо, тетя Нюша, — девушка взяла табурет, поставила его около Веры Глебовны и села напротив нее. — Вера Глебовна, — начала она. — Я — Таня… Андрей наказал мне покормить вас и… вообще поговорить с вами, — она на минуту замолкла, а потом, смущаясь, добавила: — И поцеловать за него, — она приблизилась, прижалась губами к лицу Веры Глебовны и заплакала.
И Вера Глебовна, поняв, что эти девичьи губы, наверно, целовал Андрей перед своим уходом, тоже не выдержала и, обняв девушку и прижав ее к себе словно родную, тоже разрыдалась.
— Так-то оно лучше — поплакать-то, — сказала хозяйка и вышла.
— Спасибо вам, Таня… — прошептала Вера Глебовна, когда обе они выплакались. — Скажите, каким был Андрей эти дни?
— Веселым.
— Как — веселым?
— Да. Когда они оружие получили, ходил с нашими деревенскими ребятами ящики с патронами разыскивать, которые наши при отходе спрятали. Потом мишени из газет старых сделал, фрицев на них нарисовал, и всем взводом ходили этих фрицев стрелять. И меня из автомата учил. Переживал только, что вы приедете и вдруг уже не застанете его. Столько сил потратите, намучаетесь, а зазря… Да что я, Андрей ведь покормить вас велел, — она стала развертывать узелок. — Тут картошка у меня горячая, хлеба немного Давайте, пока не остыло.
— Ты что, Таня, разве у меня такого угощения нет? — сказала вошедшая хозяйка. — Вот только из печки картоху вынула. Садитесь за стол.
— Не знаю, смогу ли есть, — сказала Вера Глебовна.
— Танюша, может, дровишек мелких принесешь, кипяточку разогреем?
Когда Таня вышла, хозяйка подсела к Вере Глебовне и быстро заговорила:
— С Танюшей-то чуть беды при немцах не вышло. Приглянулась она одному, покоя ей не давал. Мы ее всей деревней прятали. То в одном доме ночевала, то в другом. А перед уходом ихним в лесу пряталась. Цельных две ночи в лесу провела. Страх-то какой. Грозился этот немец ее с собой увезти… А сынок ваш ей сразу понравился. Зашла ко мне ненароком, увидела его и зачастила. Но ничего, конечно, промеж их не было. Танюша — девушка с понятием, десятилетку окончила. Не какая-нибудь… Уж и ревела она вчера ночью, уж убивалась. Мать ее уговаривает: чего ты, дурочка, он же московский, если живым и останется, не к тебе вернется, а к своим городским подастся…
— Главное — вернуться, — вздохнула Вера Глебовна
— Это оно так. Далеко еще загадывать. Войне пока ни конца ни краю. От моих вот никаких известиев…
— Они воюют?
— А как же… И муж, и сын… И ни слуху ни духу.
Таня принесла охапку дров и стала растапливать печь.
— Таня, а больше ничего Андрей не просил вас передать мне? — спросила Вера Глебовна.
— Нет. Он говорил, правда, что ему так много надо сказать вам при встрече… Но чтоб передать? Нет, — помотала она головой.
— Странно… А о своем отце он вам ничего не говорил?
— Нет, Вера Глебовна, а что?
— Ничего, просто так поинтересовалась…
Хозяйка вынула из печки кипящий чайник и пригласила к столу.
— Я привезла кое-что, — засуетилась Вера Глебовна, начав развязывать рюкзак. — Вот к чаю… Есть даже бутылка вина. Везла для Андрея, но теперь можно…
— Не надо вина, Вера Глебовна, — остановила ее Таня. — А вдруг…
— Что вдруг?
— Вдруг он вернется?… — сказала Таня.
— Разве это может случиться? — со вспыхнувшей надеждой спросила Вера Глебовна и затаила дыхание.
— А вдруг? — с упрямой ноткой повторила Таня.
Чай пили без заварки, простой кипяток, но зато с шоколадом. На каждую кружку — по квадратной дольке. Дымилась горячая картошка, лежали привезенные Верой Глебовной хлеб и галеты. Поставила она и бутылку вина, но ее никто не стал раскупоривать.
— Не все они, немцы, фашистами были, — сказала хозяйка.
— Что вы, тетя Нюша! — оборвала ее Таня. — Все они фашисты. Один, может, на тысячу — человек, а остальные…
— Знаете, по дороге сюда в лесу я встретила очень странного человека,только сейчас вспомнила Вера Глебовна о встрече.
— В полушубке? В ремнях? — быстро спросила Таня.
— Да.
— На лыжах?
— На лыжах, — подтвердила.она, с удивлением глядя на взволнованное Танино лицо.
— Это немец! Господи, это немец был, Вера Глебовна!
— Что вы, Таня! Каким образом могут быть тут немцы?
— Немец это! — повторила Таня. — Сейчас расскажу вам все…
И она стала рассказывать, как в одну из поездок их с Андреем для встречи Веры Глебовны наткнулись на этого военного на лыжах. Андрей поприветствовал его, а потом, глянув на лыжи, побледнел и спросил у того документы. Тот усмехнулся и сказал, что это он должен документы у Андрея спросить, а то прогуливается с девицей и без оружия. Сказал и поехал себе дальше. Андрей, все такой же бледный, оставив Таню на дороге, тихонько последовал за ним, но вскоре вернулся, сказав, что тот куда-то исчез. А догадался он по резинкам на лыжах. Рисунок не тот. Таких у нас резинок нет. Дня через два после этого получили они оружие, и Андрей с двумя бойцами поехал, и целый день они пропадали, но никого не нашли. А потом сообщение в часть прибыло, что задержан шпион немецкий на станции, который об эшелонах сообщал, и что скрывается где-то их целая группа…
— Я почувствовала, что это чужой… Но не могла поверить. Он очень чисто говорил по-русски, — сказала Вера Глебовна.
— Таня, надо завтра в город сходить, заявить. Только не тропкой этой, а большаком,. — она покачала головой и добавила: — Уехали-то наши, а в деревне-то одни бабы… Как бы чего…
— Я утром пойду…
— Нет, Танюша, это я наспех насоветовала. Мальчишек надо послать. Те мигом сбегают, — сказала хозяйка.
Немного помолчали. Потом Таня попросила рассказать Веру Глебовну о Москве, и та стала говорить о жизни в столице, о бомбежках, о том, как одиноко она живет… Тетя Нюша о немцах рассказала, которые не очень-то в их деревне лютовали, но в других — безобразничали, а Таня о том, как они с Андреем на току зерно собирали, варили его потом и в мясорубке провертывали — не хватало бойцам казенного питания, так как не поставили сразу их часть на довольствие и перебои случались.
А зимний день потихоньку уходил… Все синее и синее становилось за окнами, а в избе потемнели углы, и только лампадка трепетным светлячком мерцала у иконы, и они почти уже не видели друг друга, но Вера Глебовна ощущала около себя округлое девичье плечо, и не было в ее душе отчаяния от несостоявшейся встречи с сыном, а только какая-то тихая и торжественная почему-то грусть…
Так и сидели три эти женщины, вроде бы посторонние друг другу, но одинаково больно ударенные войной под самое сердце, сидели и сумерничали, ощущая себя близкими, почти родными, словно прожили бок о бок долгие годы.
И тут прокатился далекий, глухой гул, словно где-то очень далеко шла гроза. То неясным рокотом в тиши деревенского вечера дала о себе знать неблизкая передовая. Вера Глебовна вздрогнула и сдавленным шепотом спросила:
— Неужели Андрей уже там?
— Нет, Вера Глебовна… За ночь не дойти туда.
Они притихли, Таня прижалась к Вере Глебовне, и долго слушали, как еще не раз прокатывались дальние отзвуки фронта.
— Выйдемте на улицу, посмотрим, — предложила Таня, и они, накинув шубы, вышли во двор, прошли немного по улице, откуда виден был горизонт, и Вера Глебовна увидела, как серо-синее небо на западе высветлилось зловещим, кровавым заревом…
И провалилась куда-то земля под ногами Веры Глебовны, и ухватилась она за Танино плечо, чтоб устоять. Таня потянула ее к дому, но она отрицательно закачала головой, не будучи в силах оторвать взгляда от этого полыхающего неба, от этого кровавого зарева, к которому сейчас по темной, ночной дороге неотвратимо приближается ее сын.
— Пойдемте, — Таня еще раз мягко потянула ее к дому.
— Подождите, Таня… Мне надо видеть это.
Они еще долго стояли на околице деревни, пока не замерзли совсем. Возвратившись в избу, опять сели за стол, но разговора уже не было, не шел он почему-то, сидели молча, каждый в своем, пока хозяйка не сказала со вздохом.
— Да, обидно очень все же, что зазря вся дорога ваша…
Вера Глебовна подняла голову, подумала…
— Нет, наверное, не зря… Я так много увидела за этот день… И сожженные деревни по дороге, и немецкие трупы, и этого немца, и это кровавое небо… Потом я узнала вас, Таня, узнала, что скрасили вы Андрею последние дни, получила переданный им поцелуй… Нет, я все это должна была увидеть. Все, все… И не зря была эта дорога в Бородухино. Теперь я знаю, что сказала бы Андрею, но что делать… его нет…
