— Снайпер снял. В спину. Наповал, — добавил тихо Романцов, затягиваясь сигаретой.
— «Кукушка», сволочь, завелась! — шмыгнув носом, сказал Михаил. — Сначала думали, что с разрушенной водонапорной башни, а потом уж вычислили, с того берега из кустов выстрел был. Смеркаться стало. Так что, завтра, парни, пойдем трясти округу!
— Вчера у «вованов», наших соседей, тоже черный день был: четверых на «броне» крепко посекло, — нарушил наступившую тишину Димка Коротков. — Один сразу богу душу отдал. Растяжку не заметили в роще у реки. Антенной зацепили. На высоте трех с половиной метров между деревьями была натянута.
— Не повезло, пацанам.
На следующий день Тихонова вызвал к себе майор Анохин.
— За коим чертом тебя Анохин вызывал? — поинтересовался у вернувшегося от комбата Михаила сержант Бурков, развешивая портянки на проволоке.
— Завтра, парни, с подполковником Лукашевичем ухожу на операцию.
— Что у него своих нет? У него такие волкодавы! Один Бекеша чего стоит! Любого как спичку переломит!
— Ему снайпера нужны!
— Да, у него такие «рэксы», из пулемета роспись делают.
— Значит, нехватка своих.
— Надолго?
— Говорит суток на трое, на четверо. Может больше. Подробностей не знаю.
— Не слабо!
— Ребята, просьба у меня, если тут почту привезут, письма мои сохраните!
— Мишка за письма не волнуйся! Не пропадут! Верно, Витек? — Лешка Квасов угрожающе посмотрел на стушевавшегося при этих словах Дудника.
— Эх, сыграл бы что-нибудь напоследок! — попросил младший сержант Андреев, потягиваясь. — Михаил, сбацай чего-нибудь душевное! Рубец, подай инструмент!
— Ну, чего вам сыграть, братцы? — Тихонов взглянул на окруживших его товарищей.
— Что-нибудь такое, чтобы за душу брало!
— Как говорил Попандопуло, чтобы душа сначала развернулась, а потом свернулась!
— Может «Я вырос, возмужал…» или «Девушка пела в церковном хоре»?
— Давай! Нет! Нет! Лучше про «гезов»! Владимира Качана!
— Да! Да! Про «гезов», Миш!
— Мишка! Лучше про «Колоколенку» или «Темную ночь»!
— Нет, ребята, напоследок я вам новую песню спою!
— Какую еще новую?
— Раньше не исполнял?
— Напоследок зажилил?
— Сочинил, что ли? Когда успел-то?
— Сегодня у разведчиков на автомагнитоле кассету слушал. Называется «Русь инвалидов».
Тихонову передали гитару. Не спеша, настроив ее, подобрав аккорды, запел.
Каких друзей мы потеряли?
За ту чеченскую войну!
Руки, ноги отобрали,
Мою выкрали судьбу!
И за эту гибнем тоже,
Вот я это не пойму!
Кто ж нам не даст закончить
Заказную их войну?…
— Мужики! Забойная вещь!
— Отличная песня! Главное, слова какие! В самую точку!
— Что-то я у них такой не слышал! Заходил к ним на прошлой неделе! — отозвался Рубцов.
— Кассету на днях сержант Ланцов из Ханкалы с собой привез. Вот они теперь гоняют ее целыми сутками.
— Кто автор-то?
— Похоже, из наших!
— Как мне сказали: Александр Патриот.
— Патриот? Псевдоним, что ли?
— Да! Настоящие имя и фамилия его — Александр Зубков.
— Говорят, его песни…
Полог приподнялся, в палатку протиснулся, с румяными как у девицы щеками, Вадик Ткаченко с рацией.
— Пианистка, ты, поосторожнее тут крутись со своей антенной! Чуть глаз не выколол! — возмутился рядовой Сиянов, потирая задетую щеку.
— Братва, в командирской шухер! — сообщил новость радист, присев на нары. — Полкан из штаба злющий-презлющий прикатил! Чехвостит всех и в хвост, и в гриву. Поговаривают, насколько я понял, в горах спецназ положили. Идет раздача п…дюлей направо и налево. Нашему, тоже перепало, влили по самое, как следует. Так что, мужики, нашим командирам сейчас на глаза и под руку лучше не попадайся.
Судьба словно смилостивилась над Тихоновым перед заданием и вечером в палатку занесли для него письмо. Оказалось, когда распределяли письма, Ликино письмо по ошибке отнесли другому Тихонову, надо же случится такому совпадению. Но оно все же нашло адресата, и, по счастливой случайности, успело попасть в его руки как раз перед уходом на задание в группе спецназа.
Мишка оглядел всех счастливыми глазами и забрался на койку, неторопливо, смакуя каждое движение, распечатал конверт.
«Мой милый медвежонок!
Любимый мой, родной мой малыш. Скучаю по тебе. Считать дни уже просто сил нет. Казалось бы — твоя служба перевалила за половину и теперь время будет нестись быстрее, но нет. Еще хуже, еще медленнее. Тебе, наверное, не до скуки, у тебя там земля под ногами горит, я знаю, смотрю новости, и меня не обманывают слова ведущих. Я ужасно горжусь тобой, медвежонок. Я знаю, уверена, что ты там один из самых лучших, самый мужественных, но от этого мне еще более страшно — таким, как ты, всегда выпадают самые сложные задания. Ты береги себя, малыш, обещаешь? Поверь мне, тебе есть ради чего беречь себя. У нас с тобой все только начинается, и ты просто обязан позаботиться о себе ради нашего будущего.
У меня все, как обычно — работа, занятия. Каждый раз пишу тебе и каждый раз одно и тоже, но мне все равно важно рассказывать тебе о моем каждом дне, так я чувствую, что ты рядом. На заводе все по-прежнему, все тебе передают привет. Кузя говорит, что без тебя стало совсем скучно, никто не понимает его шуток. Белов в который раз шумел сегодня, что некому доверить сложные поручения, ждет не дождется, когда ты вернешься. Я писала тебе, что Тельман часто заглядывает ко мне в отдел, сядет, поговорит о том, о сем. Вот и сегодня зашел, принес мне какого-то смешного маленького зайца, говорит, чтобы не скучала. Даже наша Горгона Касаткина поутихла, он всех поставил на место, сказал, что ты ему — как сын, а значит я, как дочь. Представляешь? Так трогательно. Они молодцы, твои друзья, не бросают меня. Я уж не говорю о Кирилле и Ксении Карловне. Вот кто стал для меня семьей. В одном из последних писем я почувствовала, что ты немного ревнуешь к Кириллу. Надеюсь, ты пошутил, малыш. Он мне, как брат, и о таком брате можно только мечтать. Выбрось, пожалуйста, из головы, такие смешные мысли.
Вчера мы с Ксенией Карловной ходили в церковь. До этого мне сон приснился, странный такой сон, неприятный, не буду тебе даже пересказывать его. Когда рассказала Ксении Карловне, она предложила в церковь сходить, свечку поставить за здоровье всех близких. Мы сходили. Знаешь, я ведь не так уж часто хожу в церковь, и, признаться, давно не была. А тут меня так проняло — зашли в храм, а там такая благодать, тишина, в воздух покоем пропитан насквозь, словно солнечными лучами. Мы с ней сели на скамеечку и каждый задумался о своем. Народу мало было в храме, кто пришел помолиться, а кто-то просто посидеть и прислушаться к тишине храмовой, она ведь особенная — словно бы и тишина, а словно и голоса разные слышны, тихо так, как колокольчик переливается. Не знаю, сколько просидели, но на душе так хорошо стало, светло, даже свет из витражных окон ярче показался. И я теперь верю, Миш, что все будет хорошо. Нас ведь недаром судьба свела, недаром все произошло именно так, как произошло. Не может с нами ничего приключиться. Тем более сейчас, когда все только начинается. Я ведь уже писала об этом… Ну ничего, еще раз повторюсь — ты, малыш, береги себя. Я тебя очень и очень люблю.
Твоя Лика.»
Группа спецназа, в которую попал Миша, готовилась к выходу.
— Дай-то бог, чтобы уж этот выход был удачным, — сказал капитан Ольшанский, попыхивая сигаретой и распихивая по карманам разгрузки «рожки». В разведроте офицеры кликали его Ольхой.
— А что у тебя были неудачные?
— Это, как посмотреть, мужики. Для меня-то закончились удачно, в отличие от других ребят. Раз я с вами. Правда, с подпорченной шкурой.
— Это еще в ту кампанию, что ли? — спросил Михаил.
— В нее самую, распроклятую, когда нас всех подставили. Политики с ЕБН, мать их за ногу!
— Вениамин, расскажи, как дело было?
— Да, Ольха, давай выкладывай, не скромничай. Знаем, что ты у нас тертый калач, — отозвался старший лейтенант Лаженков.
— Да что там рассказывать-то?
— Лукашевич как-то в разговоре обронил, что у вас тогда вся разведгруппа погибла.
— Почти вся, братцы.
Ольшанский до сих пор не мог спокойно вспоминать ту вылазку. Им не повезло с самого начала, как только вылетели. Командовал их РДГ старлей Ширинский, совсем еще зеленый пацан, но гонору хоть отбавляй. Они его меж собой Ширинкой прозвали. Прислали его буквально за пару недель перед выходом, команда толком и притереться-то к нему еще не успела. До последней минуты никто в группе не знал всех нюансов операции. Да еще идиоты-пилоты вдобавок перепутали координаты. Оказалось, они десантировались совершенно в другом месте, далеко от намеченного района. Перед высадкой и после вертолет сделал несколько ложных отвлекающих посадок, всполошив своим рокотом всю округу. В «точке выброски» их сразу же издали засекли местные пастухи, и спустя несколько часов началась настоящая «чехарда». Надо быть полным дебилом, чтобы не почувствовать, что их пытаются заблокировать и захватить живьем. «Чечи», похоже, давно висели у нас на хвосте.
