- Ну что ж, пока будем Грузиться, сбегайте. Госпиталь недалеко от штаба базы. - Он махнул рукой в сторону.
Шувалов очутился возле барака, сколоченного из теса. Автоматчик, дежуривший у входа, подозрительно осмотрел его с головы до ног. Если бы не звездочка на шапке-ушанке, то его, в куртке на меху, стеганых ватных брюках и валенках, вполне можно было бы принять за колхозного тракториста.
- Чего тебе? - сурово спросил часовой.
- Командир корабля послал проведать нашего комдива.
Часовой нажал кнопку звонка. Явился дежурный врач, проверил документы Шувалова и сказал, что капитан второго ранга Максимов в тяжелом состоянии. С ним нельзя разговаривать. У него опасное ранение в голову.
- Я знаю. Мне только на минутку, - умоляющим голосом проговорил Шувалов. - Мы в море уходим и, может, никогда больше не свидимся… Он мне как отец родной…
- Хорошо, подождите. Я доложу начальнику госпиталя.
Пять минут ожидания показались Шувалову слишком долгими. Военврач вернул документы и повел его подлинному коридору с многочисленными дверями, на которых висели таблички: «Палата», «Операционная», «Перевязочная», «Изолятор».
У двери с надписью «Изолятор» они остановились, и военврач, протягивая Шувалову халат, строго предупредил:
- Никаких разговоров. Три минуты побудете - и все! Шувалов надел халат, взялся за ручку, приоткрыл дверь и, осторожно ступая на носки, вошел в палату.
На койке у стены лежал комдив. Голова была забинтована, бледные губы плотно сомкнуты, глаза закрыты. Если бы от тяжелого дыхания не поднималась и не оседала простыня, прикрывавшая грудь, его можно было бы принять за мертвеца. Было совсем тихо, и поэтому казалось, что дыхание угасает и только сердце не хочет сдаваться.
Шувалов расстроился. Он сидел, сгорбившись, со скорбным выражением лица, думая только о том, что человек, который лежит перед ним, может уйти навсегда, а мог еще долго жить, радоваться, воевать и вместе со всеми увидеть победу.
Неожиданно не только для военврача, стоявшего за спиной, но и для себя самого Шувалов всхлипнул. Военврач тронул его за плечо, напомнив, что пора уходить. Шувалов ладонью вытер глаза и, оглядываясь на неподвижного комдива, медленно двинулся к выходу.
Он долго стоял у поседевшего от мороза борта корабля и не сразу заметил подошедшего к нему Зайцева. А заметив, поднял руку к козырьку и доложил:
- Командир отделения сигнальщиков из госпиталя прибыл.
Зайцев спросил:
- Ну что там?
- Еле дышит. Завтра будут делать операцию.
- Вы с ним разговаривали?
- А с кем говорить, - раздраженно сказал Шувалов, - если на койке лежит почти мертвый человек!
Зайцев опустил голову и пошел прочь.
10
Корабль снимался с якоря в десять ноль-ноль. В этих краях еще только занимался рассвет, небо светлело, а вода казалась черной, как смола. К счастью, стих бушевавший всю неделю колючий северный ветер, и островная земля, покрывшаяся глубоким снегом, лежала в полном покое.
Зайцев находился на мостике. Удаляется, остается позади бухта: где-то там кабинет командира базы и люди, собиравшиеся вынести ему свой суровый приговор. И где-то лежит без сознания, быть может в эти минуты уходит из жизни, Максимов.
Зайцев на минуту вспыхнул гневом. Спасибо ему, придумал устроить боевой экзамен! Впрочем, лежачего не бьют…
Накануне вечером, когда Зайцев явился к командиру базы осведомиться насчет обстановки и получить последние указания, контр-адмирал Назаров сообщил все данные о противнике, прощаясь, сказал подчеркнуто строго:
- Я посчитался с мнением комдива Максимова, и, надеюсь, вы оправдаете наши надежды. Однако помните; только победителей не судят.
«Только победителей» - так сказано не зря. Значит, посмотрят, на что способен. Эх, уцелел бы тральщик Максимова или будь на ходу другой корабль, тогда пошли бы на пару! В случае встречи с лодками дали бы несколько залпов из бомбометов, накрыли большую площадь, и будьте здоровы навсегда, господа гитлеровцы, а встретиться с ними одному не очень-то сладко. Тем более - поговаривают, будто у них новая тактика: «волчьими стаями» нападают…
Да, не повезло. Максимов не дурак, с благородным видом подставил под удар. Хорошо понимал: оттуда не возвращаются. А командир базы ухватился. Ему важно доложить выше: дескать, меры приняты, послана помощь к мысу Желания. А что погибнет Зайцев или кто-то другой, ему плевать! На то и война…
Издалека катились пенистые валы, тральщик прыгал с волны на волну, раскачивался, как скорлупка: то зарывался носом, то снова взмывал на высокий гребень, Зайцев опасливо глядел с мостика на ящики со снарядами и продуктами, укрытые брезентом, принайтованные жесткими тросами, словно приросшие к палубе, И мысли обратились к тому, что ждет впереди.
- Самолеты противника! - прорезал морозный воздух голос Шувалова.
Зайцев поднял голову, окинул глазами небо, обложенное тучами, и не мог понять, что за самолета почудились Шувалову, где они. Хотел было спросить, на действительно услышал далекий гул и бросился к локатору. На экране проплывала черточка: видимо, немецкий самолет-разведчик совершал далекий рейд.
- Боевая тревога! - скомандовал Зайцев и тут все услышал пронзительные звонки колоколов громкого боя и топот матросов, разбегавшихся по боевым постам.
Корабль ощерился стволами зенитных автоматов.
Самолет прошел стороной на большой высоте, на обнаружив корабля, и вскоре растаяли глухие звуки мотора. Зайцев отметил про себя: «Молодчина Шувалов».
- Старшина сигнальщиков, благодарю за бдительность! - громко, так, чтобы все услышали, прокричал командир.
Шувалов ответил глухим, простуженным голосом:
- Служу Советскому Союзу!
Немного погодя он подошел к Зайцеву и спросил:
- Товарищ командир! Мы не можем запросить базу насчет здоровья нашего комдива?
- Не можем. В походе нельзя передавать ничего, кроме боевых донесений.
- Жаль, - огорчился Шувалов и отошел в сторону. Зайцев опять подумал о том, за что же так почитают
Максимова матросы, старшины, офицеры. Тот же Шувалов готов глаза выцарапать всякому, кто осмелится сказать о комдиве плохое слово.
Отвлекшись от этих мыслей, Зайцев приказал помощнику:
- О самолете сообщите командиру базы.
* * *
Прошла долгая, тягучая ночь. Темнота нехотя отступала, поредевший туман клочьями проплывал низко над водой. Вдали прорезалась тонкая алая полоска. Она все расширялась и наконец сверкнула пламенем на далеком горизонте. И сразу все преобразилось: скучающие серые льдины, нехотя обтекавшие корабль, рассыпали мириады искр, от которых слепило глаза. Ветер стих, облака порозовели и словно застыли над корабельными мачтами. Рядом с Зайцевым стоял матрос Голубков, напарник Шувалова. Взгляд его привлекла какая-то странная белая полоса прямо по курсу корабля. Зайцев вызвал штурмана и спросил:
- Как вы думаете, что там такое?
- Так это же мыс Желания!
- Ах да-да…
Так вот он, желанный мыс, к которому с трудом и опасностью всю ночь пробивались моряки, рискуя оказаться в ледовом плену или получить в борт торпеду. При виде белой полосы, растекавшейся по горизонту, ярко освещенной прорвавшимися из-за туч солнечными лучами, Зайцев повеселел, бодро крикнул в переговорную трубу:
- Анисимов! Открылся мыс Желания!
- Поздравляю, - глухо донеслось в ответ.
Зайцев настроил бинокль на резкость, сейчас ему виделась не только белая полоса земли, но, казалось, и люди, томящиеся там в ожидании помощи.
- Мыс Желания! Мыс Желания! - слышались оживленные голоса матросов внизу на палубе.
Зайцев оглянулся. Уже сменилась вахта. Рядом с ним оказался Шувалов, простывший и больной, в зеленой канадке на меху.
Протянув руку вперед, Зайцев объяснил:
- Вот там белая каемка… Видите? Мыс Желания!
- Вижу, вижу! - обрадовался Шувалов и впился глазами вдаль.
Старшина- гидроакустик много часов сидел перед прибором с круглым циферблатом и стрелками.
Хорошо знакомый шум моря, шорох льдин и привычная работа корабельных винтов укачивали, а он старался не поддаваться, непрерывно вращал штурвал компенсатора, следил за стрелками, двигавшимися по кругу. И хотя наушники крепко, до боли стягивали голову, он боялся их снять даже на одну секунду.
Как будто все было спокойно. Далекий гул то стихал, то снова усиливался.
Но вдруг в симфонию обычных звуков ворвалось глухое воркованье винтов. Старшина вздрогнул от неожиданности. Не ошибся ли? Напрягся до предела. Звуки нарастали. Он взглянул на циферблат с застывшими стрелками и что есть силы прокричал на мостик:
