Катерину понесло в обличительном угаре. Ей не терпелось доказать, что Аскеров виноват — страшно виноват и должен раскаяться. А спорит он с ней только потому, что спорит с самим собой. Потому что боится самому себе сказать правду.
Стукнув кулаком по столу, Мансур заставил ее вздрогнуть. Затем отчеканил резкими рублеными фразами:
— Ты права, Катерина, хотел — и Назара спасти, и Мюллера вытащить, и героин не отдать. И чтоб не погиб никто — тоже хотел. Но не получилось у меня, как хотел, не получилось. Это ты понять способна?!
Он замолчал и сел за свой стол, обхватив голову руками. Катерина тоже присела и тихо заплакала. Ей было жалко и погибшего солдатика, и перенервничавшего Мансура, и раненого Константина, и себя, проводившую лучшие годы на краю земли, в скуке и нищете. Ей хотелось бы, чтобы и он ее пожалел. Только начальнику заставы сейчас не до слов утешения.
Катерина всхлипнула:
— Глупости я тут наговорила, ты уж прости меня. За Костю испугалась, и вообще… раньше я такого не видела.
Она, притихнув, смотрела на него. Мансур сочувственно кивнул.
— Всяко бывает, Катерина, в этой жизни. Иди и не плачь, все утрясется.
Она ушла, почувствовав, что Аскерову хочется побыть одному. Выйдя с командного пункта, Катерина через несколько шагов столкнулась на плацу с мужем. Клейменов оценил ее покрасневшие глаза, ее смущение. Сердито взглянув, процедил сквозь зубы:
— Пошли домой, быстро.
Развернувшись, капитан направился к общежитию. Катерина едва поспевала за ним. Пыталась заговорить — безуспешно, муж не слушал ее. Уже возле дома остановился и сказал:
— Соберешь вещи и вечером поедешь в отряд. — Она пыталась протестовать, но Константин перебил ее: — Военная опасность. Нечего здесь торчать.
— Ты меня отсылаешь, да? Почему? Что я сделала?
Катерина думала, что задает риторические вопросы, на которые не дождется ответа. Но Клейменов остановился и прошипел ей с такой ненавистью, что у жены пошел мороз по коже:
— Ты куда лезешь, паскуда?! Совсем крышу снесло? Меня и себя позоришь, дрянь…
Поймав на себе любопытные взгляды соседей, Клейменов быстро зашел в общежитие. Катерина с обреченным видом покорно брела следом за ним. Она была готова разреветься.
Уже вечерело, солнце клонилось к горизонту, когда видавший виды джип остановился у ворот резиденции Надир-шаха. Все двери на джипе и бампер были покрыты многочисленными вмятинами. Их было так много, что можно подумать, будто это не следы столкновений, а элемент дизайна. В некоторых местах, где отскочила эмаль, проступила ржавчина. Вдобавок сейчас машина сильно запылилась, поэтому выглядела совсем непрезентабельно. Вышедший из нее Хаким тоже производил тягостное впечатление — шел нахохлившись, втянув голову в плечи. Шел медленно, и казалось, сейчас он повернется и быстро-быстро убежит. Возможно, так и поступил бы, не появись за его спиной охранник Надир-шаха, отрезавший ему путь к отступлению.
Этот молодой охранник смотрел на Хакима без всякого уважения, как на какую-нибудь деревяшку. Другие охранники, которые за воротами стояли на каждом шагу, те вообще встретили своего высокопоставленного коллегу откровенно презрительными взглядами. Они молча открывали перед ним двери. Только здоровяк Додон в приемной встретил его по-человечески — одарил гостя улыбкой и кивком головы. Ответив на приветствие, Хаким хотел уже было пройти в кабинет, когда охранник остановил его и попросил отдать пистолет.
Подавляющее большинство гостей Надир-шаха так и поступали — сдавали оружие. Однако раньше на Хакима это правило не распространялось, и, если босс дал такое распоряжение, значит, дело плохо.
Хаким отдал кобуру с пистолетом, но все равно сразу пройти не удалось. Додон сказал, что Надир-шах занят и просил подождать. Это был еще более явный признак немилости босса, чем сдача оружия. Хаким прекрасно знал его распорядок, знал, когда и чем тот занимается. Сейчас не время молитвы, посетителей у него нет, Ситора занята научной работой — пишет или читает, даже телевизор в кабинете не работает. Получается, Надир-шах специально заставляет его ждать, чтобы потрепать нервы. Когда человек нервничает, он совершает глупости, не может хорошо защищать себя. А то, что придется защищаться от нападок босса, в этом Хаким не сомневался. Слишком много неудач случилось за последнее время у воинов Аллаха.
Через пять минут Додон получил сигнал и провел гостя в кабинет. Хаким вошел, поздоровался и остановился возле дверей, застыл, опустив глаза. Надир-шах в своих ослепительно белых одеждах вплотную подошел к нему, молча уставился на начальника службы безопасности. Тому ничего не оставалось, как посмотреть на хозяина. Сейчас они были похожи на главных героев вестерна, сошедшихся перед решающим выстрелом. Только интриги, как в фильмах, нет — один уже заранее чувствует себя мертвецом.
В кабинете находился постоянный охранник. Надир-шах неожиданно отпустил и его, и Додона, попросил поплотнее закрыть двери. Те вышли, причем нетрудно было заметить, насколько они расстроены таким приказом. Наверняка их лишили любопытного зрелища.
— Я поставил себя на твое место, Хаким. Ты все сделал как надо, — печальным певучим голосом сказал Надир-шах. — Вы не вступили в бой, что весьма логично: зачем губить людей, если героина все равно уже не существует?
Хаким ожидал, когда же босс нанесет свой внезапный змеиный удар. На это он большой мастер. Сначала усыпить человека своими сладкими речами, а когда тот решит, что самое страшное миновало, тут он его и оглоушит.
— Не знаю, за что Аллах лишил тебя своего покровительства. Но я по-прежнему твой друг, — продолжал журчать политик. — Твоя сестра живет в моем доме, как шахине не снилось.
— Благодарю, господин. Ты всегда был добр к моей семье, — поклонился Хаким.
— Твоя семья — это моя семья. За многие годы мы, считай, сроднились. Будь и ты добр ко мне, Хаким. Тоже встань на мое место, посмотри на все моими глазами. Товар пропал. Аскеров смеется надо мной. И никто не наказан.
— Аскеров за все ответит. Клянусь!
Надир-шах сделал останавливающий жест — выставил перед собой ладони:
— О нем я сам позабочусь. Люди сегодня ушли на тот берег. Да поможет им Аллах. Ты, как обещал, заплатил кровью. Мне очень жаль твоих братьев, и я постараюсь вытащить Селима из тюрьмы. Однако ты до сих пор не вернул долг.
— Господин, я отдал все силы. Прикажи — я умру.
— Ну-у-у, — разочарованно протянул босс. — В твоей смерти пользы не больше, чем в твоей жизни. Особенно, если ты умрешь должником и не спасешь свою честь.
— Что же ты хочешь, господин? — Хаким действительно не понял, куда тот клонит.
— Немного хочу: всю твою кровь, до капли. Я же сказал: твоя семья — моя семья. Твои сыновья, твои племянники станут моими воинами.
— Они же еще дети!
— Подрастут с течением времени, — хмыкнул Надир-шах. — И потом — в их возрасте я уже торговал анашой. У меня они будут сыты, одеты и проживут жизнь настоящих мужчин. Ты будешь ими всегда гордиться.
Как ни был перепуган Хаким, он все же спросил, нет ли другой возможности для гордости, и был ошарашен, когда услышал в ответ:
— Есть и другая. Заплати мне три миллиона долларов. Сотую часть стоимости пропавшего товара.
— А если отдам детей, то ничего больше не нужно?
— Безусловно. Тогда считай, что ты спас себя от бесчестья.
У Хакима вырвался нервный смешок. Ему вспомнилась третья, последняя встреча со старым дервишем. Старик знал, как избавиться от бесчестья, и даже показал это, бросившись с обрыва. Наверное, тот слепец был зрячим.
Безумный огонек промелькнул в глазах начальника службы безопасности.
— Да, я спасу себя от бесчестья! — твердо заявил он, и на его глазах выступили слезы.
— Вот видишь. Безвыходных положений не бывает. Никогда не надо падать духом.
— Я знаю, как спастись. Поэтому я счастлив.
Прошептав это, Хаким бросился на Надир-шаха и сбил его с ног. Все произошло настолько стремительно, что хозяин не успел даже рта раскрыть. А Хаким уже прижал его к полу и достал из рукава нож с тонким и острым клинком.
— Будь ты проклят, дьявол! — с натугой просипел он. — Будьте прокляты все годы с тобой!
Постоянно поддерживавший форму бассейном и тренажерами Надир-шах был достаточно силен, к тому же крупнее Хакима. Ему удалось перехватить руку с ножом, и теперь он, барахтаясь, попытался сбросить нападавшего с себя. Однако отчаяние придало Хакиму неимоверные силы. Взревев по-звериному, он улучил момент и кулаком левой руки нанес боссу сокрушительный удар в челюсть. Тот, ойкнув, разжал свои руки, и для нападавшего уже не составляло труда перерезать Надир-шаху горло. Он уже высоко занес руку с ножом, собираясь ударить поверженного, как вдруг сзади раздались выстрелы — один, другой.
