Тут же генерал позвонил в приемную министерства вооружений, узнал, что Шпеер готов прибыть в Карлсхорст завтра. В ожидании рейхсминистра Леш проявил завидную расторопность. В трофейном управлении он раздобыл исправный русский тяжелый танк. Его перегнали на полигон училища, набили внутренности ветошью, смоченной в солярке.
На следующий день к вечеру в густой тени зазеленевших кленов остановилось несколько легковых машин. В сопровождении военных, среди которых находился Карл Беккер, приехал рейхсминистр Шпеер — высокий поджарый молодой человек с длинными, зачесанными назад черными волосами и густыми бровями кисточкой. Леш представил Хохмайстера. Шпеер благосклонно пожал руку Маркусу, спросил:
— Вы были первым боксером на Играх. Что вас заставило бросить спорт?
— Война, — отозвался Маркус.
В серых с зеленью глазах министра мелькнуло любопытство. Он задержал взгляд на широкой, ладной фигуре Хохмайстера, быстро изрек:
— Вы правы. Война оторвала нас от любимых дел. Я, архитектор, мечтал строить, а пришлось чаще заниматься разрушениями.
На большом столе лежали «фаусты» с тупорылыми гранатами. Маркус объяснил назначение каждой детали. Шпеер попробовал на вес, усомнился.
— В самом деле ваш «фауст» поразит тяжелый танк?
— Прошу в бункер.
И вот КВ, из которого только что выпрыгнул водитель, продолжает двигаться на малом ходу. Он сминает проволочные заграждения и бетонные столбы, выставленные перед окопом. Двигатель выбрасывает жирные клубы дыма. Тяжело громыхают траки. Чудилось, танк вот-вот сомнет фенриха, спрятавшегося в траншее с фаустпатроном.
Хохмайстер покосился на рейхсминистра. Лицо Шпеера побледнело, нервные руки на ребристых рукоятках стереотрубы стали вздрагивать. В этот момент из-за бруствера выплеснулась желто-белая струя и вонзилась в лоб танка, рассыпавшись веером искр. Мотор взвыл, как в смертельном крике, пламя рванулось из щелей и люков. Танк по инерции прополз несколько метров вперед и, завалившись одной гусеницей в окоп, замер, разгораясь все больше и больше.
Потрясенный Шпеер обернулся к Беккеру:
— Ваше мнение, генерал?
— Хохмайстер — мой племянник. Я воздержусь высказывать свое отношение к фаустпатрону.
— Но вы еще сотрудник отдела вооружений вермахта, — голос Шпеера стал строже.
— Это лучшее средство пехотинца в оборонительном бою.
— Оборонительном… — чуть ли не по складам повторил Шпеер. Мысль о том, что сейчас, когда армии юга перешли в наступление и вряд ли фюреру понравится это прилагательное, озадачила его.
— На фронте случается всякое, — заторопился Беккер, почувствовав скользкость «оборонительной» приставки.
— Только не с нашей армией! Теперь она уже никогда не станет отступать!
— Дай-то бог…
Шпеер повернулся к Хохмайстеру:
— Мне понравился ваш «фауст». Впечатление производит. Однако как поведет он себя в настоящем бою?
— Не сомневаюсь, сокрушающе.
— Хорошо, что вы верите. Я дам ход «фаусту». Но пока в малой серии.
Садясь в машину, Шпеер приказал Лешу подготовить документацию на новое оружие, определить стоимость и составить проект заказа на его производство.
…В августе 1942 года с группой фенрихов-практикантов Хохмайстер выехал на фронт для испытания фаустпатронов в боевых условиях. В штабе ему предложили участок против русского Воронежского фронта на левом крыле наступавшей 6-й армии. Ожидалось, что здесь русские могли ударить танками во фланг, чтобы помочь своим под Сталинградом. Командир полка Циглер развернул карту, нашел небольшую высотку на передовой перед ржаным полем. Дальше шли березовые рощи, где могли скрываться неприятельские танки.
— На эту высоту русские давно зарятся. Не исключено, первую атаку они предпримут здесь, — сказал Циглер.
— Она нам подойдет, — ответил Хохмайстер.
Прошло несколько дней. Погода стояла безветренная, жаркая. Над поспевающей рожью по вечерам полыхали зарницы. Не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Только небо оглашалось гулом. Это самолеты вели разведку.
Фенрихи изнывали от духоты и ожидания. Чтобы они не закисли совсем, Хохмайстер приказал старшему из них — оберфельдфебелю Оттомару Мантею вести занятия по саперному и взрывному делу. Свободные от караульной службы фенрихи разрабатывали систему минирования, но так, чтобы оставался довольно широкий проход к высоте. Мантей рьяно взялся за дело.
Отрочество Оттомар провел иначе, чем его сверстники. Перед поступлением в училище ему не понадобилась справка о двухлетнем пребывании в трудовых лагерях. Отличник и истабсфюрер[9] имел право на зачисление в высшее учебное заведение без вступительных экзаменов. Коренастый парень с небрежно брошенным на лоб клочком волос, высокомерный и наглый, в училище заставлял робеть даже историка Вебера, прозванного Библейским вором, и культурфюрера Шмуца, которого попросту звали Собакой. Обладая прекрасной памятью, он сражал их длинными цитатами из книг предшественников нацизма и речей здравствующих вождей.
В одну из ночей оберфельдфебель вывел отделение на минирование. В темноте он, очевидно, слишком близко подошел к постам русских или заблудился, так или иначе, но в окопы он не вернулся. Исчезновение Мантея встревожило Хохмайстера. Если его захватили русские разведчики, фенрих расскажет о «фаустах», в чем Маркус почти не сомневался. Нужно перебираться на другой участок и побыстрей.
Вдруг русские, точно по заказу, начали атаку на высотку перед ржаным полем. Впереди пехоты шли четыре тридцатьчетверки. Двигались они как раз по проходу, оставленному на заминированном поле. Танки приближались к кустарнику на высоте. Находившийся на наблюдательном пункте Хохмайстер не выдержал, схватил три «фауста» и побежал к окопам. Встававшее солнце высветлило зеленые бока танков. Маркус пробирался навстречу, прячась за кустарник. Фенрихи хотели было двинуться за ним, но возбужденный окрик остановил их:
— Назад! Прикройте меня!
Передняя машина шла наискось ракурсом в три четверти. Из круглой пулеметной турели скупо выплескивался огонь. Стрелок в танке пока не видел цели, бил наугад экономными очередями.
Выверенными движениями Маркус откинул прицельную рамку, подал головку винта вперед до отказа. С щелчком выскочила спусковая кнопка. В прицельную рамку он поймал движущийся танк, совместил красную черту визира с верхним кантом гранаты, повел стволом вслед за целью. С каждой секундой танк увеличивался в размерах. Явственно долетел душный смрад топлива, горячего металла и пресноватой пыли, поднятой гусеницами. Пора! На мгновение он закрыл глаза, плавно надавил на кнопку. Маркус ощутил толчок в плече. В лицо тут же ударил жаркий воздух.
Когда он разжал веки, танк горел, выбрасывая из щелей красное пламя.
Другая машина, идущая следом, повернула в сторону, пытаясь обойти первую. Хохмайстер схватил второй «фауст», тренированными движениями приготовил его к бою и выстрелил почти не целясь. Граната ударила в бок башни, угодила в боеукладку. С чудовищным треском взрыв расколол пространство, швырнул Хохмайстера в колючий боярышник.
Он не успел рассмотреть лица фенриха, который с фаустпатроном в руке, не таясь, выскочил из окопа, побежал к третьему танку. Кажется, это был Лебер.
Четвертый танк, расшвыривая кустарник и колючую проволоку, устремился к окопам. Фенрихи побежали в разные стороны. Но тут, прочертив дымную дугу, ударил по нему «фауст». Танк, словно оглушенный, замер на месте, постоял минуту-другую и медленно попятился назад. Приободрившиеся фенрихи подняли стрельбу по русской пехоте. Злее зашелся МГ на левом фланге. Вскоре к его тупому перестуку присоединилась дробь ручных пулеметов. Русские перебежками стали откатываться к исходным позициям. Хохмайстер вернулся на наблюдательный пункт.
Коротко гуднул зуммер. На проводе был командир полка Циглер. Он наблюдал за боем из своего командного пункта. Заикающимся от волнения голосом полковник произнес:
— Я не видел ничего подобного, капитан. Готов ходатайствовать перед своим командованием о награде для вас и ваших людей.
— Спасибо, — с трудом проговорил Хохмайстер. От контузии язык ворочался тяжело.
Странно, Маркус смотрел на догоравшие танки, но никакой радости при виде поверженных машин не испытывал. Был угар, выплеск азарта, теперь все прошло. Он опустился на ящик из-под «фаустов». Поламывало голову. В ушах раздавался звон, похожий на погребальный. Фельдшер сделал противостолбнячный укол, промазал йодом царапины на лице и руках, залепил лейкопластырем.
«Пожалуй, сейчас самое время уносить отсюда ноги», — пришла вялая мысль.
Но пока Циглер готовил рапорт в дивизию, пока составлялся отчет об испытаниях «фауста» в боевых условиях, произошло еще одно событие, которое задержало отъезд.
