— Можете войти, товарищ Сталин вас ждет!
Кабинет Верховного представлял собой большую комнату со сводчатым потолком, с тремя окнами, выходящими на кремлевский двор. Белые стены от пола в рост человека были облицованы светлой дубовой панелью, а через весь кабинет постлана ковровая дорожка к письменному столу — на нем книги и бумаги. За столом — кресло, слева от которого на небольшом столике — несколько телефонных аппаратов. Справа от письменного стола, между окнами, располагались черный кожаный диван и книжный шкаф. Вдоль противоположной стены тянулся длинный стол для совещаний, с двух сторон к которому были придвинуты ряды стульев. Налево от входа, на полу, стояли большие часы в деревянном корпусе. В целом обстановка производила впечатление простоты и скромности — ничего лишнего здесь не было. Над письменным столом висел портрет Ленина работы художника Герасимова, на противоположной от окон стене — портреты Маркса и Энгельса. С началом войны к ним прибавились портреты Суворова и Кутузова в красивых золоченых рамках. К моменту появления Абакумова и Яковлева Сталин, сидя в дальнем конце длинного стола, покрытого зеленым сукном, читал какой-то текст на листе бумаги и тут же вносил в него поправки толстым синим карандашом. На Верховном была голубовато-серая маршальская форма: мундир со стоячим воротником и золотыми погонами, брюки с широкими красными лампасами и легкие шевровые ботинки. Не поднимая головы от редактируемого текста, в ответ на почтительное приветствие вошедших, Сталин негромко сказал с ярко выраженным грузинским акцентом:
— Проходите и присаживайтесь, товарищ Яковлев.
Абакумов остался стоять, Яковлев же сел у края длинного стола — недалеко от заместителя Василевского генерала Антонова. Тот, похоже, только что закончил доклад и сейчас собирал в стопку разложенные перед ним карты. Алексей Иннокентьевич Антонов пользовался особым расположением Верховного, который всегда считался с мнением заместителя начальника Генштаба: вдвоем они проводили здесь долгие часы, обсуждая положение на фронтах и планируя будущие операции. Сложив карты, Антонов встал:
— Разрешите идти, товарищ Сталин?
— Идите, товарищ Антонов. Справку по итогам операции «Багратион» подготовьте к завтрашнему дню.
Сталин оторвал наконец взгляд от бумаги на столе.
— Слушаюсь, товарищ Сталин! — по-военному коротко ответил Антонов. После чего покинул кабинет, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Сталин встал и, заложив руки за спину, неспешно прошелся несколько раз по ковровой дорожке из конца в конец. В кабинете повисла напряженная тишина… Затем Верховный подошел почти вплотную к стоящему по стойке «смирно» генерал-полковнику и, подняв голову (Абакумов был значительно выше ростом), спросил глуховатым голосом:
— Как вы себя чувствуете, товарищ Абакумов?
— Хорошо, товарищ Сталин, не жалуюсь! — четко ответил начальник контрразведки, глядя ему прямо в лицо.
Все, кто напрямую общался с могущественным «Хозяином», знали, что он любит короткие, четкие и прямые ответы — без вихляний. При этом ни в коем случае не следовало смотреть в сторону, только в глаза Сталину.
— А что скажет товарищ Абакумов по работе контрразведки «Смерш»? Может быть, чем-то нужно помочь? — продолжил вождь нарочито вежливо. — Не стесняйтесь, говорите: может быть, есть какие-то просьбы?
На лице Сталина, среди оспин, появились мелкие красные пятна — это было явным признаком недовольства и раздражения. Генерал прекрасно отдавал себе отчет в том, что причина сегодняшнего неурочного вызова и этого разговора кроется во вчерашнем аресте капитана-шпиона. Абакумову уже доложили, что два часа назад здесь успел побывать Берия, с которым у него сложились далеко не простые и скорее неприязненные отношения: в них присутствовали элементы скрытой, а иногда явной конкуренции и ревности к успехам соперника в борьбе за влияние на Сталина. Абакумов был уверен, что нарком внутренних дел попытается максимально использовать эпизод с арестом Федотова в целях укрепления в глазах «Хозяина» своего авторитета и личных позиций — в ущерб его, абакумовским. Зная Сталина не первый год, он понимал, что юлить и изворачиваться не имело смысла, тем более Лаврентий Павлович наверняка уже представил всю картину в самом невыгодном для контрразведки «Смерш» свете — еще бы, «прохлопали» такого матерого врага прямо у себя под носом! Мало того, чуть не допустили теракта в отношении «Самого»!
— Просьба есть, товарищ Сталин! — отозвался генерал-полковник. — Нарком внутренних дел сообщил мне о задержании его сотрудниками некоего капитана из батальона связи, подозреваемого в шпионаже в пользу Германии. Подобные дела подведомственны военной контрразведке, и сегодня же утром я потребовал от товарища Берии передачи этого дела в «Смерш». Но ответа по существу мы пока не получили — исходя из чего, товарищ Сталин, я просил бы вашего указания…
— Почему же так получилось?!! — с негодованием прервал его Сталин. — Как называется служба, руководителем которой мы вас назначили, — вы не забыли, товарищ Абакумов?!
— Никак нет, товарищ Сталин! Вверенная мне военная контрразведка названа «Смерш» — «Смерть шпионам»!
— Так почему же гитлеровские шпионы и диверсанты разгуливают чуть не под нашими окнами?! — все больше выходил из себя Сталин. — Нарком Берия доложил мне сегодня, что готовилось покушение на жизнь Верховного главнокомандующего и товарищей из Политбюро на Ближней даче! Враг пытался заложить какое-то хитрое радиоустройство — наверняка с целью проведения теракта! Что об этом известно военной контрразведке?! Вы что там, спите?!
— Товарищ Сталин! Контрразведка «Смерш» в лице всех сотрудников центрального аппарата поднята по тревоге для полного и всестороннего расследования этого дела, а также для предотвращения подобных попыток впредь! Уверен, что вражеская агентура будет нами выявляться и уничтожаться самым решительным образом!
— Мало пользы от пустого хвастовства! Какие конкретные мероприятия вы планируете в рамках данного дела? Какие меры предпринимаете по недопущению терактов в отношении руководителей партии и правительства?
Абакумов ждал подобных вопросов, они подробно обсуждались утром на совещании в Главном управлении. И сейчас он постарался обстоятельно перечислить как планируемые «Смершем» мероприятия, так и свои соображения и выводы. Кстати, его ничуть не удивил тот факт, что частный и малозначимый, казалось бы, вопрос поимки одного немецкого агента обсуждается здесь — на самом «верху». Только несведущий человек мог думать, что Сталин занимается исключительно «глобальными» вопросами и решает только важнейшие стратегические проблемы. Отнюдь нет! Верховный часто вникал в так называемые мелочи, разбирался с незначительными, на первый взгляд, ситуациями — в этом был стиль его работы и в конце концов сущность созданной им Системы, в которой один человек, как мудрый отец в многочисленном семействе, отвечал за все! Тем более поимка Федотова была связана с возможным покушением на его, Сталина, жизнь, а к вопросам личной безопасности «Отец народов» относился с болезненным вниманием. Достаточно сказать, что из-за боязни возможной авиакатастрофы он совсем не пользовался самолетами. К тому же в «деле Федотова» столкнулись интересы двух могущественных силовых ведомств, а Сталин, как большой мастер закулисных интриг, умело поддерживал ревностное соперничество между их руководителями, Абакумовым и Берией, — к ним следовало добавить и руководителя НКГБ Меркулова. Кроме того, Сталин, как народный комиссар обороны (он занимал эту должность наряду с постами Верховного главнокомандующего и Председателя ГКО), назначил своим заместителем именно Абакумова, тем самым оказав ему высочайшее доверие, — поэтому спрос с него тоже был особый…
Генерал-полковник между тем продолжал свой доклад: он подробно остановился на так называемом радиомаяке и выдвинул свою гипотезу относительно причин его установки:
— Мы считаем, товарищ Сталин, что данное устройство устанавливалось с целью наведения на Ближнюю дачу вражеских самолетов для ее бомбардировки в определенное время, по сигналу немецкого агента Федотова. Возможно, гитлеровцы создали специально для этой цели единичный экземпляр самолета дальнего радиуса действия. Не исключено, что фашистские летчики-фанатики даже готовы пожертвовать собой и потом не смогут вернуться назад, на свои аэродромы — это один из вариантов, но могут быть и другие.
— Смертельно раненный фашистский зверь опасен вдвойне… — задумчиво проговорил Сталин, словно отвечая каким-то своим внутренним мыслям и рассуждениям. — Этот вопрос мы обсуждали сегодня с авиационными и техническими специалистами, которые были здесь с товарищем Берией.
