Надо было уничтожить пушку или ее расчет. Но как? Огнем снайпера или гранатами? И кто сделает это?
На глаза командира роты попался Саша Колентев, невысокого роста уральский паренек, снайпер. Появлялся он всегда неожиданно, в самый критический момент. Одет легче обыкновенного солдата-пехотинца. Худые, тоненькие ноги замотаны грязными обмотками, изодранная, пропотевшая гимнастерка, измазанная кровью и грязью, казалось, вросла в кожу. Помятая осколком каска натянута на голову до самых ушей, но большие синие глаза блестят задорно. Это он — знали о нем такое, — бросая гранату, бывало, кричал: «Фрицы, ловите!» Или: «Разойдись, фашисты, гранаты летят!»
И вот наш Саша уже на крыше конторы. Как он туда пробрался, под огнем? Выстрелил раз, второй, третий... И тут же по нему хлестнули вражеские пулеметы. Саша отшатнулся в сторону. Его снайперская винтовка повисла на выступе стены. Неужели убит? Фельдшер Леня Селезнев стал пробираться в коридор конторы. Подполз поближе, крикнул:
— Саша, ты живой?
— Живой, только шевелиться нельзя, — послышался ответ. — Меня два снайпера взяли на прицел. Не подходи...
Селезнев быстро вернулся, доложил командиру батальона.
— Эх, молодость!.. — ворчал комбат. — Погорячился парень. К его бы молодости да темпераменту еще бы голову рассудительную. Вот что мне нужно в батальоне.
— Философия хороша после боя, — заметил замполит Яблочкин...
— Пушку надо подорвать гранатами, — сказал комбат.
Выполнить эту задачу вызвался связной четвертой роты Пронищев, широкоплечий, курносый, голубоглазый сибиряк.
— Идите сюда, смотрите, — подозвал его к себе комбат. — Сейчас вы, согнувшись, бегом, бегом пересечете двор, у самой стены заляжете. Хорошо осмотритесь. Примечайте, с какой стороны простреливается участок. Из-под стены котельного цеха ползком спуститесь в воронку, оттуда — к паровозу. Из-за паровоза и бросайте гранаты. Вас будут прикрывать снайперы. Помните, путь опасный, задача сложная, действуйте не торопясь, хладнокровно. Вы меня поняли?
— Так точно, второй год воюю.
Пронищев поправил на ремне противотанковые гранаты, зарядил автомат, козырнул и выбежал из цеха.
Рядом со мной стоял Миша Масаев. Я спросил его:
— Ну как, дойдет?
— Должен. Если хватит выдержки...
Пронищев стремительным броском пересек двор. Теперь ему надо было залечь у стены, как наказывал комбат, но Пронищев сразу побежал к котельному цеху.
— Назад! — крикнул комбат. — Вернись!
Убедившись, что кричать бесполезно, комбат замолчал. Пронищев пробежал по открытому месту, обогнул котельную. Вот он уже поравнялся с трансформаторной будкой. Фашисты не стреляли. Может быть, думали, что русский солдат бежит к ним в плен...
До паровоза оставалось метров пятнадцать. «А там его уж не достанут», — подумал я про себя.
И тут заработали пулеметы. Пронищев дернулся, остановился, повернулся лицом в нашу сторону и упал. Все мы оцепенели. Комбат стоял бледный, молчал.
— Вот к чему приводит неразумный риск, — наконец сказал он. — Эх, Пронищев...
Командиры посмотрели друг на друга, как бы советуясь молча. Потом комбат обернулся к нам и спокойно, словно о чем-то обыденном, спросил:
— Кто сможет подорвать эту пушку?
Я посмотрел на Мишу Масаева, он взглядом ответил: «Давай!»
— Разрешите, товарищ капитан, нам с Масаевым!
Масаев — здоровый, сильный матрос с лихо закрученными усами — встал рядом со мной. Командир батальона взглянул на старшего лейтенанта Большешапова, как бы спрашивая его: «Ну, как твои матросы?»
Большешапов ответил:
— Сделают, будьте уверены.
Комбат подошел, пристально посмотрел нам в глаза, потом спросил:
— Как будете действовать?
Сперва проберемся вдоль цеха по стене, далее... — я показал пальцем на траншею.
— Значит, по фашистам шагать решили?
— Дальше — подземная труба, человек пролезет. По ней — в котельную, к нашим пулеметчикам, потом ползком — к паровозу. Из-за паровоза бросим гранаты.
— Так, значит, под землей... Ну хорошо. Только не спешите. Тут мы вам помочь не сможем, все зависит от вас, понятно?
— Понятно! — ответили мы.
Комбат, положив свои большие руки на наши плечи, сказал:
— Ну в добрый путь, подводники...
«Подводниками» он называл всех моряков.
Пошли по траншее. Миша наступил на грудь мертвого фашиста — нога провалилась... Чуть не упал. Но пока все шло благополучно.
Полезли в подземную трубу. Я — первым, Миша — за мной. Сыро, темно, душно, под руками скользко и липко. Развернуться нельзя — тесно. Мне еще ничего, а Миша грузный, плечи у него широкие. Слышу его тяжелое, прерывистое дыхание. Надо остановиться, подождать.
Миша подползает, сопит и толкает меня: ползи, мол, дальше, чего разлегся.
Труба поворачивает. В нос ударил свежий воздух. Видно, где-то рядом пролом или еще какая-то отдушина. Стало легче.
Ползем по рукаву трубы вправо. Проходит минут пять. Мы оказываемся в кирпичной яме, прикрытой железной крышкой. Это одна из межцеховых канав, которые объединяют заводскую канализацию. Лежим и думаем: где мы — под цехом, занятым фашистами, или под котельной, где сидят наши пулеметчики, которые в ходе последнего боя попали в окружение?
Миша откинул одну створку железной крышки.
— Ну, что там?
— В такую щель разве увидишь...
— Отбрасывай крышку!
Когда отвалилась крышка, мы увидели, что оказались в каком-то огромном цехе с обгоревшими стенами. По всему цеху посвистывают пули. Они ударяются о станки, высекают искры. Возле станков кучки необработанных деталей. Свалившись на них, лежат на животе, на спине, на боку убитые солдаты. И гитлеровцы, и наши товарищи, моряки-тихоокеанцы... В цехе никакого движения.
Мы вылезли из ямы, подползли к станку, прижались. Крышу цеха давно уже снесло, и мы видели небо. Там кружились самолеты, шел воздушный бой. Грохотала артиллерия.
Передохнув, поползли к котельной.
Масаев проскочил простреливаемое место и ожидал меня в котельной, прижавшись к стене. Я рванулся было к нему, но тут затрещали автоматы, захлопали винтовочные выстрелы — нас заметили.
Мне обожгло правую ногу выше колена. Нога стала тяжелее и словно длинней — цепляется за каждый выступ. А огонь все сильнее. Медленно продвигаясь вперед, пробрался к Мише. Я взмок. Одежда забрызгана кровью. Приподнялся, подошел к пробоине, в которую смотрел Миша.
Он спросил:
— Ранило?
Я отрицательно мотнул головой.
В котельной оказалось шесть автоматчиков и один пулеметчик — матрос Плаксин.
Отрезанные от батальона, они превратили котельную в настоящую крепость и отбивали атаку за атакой. Мы с Мишей подивились хитрости и сметке ребят. Они собрали автоматы, направили их стволы в проломы стен. К каждому автомату прикручен кусок водопроводной трубы, через трубу продета проволока, один конец ее привязан к спусковому крючку, а другой — к дежурному автоматчику. А у Плаксина в трех амбразурах — станковые пулеметы.
Я спросил его:
— Как же ты управляешься, как действуют ваши самострелы?
Плаксин улыбнулся:
— Вон тот пулемет и парочка этих автоматов бьют одновременно по двери, видишь — прямо против трансформаторной будки.
Судя по плотности огня, фашисты, наверное, считали, что в котельной не меньше роты!
Мы договорились, как действовать дальше. Решили, что, когда будем пробираться к паровозу, Плаксин прикроет нас огнем своего пулемета.
Ползком стали пробираться к паровозу. Вокруг свистели и лопались разрывные пули.
Комбат заметил наше продвижение: в воздух взвилась зеленая ракета. Это был условный сигнал и знак одобрения: «Мы вас видим!»
На животах скользнули на дно воронки.
— Миша, видел, комбат нас приветствовал? — спросил я.
Миша зашипел, как гусь:
— Ты что меня подбадриваешь, думаешь, казанский татарин испугался?! Я вот им сейчас покажу, как матросы веселиться умеют...
Он было высунулся из воронки, но я вовремя удержал его: перед самым носом треснула разрывная пуля.
Красной ракетой в сторону трансформаторной будки мы обозначили опасность.
Заговорил станковый пулемет. Это Плаксин. Молодец!
Мои локти легко и быстро понесли меня вперед. Миша, увидев, что я добрался до паровоза, последовал за мной. Полз он неуклюже, тяжело. Гитлеровские автоматчики открыли по нему огонь из окна трансформаторной будки.
Что делать? Я бы мог сам бросить гранаты и подорвать пушку, но надо выручать товарища.
У паровоза лежал Пронищев. Он был тяжело ранен. Возле него — винтовка. Я взял ее, укрылся за колесом паровоза, прикинул расстояние — и выстрелил.
Один ствол в окне трансформаторной будки исчез. Второй автоматчик метнулся в кирпичные развалины, залег и снова открыл огонь. Я прицелился, выстрелил и отчетливо увидел, как фашист ткнулся носом.
