Слева, метрах в десяти от траншеи переднего края, наблюдатели высмотрели неглубокий, заросший колючками овражек. Коптюк снарядил туда расчет ПТР и бойца Подсевальникова с трофейным пулеметом МГ-38, отдав распоряжение Дерюжному снабдить бойцов гранатами.
На свою «островную» позицию пэтээровцы и пулеметчик выдвинулись сразу после того, как наблюдатели засекли начало вражеской атаки. Установка у них была строгая – максимально оттягивать вступление в бой, не светиться до самого последнего момента.
На крепость нервишки штрафников фашисты в начале атаки проверили по полной. Танки уже выстроились в боевые порядки и прибавили в скорости, а минометы с позиций на высотке продолжали гвоздить траншеи и дальше до самого берега. Рев от 82-миллиметровых мин в небе стоял такой, что кишки в узел сворачивались. Блиндаж ходуном ходил. А наблюдатели каждую минуту полу брезентовую дергают, и вместе с пороховой гарью, дымом и пылью врывается в уши:
– Вражеские танки – тысяча метров!..
– Танки – девятьсот метров!.. Шесть машин!.. Пехота!..
– Танки – восемь сотен! Десять машин!.. Пехота!..
Коптюк приказал всем дожидаться в укрытиях. За утро бойцы успели в основном подготовить ниши в отрытых за ночь траншеях. На правом фланге даже блиндаж сварганили. Это Пилипчук организовал. Вот что значит: командир на месте. В отделении Гвоздева отсутствие командира сразу почувствовалось.
Замкомвзвода Дерюжный, назначенный вместо отправленного на помощь разведгруппе Потапова, каждые пять минут вынужден был левый фланг навещать, чтобы создать трудовую атмосферу. С новобранцами в отделении Гвоздева старший лейтенант переборщил, теперь некому новичкам мозги вправить. Взводный, чувствуя собственную оплошность, лично наведывался на левый фланг вместе с Дерюжным.
До воспитательных моментов дело не дошло, но по душам поговорили. Этот Бурунов, который волны несознательности больше остальных излучал, вроде удила закусил. Ничего, бой по полочкам все разложит.
Была и еще одна причина, по которой Федор то и дело отправлялся на левый фланг. Оборонительные позиции второго взвода здесь выдавались немного вперед, да еще находились на еле заметной возвышенности. Для наблюдения Гвоздев выбрал очень удобную точку, оборудовали ее основательно, с перспективой использования в качестве пулеметного гнезда, с земляными полками, упором для локтей, с внушительным бруствером и щелью для наблюдения.
Фашистские порядки отсюда в бинокль были как на ладони. Немецкая цепь поначалу держалась компактно, а потом стала растягиваться, разойдясь в ширину чуть ли не на полкилометра. Коптюк насчитал шесть танков: три «пантеры» двигались чуть впереди, две из них – на левом фланге, а третья – через два танка, если считать направо. У двух танков в середине цепи были короткие пушечки, совсем игрушечные по сравнению с огромным 88-миллиметровым «тигриным» орудием, увенчанным чудовищным набалдашником дульного тормоза. Эти, с короткими «хоботами», были фашистские средние Т-3, хорошо знакомые Федору по Сталинграду.
Орудием они были оснащены маломощным, 37-миллиметрового калибра, но помимо этого на вооружении имели по три пулемета. Маневренные, как ежи, ощетинивающиеся пулеметным огнем во все стороны, эти машины несли серьезную угрозу для пехоты.
Сейчас, двигаясь в общих порядках, они метров на десять отставали. Совсем уже в глубине шел устрашающий «тигр». Широченная машина с квадратной башней, основательно посаженной на соразмерный по пропорциям, но значительно более широкий корпус. Из бронированной коробки торчал соответственный орудийный ствол с огромным дульным тормозом.
Это был «тигр», и судя по тому, как он позиционировал себя в боевых порядках, он был командирским. Спереди, под башню, наварены запасные траки, и у «тигра» такой зверский вид, будто он ощерился своими железными клыками.
Еще четыре машины, которые назначенный одним из наблюдателей Бурунов из третьего отделения назвал танками, на самом деле оказались самоходными установками. Выдвинувшись из-за высотки, скат которой спускался на пологое пространство километрах в полутора, самоходки расположились вторым эшелоном позади идущих впереди танков.
Дойдя примерно до километровой отметки, они остановились и открыли стрельбу. Первые выстрелы прогремели нестройной чередой и легли сильно в недолет. Все это время не утихал минометный обстрел, который немцы вели из района высоты, поэтому по приказу старшего лейтенанта бойцы и так находились в укрытиях.
Но когда заработали орудия вражеских самоходок, Коптюк еще раз скомандовал укрыться. Сам он едва успел добраться до блиндажа, когда снаряды, залпом выпущенные немецкими САУ, обрушились на позиции.
Взрывы сотрясли землю, взметнувшись вверх по центру, на участке второго отделения, но мощная взрывная волна разошлась вширь, разогнав по траншеям дым и пылевую взвесь. Били самоходки осколочно-фугасными снарядами, поэтому попадание каждого снаряда передавалось гулкой дрожью через почву, рождая внутри тревогу и беспокойство.
Когда боевые порядки танков приблизились на четыреста метров, по цепочке от взводного через командиров отделения электрической искрой пробежала команда расчетам ПТР – выдвинуться на боевые позиции.
Еще до начала боя в расположении появился Рябчиков, еле стоящий на ногах и задыхающийся, весь мокрый от воды и пота. Сбивчивый рассказ бойца о вражеских танках наглядно подтверждали глухие звуки ведущегося боя, которые в недолгие паузы передышки вражеских минометов доносились откуда-то слева, с той стороны, куда ушла группа Гвоздева.
После доклада ротному и короткого совещания в штабе было принято решение отправить на помощь бойцам разведгруппу, усиленную пэтээровцами и минометным расчетом. Причем организацию этого дела капитан Телятьев опять возложил на Коптюка. Доводы старшего лейтенанта о том, что людей во взводе и так не осталось и позиции оголены, ротный слушать не стал.
На предложение командира второго взвода отправить к колхозу людей из разведвзвода Александрова капитан возразил, что у разведчиков и так хлопот много и хорошо, если кого-нибудь выделят для группы, но костяк ее и командование нужно будет обеспечить за счет собственных сил. Логику капитана Телятьева Федор уяснил сразу. Уже представлялись случаи познакомиться с тем, как она работает.
Отдельный разведвзвод лейтенанта Александрова подчинялся напрямую комбату и был у того чем-то вроде элитного подразделения в составе батальона. Личная гвардия, которая обеспечивала внешние рубежи охраны штаба батальона и прочих хозяйственных подразделений. Притом что для внутренних нужд имелся еще и комендантский взвод, в чьи прямые обязанности как раз и входили функции по охране штаба и командования штрафного батальона.
В общем, чем ближе к передовой, тем вопросы собственной безопасности для старших офицеров приобретали все большую значимость. Нельзя сказать, что разведчики отсиживались в приятной близости от штаба, в то время как остальные подставляли себя под пули. И рейды проводили, и на опасные задания ходили, и боевой подготовкой занимались до седьмого пота.
Но по негласной договоренности комбата с лейтенантом Александровым тот выделял людей из разведвзвода, что называется, «на сторону» крайне неохотно, даже в рамках самого штрафбата. Вот и не хотел капитан Телятьев лишний раз вызывать неудовольствие начальства, со всей неодолимой силой субординации, забегая вперед, уже живо представляя, чем все обернется, в первую очередь лично для него.
В итоге старшему лейтенанту Коптюку пришлось отправить к колхозу «Октябрьский» на помощь группе Гвоздева своих людей с приданными из взвода Лазерко минометчиками под командой опытнейшего Потапова. От разведвзвода выделили расчет ПТР. Как говорится, и на том спасибо…
Когда Потапов с людьми ушел, Коптюку в какой-то момент показалось, что воевать просто не с кем и первая же атака фашистов закончится полным разгромом. И еще эти чертовы немецкие мины, которые все сыпали и сыпали, не давая шагу ступить за брезентовый полог блиндажа.
Нет ничего мучительнее, чем когда сидишь беспомощный, будто связанный собственным страхом по рукам и ногам, тоскливо прислушиваясь к нарастающему вою очередной приближающейся прямо к тебе мины, вздрагивая от каждого нового разрыва.
Не выдержав этой пытки бездействием, старший лейтенант Коптюк выскочил в траншеи, отмахнувшись, как от назойливой мухи, от предостерегающего окрика ординарца Степанкова: «Куда же вы, Федор Кондратьевич?!..» Куда, куда, делом заниматься!
Где бегом, где в три погибели, но шагом обошел позиции из конца в конец, там подсказал нишу для гранат добавить, там сектор стрельбы уточнил, с каждым словом перемолвился, каждого подбодрил. И сам Федор чувствовал, как от этих слов, казалось бы, ничего не значащих, сказанных мимоходом, укрепляется у него в душе что-то бывшее вот только что шатким и зыбким, ускользавшим в пустую тоску и тревогу.
