в разведку!"
— Согласен. Всё, что связано с риском, это моё. Истинное, родное… Поэтому ещё раз настаиваю на особо дерзкой работёнке — немыслимой, трудновообразимой, сверхрискованной — я потяну, справлюсь; можете не сомневаться. Даю слово.
— Не сомневаюсь.
— Спасибо.
— А что же в теперешнем положении тебя, братец, не устраивает?
— Вы только, пожалуйста, ничего плохого не подумайте. Бронебойщик — тоже хорошо. Однако…
С недавних пор я нервно дёргаться начинаю всякий раз, когда упитанных фашистских ублюдков в прицеле вижу! И душевно мучусь из-за того, что достать их всех сразу не получается: руки, как у нас говорят, коротки! Вот если б с тылу зайти и в рукопашный контакт вступить, я бы им показал кузькину мать!
— Да погоди ты… Скоро перейдём в контрнаступление по всем фронтам, и у тебя появится не одна возможность продемонстрировать собственную крутость; показать себя, так сказать, во всей красе. Тогда и поговорим…
— Понял!
Замполит по-хозяйски упаковал завёрнутые в бумагу боровички в совершенно штатскую, явно диссонирующую со свирепым нравом военного времени, авоську, которую он непонятно с какой целью до поры до времени держал в планшете (а, может, знал, что в средней полосе России вот-вот начнётся грибной сезон и втайне готовился к этому "выдающемуся" событию?), и только затем, увлекая за собой Подгорбунского, слегка ошалевшего от неожиданных предложений командования, повернул назад — на позиции истребителей фашистских танков, но внезапно остановился и задумчиво уставился в синее безоблачное небо.
— Что-то я ещё хотел тебе сказать, а что не помню…
— Думайте… Вспоминайте, а я пока сухих дровец немного насобираю, чтобы не возвращаться назад с пустыми руками. Ночью дождик крапал… Блиндаж немного подсушить не помешает.
— О! Дров… Ефрейтор Дровянников… Точно! Ты с ним близко знаком?
— Да как вам сказать? В одном лагере срок коротали.
— И как он тебе?
— Нормальный пацан, — уклончиво пробурчал Владимир (не сдавать же старого товарища?) — Правильный… Надёжный… А что?
— Выходит, ты за него ручаешься?
— Стоп. Так мы не договаривались!
— Ответь коротко: да или нет?
— Не знаю.
— Хорошо. Подумай. Ибо мне, как никогда, нужна твоя помощь, товарищ старший сержант, в одном щепетильном деле, — добавил Попель. — Самому, понимаешь ли, духу не хватает, смелости, решительности…
— Что вы такое несёте, Николай Кириллович? Будто мы вместе не бывали в различных переделках! — мгновенно раскусил его замысел Подгорбунский.
— Бывали. Подтверждаю.
— К тому же некоторые особо длинные языки утверждают, что вы уже и во время нынешней войны успели отличиться.
— Ты о чём, братец?
— Несколько недель удерживали с подвижной группой немалый город Дубно, когда все остальные просто драпали "нах ост". На восток — по-нашему, — доходчиво пояснил Володька.
— Было дело, — не стал скромничать политработник. — Но я не о наших с тобою личных подвигах хотел поговорить. И не о героических поступках вообще и в целом, а, по большому счёту, о вражьей подлости…
— Давайте… Поговорим…
— Недавно мы получили письмо из Ростова. Тяжёлое. Можно сказать даже — жутковатое. До сих пор не могу окончательно прийти в себя.
— Не тяните резину, товарищ бригадный комиссар. Говорите по существу, прямо, не пытаясь кривить душой…
— Сейчас… Соберусь с духом — и начну.
— Похоже, именно мне придётся сообщить Алику весть о гибели родных? — прочитал его мысли старший сержант, оказавшийся по факту неплохим психологом, как, впрочем, и большинство тех, кто провёл некоторое время за "колючкой".
— Да уж… Всё точно… Выходит, ты не только смел, но и проницателен… — по достоинству оценил Попель.
Говорят, скромность украшает человека. Но не каждого. И не всегда.
Вот и Володя в угоду сиюминутному моменту не стал умалять свои достоинства.
— Есть такое качество, — выдохнул он самодовольно и потянулся в карман за портсигаром — этим утром он ещё не успел, как следует, насладиться любимым табачком. То ли просто не хотелось, то ли присутствие рядом комиссара удерживало от такого шага.
— Его мать, отец и десятилетняя сестра расстреляны фашистами в глиняном карьере кирпичного завода. Всё, — тем временем быстро-быстро выпалил Николай Кириллович, будто стряхивая с плеч непосильный груз.
— А письмо кто написал?
— Сосед.
— Да уж… Алик так мечтал вернуться в семью, в родительскую, как он говорил, хату…
— Нет у него больше дома. Гитлеровцы сожгли. За помощь красным партизанам.
— Хорошо. Давайте эту мульку сюда.
— Что давать?
— Письмо.
— Вот — держи. А самого Дровянникова я пришлю завтра — с очередной партией боеприпасов.
— Понял… Ну что? Будем разбегаться? Ой, пардон, разрешите идти, товарищ комиссар?
— Валяй! — кивнул замполит и… громко расхохотался, наслаждаясь собственной раскрепощённостью.
Следом за ним оскалил зубы в улыбке и главный герой нашего повествования.
Вот так, шутя и подтрунивая над собственными слабостями, а порой и вовсе пытаясь вытолкнуть друг дружку за пределы узкой лесной тропы, они и возвращались в "родную гавань" — словно два равных по положению в армии бойца, а не большой начальник, командир с одним из самых младших своих подчинённых.
Впрочем…
В ту войну многие замполиты не считали зазорным быть "ближе к народу"…
9
Помимо обещанных боеприпасов в тот тихий, безветренный и невероятно ласковый (лагидный, как говорят на родине Попеля) летний вечер одинокая "полундра", уверенно ведомая крепкой рукой бывшего ростовского хулигана, а нынче — красноармейца, ефрейтора Олега Ивановича Дровянникова, доставила на "передок" не только боеприпасы, но ещё и несколько ящиков американской тушёнки, которая уже в течение десяти месяцев исправно поступала в Страну Советов в рамках пресловутого ленд-лиза.
Почему пресловутого?
Достаточно упомянуть, что та — распиаренная — программа не была бескорыстной (lend — давать взаймы и lease — сдавать в аренду, внаём), и что другой союзник США — Великобритания, пострадавший от агрессии фашистов значительно меньше, чем наша великая Родина, — по факту получил материальной помощи на сумму без малого в три раза больше!
Хотел написать, что подобные вещи лучше не обсуждать, не зря ведь в народе говорят, что "дареному коню в зубы не заглядывают", но вовремя спохватился: какой же он, на фиг, дареный?
Наёмный?
Арендованный?
Но ведь это, как говорят в Одессе, две большие разницы (простите, за лирическое отступление!).
Однако…
Что было, то было!
Русские люди в большинстве своём отходчивы и совершенно незлопамятны. Недаром же говорится: кто старое помянет, тому глаз вон!
…Несколько жестяных банок, щедро смазанных основательно загустевшим солидолом, разбитной водитель предусмотрительно "заныкал в загашничек".
И вот наконец настало время поделиться своим НЗ [38]со старым добрым товарищем.
Лёгкое движение руки — и "второй фронт" (так красноармейцы за глаза — очень, между прочим, образно и точно; как говорят у нас — метко! называли мясной деликатес)
