на встречную, как только будет. Фролова я знаю, — продолжал он уже в машине.
— Герой, достоин высочайших наград и — в штрафной роте. Нелогично… Мы вот все о массах печемся, до отдельного человека руки не доходят, а масса-то из отдельных людей состоит…
Рассуждать на такую тему майор не решался. Его, кроме того, беспокоило, даст ли он вовремя в газету материал о прорыве немецкой обороны под Дмитровском-Орловским.
Храпов пересадил майора на встречную машину, а сам вернулся в штаб армии, разыскал подполковника из особого отдела:
— Прошу вас как можно быстрее выяснить, сохранился ли мой отчет о выходе десантного батальона из окружения за Доном, а также сообщить мне, за что осужден лейтенант Фролов и как добиться его немедленной и полной реабилитации. И еще: не могли бы вы помочь мне встретиться с Фроловым?
На другой день подполковник сообщил:
— Фролов осужден за попытку перейти вместе со своими подчиненными на сторону врага в августе прошлого года за Доном. Материал на него подан очевидцем — полковником Чумичевым, начальником политотдела дивизии. Ваш отчет о выходе десантников из окружения разыскивается. Надлежащие меры по немедленному восстановлению репутации старшего лейтенанта Фролова приняты. Обстоятельства дела нами выясняются, ну а Фролова я… прихватил с собой.
Ночь Фролов провел в землянке у Храпова. Уснули они поздно. Фролов рассказал, как тогда, в августе, он остался со своими людьми на высотке, как их увидел Чумичев, как разведчики прорвались сквозь немецкое оцепление и снова столкнулись с Чумичевым, уже на берегу Дона.
— Так, значит, это ты прикрывал переправу с фланга? Вот оно что…
— Товарищ генерал, нельзя ему занимать высокий пост!
— Нельзя, дорогой мой, да как еще нельзя. Ему вообще ничего нельзя доверить, кроме… лопаты, а он еще в гору пойдет… Но что мы ему скажем — что он трус и негодяй? Знаешь, как это воспримут? «Мы, — скажут, — с фашизмом воюем, а вам делать нечего, что склоки заводите? Ну ошибся человек — поправили, с кем не бывает! Не по злому умыслу действовал, а из преданности народу и партии. Поважнее дела есть…»
— Можно свидетелей найти…
— Можно. Если начистоту, я уже кое-кем интересовался. Босых, например. Свидетель первостатейный, в Сталинграде полком командовал. Положим, найдем его, еще двух-трех человек сыщем. Для этого надо время, силы и люди. Можем ли мы сами позволить себе это?
Храпов говорил, а на сердце у него было тяжело. Он не был убежден, что есть дела поважнее, чем судьба человека, а между тем за словами о всеобщем благе это главное-то упустили…
И он рассказал, как незадолго до войны его самого по нелепому и оскорбительному доносу обвинили в измене родине и бросили за колючую проволоку…
— Как видишь, и в таких случаях надо жить и делать свое дело. Не в одном Чумичеве суть, тут причин много, узел ой какой тугой. Одно несомненно: должность у нас прикрывает человека, безразлична к его существу. Трус и негодяй может быть начальником политотдела дивизии и получать за свою трусость… боевые ордена. Разумеется, со своей стороны я сделаю, что могу, но свалить Чумичева еще не значит победить…
Храпов сдержал свое слово, добился того, что Чумичева сняли с занимаемого им поста. Но Чумичев яростно опротестовал решение политотдела армии, и дело кончилось тем, что Центральное Управление назначило Чумичева… редактором армейской газеты.
Благодаря вмешательству генерала Храпова честь Фролова была полностью восстановлена. Ему возвратили воинское звание, боевые ордена и предоставили десятидневный отпуск на родину.
…Москва встретила Фролова знакомой уличной суетой: звенели трамваи, спешили по своим делам пешеходы, тянулись вереницы автомашин, работало метро, пестрели театральные афиши, у института толпились абитуриенты.
В трамвае пожилая дама везла в сумке кошку, девушки увлеченно обсуждали какую-то пьесу, парень лет девятнадцати читал книгу, два подполковника, похожие друг на друга, как их пухлые рыжие портфели, изредка обменивались ничего не значащими фразами.
Остановка. Малая Молчановка. А вот и старый двухэтажный дом. Здесь Фролов вырос — вон окно их квартиры, а чуть дальше — окно Луневых. Сейчас он увидит отца и мать, а потом забежит к Нине…
Во дворе мальчишки гоняли тряпочный мяч — только Нинин братишка не играл. Он отчужденно сидел на лавочке. Узнав Фролова, спросил:
— А ты зачем приехал, дядь Саш?
— Отпуск дали — на десять дней. Нина дома?
Мальчик не ответил. Остальные мальчишки прекратили игру, окружили Фролова.
— Луневым сегодня похоронку принесли: Нинку убило, она зенитчицей была.
Фролов опустился на скамью, закурил. И никуда он не уехал от войны. Она настигла его здесь.
Во двор выходили взрослые. Он увидел отца и мать.
14
ДОРОГИ УПИРАЛИСЬ В РЕКИ
Форсирование рек. Река — не противотанковый ров, ее не обойти и не засыпать. Ее надо преодолеть, как преодолевают полоску земли перед вражескими окопами. Хорошо, если удастся с хода, незаметно переплыть на ту сторону и закрепиться там, но так бывает редко, если повезет. Гораздо чаще пехотные роты попадают под кинжальный огонь, а на воде не рассыпаться в цепь, не укрыться за бугорком земли, и ранение равнозначно гибели.
На переправе у пехотинцев не бывает никакого выбора: они обязаны кратчайшим путем достичь правого берега, пройти вперед, насколько можно пройти, и врыться в землю. Отсеченные рекой от своих, они должны выстоять до следующей ночи, когда к правому берегу потянется новая ниточка плотов. Но теперь водная дорога становится совсем ненадежной. Все, что есть у врага стреляющего, обрушивает на пехоту град пуль, мин и снарядов, и наступает момент, когда на левом берегу уже никто с определенностью не может сказать, есть ли за рекой кто-нибудь, жив ли.
Этот клочок земли находится в центре внимания штабов. События, развивающиеся на нем, полны особого значения и достигают исключительной остроты. Немцы стремятся стереть плацдарм с правого берега, пресечь все артерии, питающие его из-за реки, а левый берег стремится опоясать плацдарм стеной заградительного огня, поддержать и укрепить силы пехотинцев, протянуть к ним мост, потому что плацдарм — это опорный пункт для прыжка на запад, для освобождения новых километров родной земли.
Бой за плацдарм напоминает непрекращающийся пожар на одном и том же месте. Из всех возможных боев сражение за плацдарм — самое кровопролитное. Часы и дни, проведенные солдатом на плацдарме, относятся к наиболее суровым испытаниям на войне.
* * *
Ночью расчет сержанта Пылаева окапывался на высоком берегу Десны. На той стороне беспокойно вспыхивали ракеты, выхватывая из темноты чернильную гладь воды. Воздух был насыщен испарениями земли и смолистыми
