Сафин подогнал лошадей, снова миновали ров, а от него повернули на Севск.
Наводчиком теперь был Крылов.
* * *
По дороге к Севску густо двигались войска: пехота вперемешку с артиллерией, повозки — с тягачами, тащившими за собой мощные гаубицы. Урчали грузовики, скрипели телеги, покрикивали ездовые.
Это волнующее движение вперед было куплено дорогой ценой — человеческими жизнями.
За городом войска растекались по разным направлениям. Путь вперед был открыт — широкое, окаймленное лентой лесов поле, залитое солнечным светом. Изредка погромыхивало: вдали, пачкая небо, с натужным харканьем разрывался бризантный снаряд.
— Браток, перевяжи! — попросил, останавливаясь, красноармеец. Он зажимал рукой предплечье. Кровь сочилась между пальцев, капала на землю.
— Где это тебя? — Крылов ножом разрезал у него рукав гимнастерки: мышцы были разорваны осколком.
— Вон там, на мине. Двоих накрыло, а мне повезло. Ты покрепче.
Вид раны тревожил, повязка получилась аляповатая, но кровотечение кончилось. Красноармеец зашагал по дороге в тыл.
— Ну, долго тебе жить!
— Бывай!
Потянулись села. Крылов теперь шел на запад, а за ним возрождалась мирная жизнь.
В одном селе он поинтересовался:
— Папаша, до Старой Буды далеко?
— Не по пути!
— А ты партизан?
— Был да весь вышел.
— Я тоже был — в Старой Буде, у Ломтева.
— А я из Леонтьевского.
— Ольгу Кудинову, случайно, не знал? Или Максимыча? Может, о Сеньке-пулеметчике слыхал?
— Всех не узнаешь. А о Сеньке слыхал будто — не то о Сеньке, не то о Женьке…
— Я Женька-то, я! Жив я! Увидишь кого из наших — передай: жив я, жив!
— В лесу, парень, плохо было. В июне немцы наступали с танками, народу полегло…
— Не забудь: Женька я, Женька-пулеметчик!..
Начались круглосуточные марши. Были теплые солнечные дни, Крылов шагал возле орудия, уже привычно ощущая, как ширится освобожденная от гитлеровцев земля. Мысль об этом придавала пехоте сил. Но и усталость накапливалась изо дня в день: стоило колонне остановиться, и солдаты засыпали прямо на дороге.
— Вперед, пехота! — поторапливали командиры.
Крылов вставал и шел дальше, положив руку на пушечный ствол.
В Ямполе объявили привал.
Первой мыслью Крылова было поспешить в центр города: может быть, удастся что-либо узнать о партизанах. Но еще важнее для него было — выспаться.
— Проспал я Ямполь, — сказал он Пылаеву, когда полковая колонна покидала город. — В полиции здесь сидел…
— Говорят, полицейские тут перебили немцев и перешли не то к партизанам, не то к нам. Краем уха слыхал…
Эта мимолетная фраза внесла некоторую ясность в те декабрьские дни, когда Крылова и Бурлака привели в Ямполь.
Теперь каждое новое название впереди лежащих мест звучало для солдат как музыка. Позади остались уже два города, десятки сел и хуторов, а полк шел дальше.
У Десны дорога уперлась в тупик, тишина лопнула разрывами мин и снарядов.
По пути в Москву старший лейтенант Фролов сошел на станции Раменское. Это получилось само собой, будто помимо желания. Вагон остановился напротив вокзала, Фролов узнал Раменское и понял, что проехать мимо не может.
Он закинул за спину вещевой мешок и вышел из вагона.
Было последнее воскресенье августа, а солнце пекло, как в июле. На разомлевших от жары шпалах блестели расплывшиеся мазутные пятна.
Фролов пересек пути, повернул к озеру. На берегу, на той же окраинной стороне, отдыхали солдаты. Десантники. Но не те. Тех уже не было. И все-таки Фролова потянуло к ним, как домой.
На площадке, где прошлым летом он тренировал бригадную команду, усердно трудились футболисты. Все повторялось: на место тех пришли эти. И ни одного знакомого лица. Фролов был здесь посторонним.
— Играешь? — спросил лейтенант.
— Приходилось.
Они познакомились, вскоре к ним присоединились остальные футболисты. Фролов рассказал о себе, о Сталинграде. Ребята притихли. Все молоденькие, никто не нюхал пороха.
— Оставайся, старший лейтенант, с нами. Пойдем к комбату, он тоже в Сталинграде был!
Фролов мог бы остаться, это было даже заманчиво — вернуться назад. Только в прошлое не вернуться, да он и не хотел на готовенькое, будто на чужое. Его место теперь среди таких, как он сам…
— Нет, ребята, не хочу… повторяться. А вот по игре соскучился.
Он несколько минут жонглировал мячом — легко, даже виртуозно. В его команде так умели Крылов, Седой и Шубейко.
Солдаты одевались, покидали озеро.
— Старшина Боровичок, ведите роту! — распорядился незнакомый капитан.
— Есть! — отозвался старшина. — Выходи строиться! Становись! Равняйсь! Отставить. У тебя, Шаворушкин, на плечах голова или кочан? А ты что брюхо выставил? Р-равняйсь! Ир-рно!..
Фролов с любопытством смотрел на ретивого старшину. Такие водились только в тылу.
Наконец рота двинулась к лагерю.
— За-апевай!
Фролов вспомнил, что о каком-то Боровичке забавно рассказывал Крылов. Не об этом ли? Какая-то ниточка от прошлого должна остаться.
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Фролова, если бы он знал, что батальоном, который отдыхал на озере, командовал майор Босых, что в том же батальоне служил старший лейтенант Королев, что ротным старшиной у Королева был Дрожжин и что бригадную разведку возглавлял старший лейтенант Казеев. Ниточка от прошлого оставалась, да еще какая.
Фролов возвратился на вокзал, дождался электрички и поехал в Москву. Он не жалел, что побывал в Раменском. Здесь он окончательно уяснил себе: завершился целый этап в его жизни. Повторять азы он не желал, его пехотная биография закончилась под Дмитровском-Орловским, когда он бежал за танковой броней, задыхаясь от выхлопных газов. Дорога ему теперь — в танковые войска…
…Тогда, после смерти Васька, штрафники прошли еще поле и деревню. Потом оставшихся в живых — а осталось семнадцать из ста — повели в тыл.
И вот тут, совершенно случайно, Фролов встретил начальника политотдела армии генерала Храпова!
В другое время он не набивался бы в знакомые генералу, а тут был особый случай. Надо было выяснить, как это получилось, чтобы его, Фролова, в штрафную…
— Товарищ генерал Храпов!
Конвойный грубо подтолкнул Фролова, чтобы тот не задерживался на дороге, но «виллис» уже притормозил.
— Это я, Фролов! Мне надо с вами поговорить!
— Да убери ты свой пугач, кирюха! — прикрикнул на конвойного Брыль.
— Дай человеку слово сказать!
Храпов сам подошел к штрафникам. Он был явно озадачен, что из их среды окликнули его, и попросил офицера конвоя задержать группу.
— Лейтенант Фролов? Ты? Почему ты здесь?
— Об этом я у вас хотел спросить, товарищ генерал!
Узнав, куда следовали штрафники, Храпов приказал шоферу ехать назад.
— А как же полк, товарищ генерал? — забеспокоился майор, корреспондент центральной газеты.
— Извините, майор, важное дело, даже чрезвычайно. Я пересажу вас
