Миша не понимал. Но соглашался. Потому что с Ликой он не мог не согласиться. Он целовал ее в макушку и вдыхал аромат ее волос. И продолжал ждать воскресные дни, когда она убегала из дому «давать частные уроки английского языка». Погода редко баловала их. Они ждали настоящей, теплой весны, а она все не наступала, посылая вместо теплого солнышка серые дождевые тучи и холодный ветер.
— Ну, и денек выдался. Всю неделю ждешь, как праздника, а потом стоишь под дождем и не знаешь, что делать.
Миша обнял ее покрепче, защищая от мокрого ветра.
— Что делать-то будем? Куда направим свои стопы?
— Не знаю, — отозвалась Лика, ежась от холода. — Вот уж правда — не везет нам с погодой. Может кто-то там наверху против нашей любви?
— Вот еще. Пусть только попробуют!
Миша погрозил кулаком небу. Лика улыбнулась.
— Может, ты и дождь остановишь своим кулаком?
— Нет, дождь не остановлю. А вот билеты в кино можно купить. Ты как?
— Не хочется. Снова слушать, как вокруг пакетами шелестят и чипсами хрустят. Уж лучше просто посидеть под аркой и послушать дождь.
— Целый день? Не окоченеем тут? Так, — оживился он, — знаешь что, давай-ка съездим к одному моему старому приятелю. Это интереснее и намного лучше, чем заработать насморк.
Он шмыгнул носом.
— Слышишь, я уже кажется подхватил.
— Не велика трагедия! — засмеялась Лика. — Не смертельно.
— Тебе не смертельно, а как я теперь буду наслаждаться твоими духами? Хорошо, что я не дегустатор, а то бы полный каюк! Помню, был один старый фильм про дегустатора, духи нюхал мужик, работа такая у него была. Во время скандала нос ему одна стерва поцарапала, и он из-за этого нюх потерял. Расстроился — ужас. Прямо как я сейчас.
Лика залилась веселым смехом.
— Какой дегустатор, Миш? Какой нюх? Нюх у собак! У людей — обоняние. И дегустаторы — это те, кто пробуют, а те, кто нюхают — нюхачи.
— Ну, пусть обоняние, хотя по-моему какая разница. — пожал плечами Миша, ничуть не смутившись. — Так ты тоже этот фильм видела?
— Еще бы. Мужика того, между прочим, мой любимый литовский актер играл — Юозас Будрайтис.
— Сильно любимый? Сильно-сильно?
— Еще чего не хватало — ревнуешь?
— Кончено. Даже к дождю ревную, потому что он все время на твоих губах капли оставляет.
Лика смотрела на него и в который раз удивлялась — как в нем сочетались простота и даже наивность с такой чуткой нежностью и романтикой?
— Не волнуйся, дорогой. Я тебя и с насморком люблю и никому никогда не отдам.
Она провела рукой по его щеке.
— Ты славный. Ты такой славный, Мишка. Я тебя так люблю.
— О, хвала Всевышнему! Он услышал мою мольбу!
— Слушай, я сейчас и правда простужусь. У тебя, кажется, появилась идея? Или передумал уже?
— Айн момэнт, сударыня! Где-то у меня был его телефончик, правда, тыщу лет ему не звонил, — Миша извлек из кармана записную книжку и стал ее перелистывать.
— Ага, вот он! Сейчас мы ему звякнем из «автомата». Он наверняка дома. Кирюха не любит нигде шляться, по характеру отпетый домосед. Так у нас есть все шансы.
Выйдя на улицу, они быстрым шагом дошли до ближайшего телефона-автомата. В кабинке стоял неприятный запах мочи.
— Вот, козлы! — выругался, морщась, Миша. — Троглодиты какие-то, другого места как будто нельзя было найти! Полнейший дебилизм! Хорошо хоть, трубку не оторвали, скоты!
Лика молчала. Она не любила, когда Миша ругался. Она вообще не любила жестких выражений и агрессии. Но представить Мишу без «что в голове, то и на языке» было невозможно. И она понимала, что стоит за этим, и не сердилась.
Миша разговаривал по телефону и смотрел через окно будки на одиноко стоящую под зонтом Лику. Она казалась хрупкой и абсолютно беззащитной. Он не настаивал на афишировании их любви именно по этой причине — он боялся за нее. За то, что она не выдержит напора злобной толпы. За то, что боль окажется для нее слишком сильна. И он соглашался мотаться, как подростки, по чужим квартирам, прятаться, скрывать, любить урывками, вымаливать у судьбы счастливые моменты, лишь бы оградить ее от боли. Ему было мало дела до ее пингвина-мужа, только ради нее он был согласен ждать. Пусть сама решит, когда. Пусть сама подберет момент. Он просто будет рядом.
Он вышел и телефонной будки.
— Все в порядке! Кирилл дома! Ждет нас. Едем!
— Что, так вот просто заявимся, с пустыми руками? Миша, как-то не удобно.
— Не удобно на потолке спать, а мы купим бутылочку хорошего вина, шоколадных конфет. «Кара-кум» — его слабость. Он, знаешь, такой сластена!
— Ты так хорошо его знаешь?
— Кирилла? Да с самого детства! Мировой парень, со странностями, конечно, немного. Не такой как все.
— Что имеешь в виду?
— Увидишь. Но это все не важно. Главное, друг он надежный, а остальное — чепуха.
Кирилл действительно жил совсем близко. Им пришлось проехать всего три остановки и они уже оказались рядом с его домом. Поднялись на второй этаж. После тихого звонка, дверь им открыл высокий щекастый увалень в очках, Кирилл. Эдакий местный Гаргантюа. Он очень обрадовался встрече, долго тискал Мишу в своих могучих объятиях, потом его представили очаровательной гостье.
— Добро пожаловать в мою скромную берлогу.
Он выглядел немного смущенным появлением красивой молодой женщины и от того его движения были еще более неуклюжими.
— Проходите в гостиную, не стойте в прихожей.
«Берлога» Кирилла представляла собой просторную трехкомнатную квартиру, окнами выходившую тихий сквер. Жил он здесь с бабушкой, родители его погибли в той самой страшной железнодорожной катастрофе 4 июня 1989 года под Уфой, когда из-за неисправности газопровода произошел взрыв. В эпицентре взрыва оказались два встречных поезда Адлер — Новосибирск и Новосибирск — Адлер. Миша заранее предупредил Лику, чтобы она не интересовалась родителями, воспоминания до сих пор были очень болезненными для Кирилла. Воспитание Кирилла легло на плечи бабушки, других родственников у него не было, кроме двоюродной тетки где-то на Алтае.
Кирилл провел гостей в просторную комнату, где в глубоком кожаном кресле дремал здоровенный полосатый котище. Комната представляла собой настоящий маленький музей, забита до предела дореволюционной мебелью, на стенах висели в рамках старые пожелтевшие фотографии начала века, у окна двухтумбовый письменный стол с массивной резной столешницей, с бронзовым чернильным прибором в виде двух тевтонских рыцарей, книжные шкафы, ломящиеся от старых книг.
Кирилл казался слишком большим даже для этой просторной комнаты, он стоял посередине и с предвкушением разглядывал коробку «Кара кума».
Лика улыбнулась. Еще один большой мальчишка. Такой же, как Миша. Немудрено, что они друзья.
— Вы вместе учились? Миша говорил, что знает вас с детства.
Кирилл вскинул голову, и очки сползли вниз. Он смущенно поправил дужку.
— Нет, учились-то мы в разное время. Я ведь постарше Миши, учился в одном классе с его братом, Артемом. Царствие ему небесное. Мы дружили с раннего детства. Не разлей вода — это было о нас. С детского садика, в одну группу ходили.
Артем… Наверное, был такой же романтик и мечтатель, как и его братишка, как и его друг. Лика медленно передвигалась по периметру комнаты, заворожено разглядывая каждую деталь. Обстановка напоминала ей дом ее бабушки, где все старинное бережно и с любовь хранилось, и истории о каждой вещице передавались из поколения в поколение.
— У вас тут как в настоящем музее.
Кирилл расплылся в довольной улыбке.
— Это все от прадеда осталось. Он у меня в царской армии служил, после Гражданской войны преподавал в военной академии. Потом репрессировали в тридцать седьмом как врага народа. Так и сгинул бесследно в сталинских лагерях. А вещи его остались. Это еще что! Из старинных вещей было много чего интересного, да в войну прабабушка за бесценок продала, тяжело было, голодали.
Он сделала два крупных шага и оказался около пожелтевшей от времени фотографии бравого военного в рамке, висевшей над черным кожаным диваном.
— Вот, он — мой предок, Владимир Васильевич, горделиво кивнул Кирилл.
Лика облокотилась на диван, чтобы поближе рассмотреть лицо человека, о котором до сих пор так много говорят неодушевленные вещи. Диван был древний, с валиками и кистями, таких уже ни где и не увидишь, только в старых фильмах. Над диваном на полочке стояла вереница белых слоников. Тех самых милых слоников, на которые когда-то давным-давно была мода, а потом их стали считать символом мещанства.
— А вы чем занимаетесь? — поинтересовалась Лика.
— Кирилл — классный фотограф, — вклинился в разговор Миша, откупоривая бутылку вина.
