Иван Сидорович вернулся домой поздно. Разделся, выпил стакан остывшего чая. Задумался. Как ему поступить? Ему, замполиту? Случилось ЧП. Жертв, к счастью, нет. Доложил начальнику политотдела. Надо привлекать виновных к ответственности. Загубисало жмет на Мальцева. Но ведь Мальцев-то не виноват? Может быть, виноват лишь в том, что не доложил сразу о самоуправстве Федоровича. Беседовал с очевидцем - Стриженовым - он подтвердил, что Федорович самовольничал, нарушал правила полета. Неужели Стриженов смалодушничал перед Загубисало и отказался от своих слов? А Федорович? Этот нагромождает одну нелепость на другую, чтобы опорочить Мальцева, выгородить себя. Нет, замполит, будь объективен. Не дрейфь, держись. Правда на твоей стороне. Пусть и ты несешь ответственность за ЧП, за то, что не добился еще настоящего порядка на аэродроме. Да, это так. Выговор тебе обеспечен. Ведь ЧП - результат отсутствия хорошо поставленной партийно-политической работы, как пишут почти во всех докладных об итогах расследования. Но надо найти и непосредственного виновника происшествия. А он - это установлено - не кто иной, как Федорович… Вот и борись теперь за правду, замполит. На душе было прескверно.
«Надо поговорить с начальником политотдела», - подумал Иван Сидорович.
Бортов потянулся к телефону, поднял трубку, услышал голос: «Третий слушает». Взглянул на часы: половина второго.
- А, дежурный. Не спите? Это проверка. - И опустил трубку на аппарат.
«Завтра доложу лично», - решил он и пошел к дивану, чтобы хоть немного соснуть.
Через несколько недель Павлу вручили приказ. В глаза бросились слова, набранные жирным шрифтом: уволить в запас. Они хлестнули словно грозовой разряд.
«За что? За что?!» - хотелось крикнуть в лицо Налимову, выглянувшему в маленькое окошечко.
- Распишитесь, Мальцев, - сказал он Павлу безразличным тоном и ткнул своим желтым от махорочного дыма пальцем в листок.
Павел присел на краешек стула, сердито макнул перо в чернильницу, размашисто написал: «Читал. Мальцев».
- А теперь - к финансисту. Он подобьет бабки и, как говорится, с богом, - сказал Налимов и захлопнул дверку перед самым носом Павла.
- Да ты что?! - невольно вырвалось у Мальцева. Дверца вновь открылась, и из окошка высунулась бритая голова Налимова.
- Кстати, Мальцев, получен еще один документик. С ним познакомитесь в горсовете. Сегодня звонили, чтобы зашел. Придется расстаться… - Налимов протянул из окна руку и ткнул в орденские планки Мальцева.
- Не смей прикасаться! - гневно крикнул Павел.
Налимов мгновенно отпрянул.
Павел выскочил во двор. В лицо ударил жаркий воздух. Павел рванул ворот кителя и, обессилевший, опустился на скамейку в курилке.
«Что же это такое? А?» Внезапно нахлынувшая обида сжала горло, и он, сам того не замечая, заплакал. Заплакал, как ребенок, никого не стесняясь.
Из штаба вышел Бортов, увидел Мальцева, присел рядом.
- Павел Сергеевич, - произнес он, - да успокойся ты!
Павел закрыл лицо руками и зарыдал. Его плечи билась словно в лихорадке, на виске часто-часто пульсировала синенькая жилка.
- Успокойся, Павел Сергеевич.
Павел взглянул на замполита, еле слышно спросил:
- И это верно, Иван Сидорович?
Бортов отвел глаза в сторону, поковырял носком сапога песок.
- К сожалению, да. Звонили, чтобы ты зашел… в горсовет. Есть решение лишить тебя звания Героя…
Павел вскочил. Широко раскинув руки, сделал несколько шагов и, споткнувшись о край железной бочки, врытой в землю, повалился. Фуражка, блеснув на солнце эмблемой, отлетела в сторону, на кустах акации повис костыль, покачиваясь, будто маятник, на металлической, отшлифованной рукоятке. Павел попытался подняться, но не смог…
Очнулся Мальцев в госпитале. Он не смог припомнить, как оказался здесь. Ощупал лицо. Кажется, в порядке. Потрогал правое плечо - болит. Позвал сестру.
- Я здесь, Павел Сергеевич, - услышал показавшийся знакомым голос.
- Валя, это вы? - спросил Мальцев.
- Да, это я, Павел Сергеевич.
- Как вы сюда попали?
- Лежите спокойно, вам нельзя волноваться, я потом объясню.
- А где Тонечка? Почему нет ее?
- Она была. Долго сидела. Устала. Попросила меня подменить.
- Когда… придет?
- Скоро, скоро, Павел Сергеевич.
- Скажите, что со мной произошло?
- Лежите, вам нельзя много говорить.
- А ордена целы, Валя?
- Какие ордена?
- Мои, конечно.
- Куда же они денутся, Павел Сергеевич? Тоня взяла… Успокойтесь. Вон идет доктор.
- Доктор?
- Да.
- Не Петр ли Петрович. Золотой человек. Нет, конечно, не Петрович. Он в Москве, в Склифосовского. Вот, чертяка, оттяпал мне обе ноги и говорит, что так и было. Чудак рыбак. А теперь лежи с этими обрубками, как прикованный. Валя, скажите, где мои протезы?
- Ого, кажется, наш больной заговорил? - весело сказал доктор и нащупал пульс. Вскинув взгляд на часы, он немного помолчал, подсчитывая удары, и, осторожно положив руку Павла на постель, заметил: - Богатырское у вас сердце, молодой человек.
- Не жалуюсь, доктор, - ответил Павел.
- Выл нервный шок. Сейчас главное - покой, крепкий сон и вот такая милая девушка. - Доктор показал на Валю. - Ее обворожительная улыбка вылечит любого. Вы кем товарищу летчику доводитесь? - спросил ее доктор.
- Я просто знакомая. Меня попросили посидеть.
- Ну, посидите, а я пойду пропишу лекарства. Главное же лекарство, молодой человек, покой. Да, да, покой…
- Все они такие чудные, - сказал Павел, когда врач удалился, и показал Вале на стул: - Присядьте. Хотя дайте, пожалуйста, попить. Во рту пересохло.
Валя принесла чайник с холодным кипятком, приподняла голову Павла, прикоснулась носком чайника к его губам. Павел жадно начал пить. На его мускулистой шее вниз-вверх забегал кадык.
«Хороший ты мой Пашка, - говорили большие голубые глаза Вали. - Если бы ты знал, в каком положении сейчас твоя добрая, славная Тонечка. Ведь она не вынесла удара и слегла от сердечного приступа в больницу. Выдюжит ли, перенесет ли? Не дай бог, как говорится, останешься ты, Пашка, боевой и славный Пашка Мальцев, один-одинешенек, будешь горе мыкать».
Бортов, отправив Павла в госпиталь, попросил Валю заехать к Тоне, осторожно сообщить ей о госпитализации мужа. Но Валя не успела переступить порог квартиры - сунулась мокрым лицом в плечо Тони, разревелась.
Тоня, как стояла посреди комнаты, так и окаменела. Только и успела произнести: «Что с ним? Ну, говори!» Побледнело лицо, посинели губы, на лбу выступил холодный пот.
В кроватке, стоявшей возле стенки, вдруг заплакала Леночка.
Валя пришла в себя, бросилась к ведру с водой, прыснула на лицо Тони. Соседка принесла валерьянки, несколько капель с силой влила в рот Тони, и та чуть приоткрыла глаза.
- Девушки, дорогие, где он? - сказала Тоня и опять забылась.
Соседка вызвала «скорую помощь», и Тоню отправили в больницу.
Павел немного подремал. Когда открыл глаза, увидел Валю, нахмурился.
- Вы еще здесь, Валя?
- Да, Павел Сергеевич.
- Почему вы не идете домой?
- Успею.
- А Тонечка не приходила?
- Наверное, она сегодня уже не придет. Сами знаете, утомилась, сутки сидела, и Леночка…
- А-а, Ленок. Приводите ее сюда. Пусть Тонечка приведет.
- Зачем еде, Павел Сергеевич, ребенок ведь…
- Ничего, она вся в меня, Валя.
- Это хорошо. Когда в отца, говорят, счастливая.
- То-то счастье отцу привалило, хоть лопатой греби.
- Разберутся, Павел Сергеевич.
- Кто? Загубисало? Жди.
- Зачем Загубисало? Повыше есть.
- Выйду, напишу. Самому высшему напишу. Если в войну помог, поможет и сейчас. Ведь я…
- Обязательно разберутся.
- Напишу, все напишу… - Помолчал и о другом: - Бортов не заходил, Валя?
- Иван Сидорович? Звонил.
- Ну и что?
- Спросил, как дела у вас. Я сказала: молодцом выглядит.
- А он?
- Я, говорит, так и знал, все обойдется,
- Хороший он человек, Иван Сидорович.
- Да, душевный.
Вошла палатная сестра. Строго посмотрела на Павла.
- Выпейте, больной, - сказала она и поставила на тумбочку лекарство. - А разговаривайте поменьше, вредно.
- Хорошо, сестричка, - ответил Павел и послушно проглотил лекарство, которое ему подала Валя.
- Ну, отдыхайте, Павел Сергеевич, - сказала Валя и поднялась со стула. - Я в коридоре посижу.
Валя вышла. Павла окутал глубокий сон.
Мальцев сидел в маленьком полутемном подвале - пивной, уставившись помутневшими глазами в кружку…
У Павла сразу все пошло как-то вверх тормашками. Лишь успел встать на ноги, как его вызвали в горсовет, прочитали бумагу о лишении звания Героя, вежливо попросили Звезду. Павел, отупевший от всего, осторожно отцепил ее от кителя, поцеловал и отдал.
