— Да на хрена оно мне надо?
— Правильно, Тятя, хороший ты человек. И не станешь, хотя был бы не такой уж плохой министр! А вот те, кто воображал, что республикой руководить — все равно что свиней за сараем колоть, и кого досрочно записали в интеллигенты, стали! Во-вторых, пока их подучивали и откармливали, столицы отстраивали, культура и быт самих народов во многих мелочах, к которым каждый человек с детства относится с нежностью, оказались ни к чему, исчезать стали! Леса — в щепки, реки ссохлись, города — все в одинаковых панельных домах. Глобальные планы! До мелочей руки не доходят! Бездумно нарушили эту культуру. Сельскую — так угробили во многих местах просто! У людей от этого в душах боль! Лишним рублем за счет России эту рану не замажешь! Даром получаемые деньги только спесь у людей прибавляют. На этом-то националисты и сыграли! И крыть их оказалось нечем! Генсек — придурок, и в конституции бредятина записана: вплоть до отделения! Вот вам и результат, что смогли натворить скороспелые и ущербные интеллигенты, которым вручили власть коммунисты, а теперь суют в карманы бабло иностранные разведки! Отсюда вся кровища!
— Ну, это не вопрос! — подгоняет Витовт.
— Да, не вопрос, просто дополнительное для наших товарищей объяснение. Теперь, заметьте, как это, с другой стороны, сказалось на русских областях, за счет которых республики тащили в коммунизм, прикармливали. Здесь — импортное шмотье и шоколадные конфеты, а в Средней полосе и в Сибири — водка и черный хлеб! В Кишиневе строительство высотных домов, особые проекты чудес из стекла и бетона, а какой-нибудь Мценск или Брянск — в серости и разрухе, да вокруг мертвые и умирающие деревни! Вот поэтому мы воюем, а в России родной русский народ нас не очень-то поддерживает. Республики в его представлении — паразиты, отделились, и слава богу!
— Ясно, ясно! Уже всем последствия объяснил, даже Гуменюк, если бы захотел, тебя понял! Предложения где?
— Вот я и думаю, надо было не создавать республики там, где никто этого не просил. Нужно было слхранить былое деление на губернии или края. И в них уже дать национальным областям и даже отдельным национальным общинам поддержку и гарантии, культурно-национальную, а не политическую автономию! Помогать самоуправлению и быту внизу, а не создавать сверху кучу лишних администраторов и продажные политические верхушки! Так можно было сделать для людей больше, чем в республиках, и культура не была бы затащена в политику! Сколько самых простых, но важных вопросов и дел было угроблено потому, что их не давали решить на местах, поднимали на республиканский уровень! Подлинную свободу подменили подачкой — возможностью для кого попало занять множество республиканских должностей и решать за других. Вот эту уродскую систему националисты используют, и ею же нас в нос тычут! И куча простых молдаван им верит, потому что не могут взять в толк, что русские пострадали от этой системы не меньше, а больше всех. Ну и какие эти республиканские руководители были по отношению к собственным народам? Годами выслуживались перед Москвой, и одна Москва после этого осталась виновата!
Вот когда это понимаешь, то ясно становится, что такой способ устройства государства, где все основано на взаимодействии центра с органами самоуправления, без посредства гнилых республик — не хуже прочих. Рано от него отреклись. Вот я снова повторяю: лучше бы не делали из Кишинева столицу, не создавали продажную национальную интеллигенцию из кучки бездельников, которые на селе за овцами ходить не способны, не проводили бы новых границ, не гнали бы в коммунизм и не лезли никому из лучших побуждений со своим уставом в душу! Какое счастье было бы, если бы говенные души националистов и партийных секретарей вроде Снегура так и остались бы в своих силосных ямах и курятниках, а нормальные люди получили возможность не только в столицах, но и везде, в любом городе и селе жить и работать достойно!
— Ну а там, где народ все равно требовал бы свою республику?
— Ну, там, где народ до этого дорос, запрещать ему не будешь, его страну с карты не сотрешь. Но и для таких случаев право наций на самоопределение в конституцию записывать не обязательно. Самоопределение народа — такая вещь, что никакие законы ему не подмога и не преграда. Это все равно, что отделение моря от океана. Оно должно происходить естественно, когда к тому появились условия, а не тогда, когда его кто-то хочет отсрочить или, наоборот, подтолкнуть. Поэтому запись о праве на отделение в конституции — всего лишь рычаг для политических проходимцев, и не более того. Иначе говоря, стоп-кран в самолете. Кто бы за него ни дернул, все разбиваются, и льется кровь.
Не будь воспитания людей на этом маразме, будь жизнь организована по уму, условия к независимости республик создавались бы не по желанию политиков, а по необходимости для народа. Отделялись бы они постепенно, и не так безобразно, уничтожая людей, как это сейчас происходит. Например, в той же царской, имперской России у Финляндии было больше автономии, чем у любой союзной республики, даже свои деньги и таможенная граница. И это не было ни моментальным распадом, ни темой для общественных раздоров — больше ста лет всеми воспринималось нормально. В результате отделилась жизнеспособная страна, обратно в Швецию с дурными воплями не полезла и потоков беженцев из нее не было.
— Подожди, так ты все-таки за царя? — пытаются проявить сообразительность Серега Гуменюк и Федька Кацап.
— Очнулись! Два балла за отсутствие на лекции! Отучились бы с мое на юрфаке, понимали бы, что империя может быть как монархией, так и республикой, вроде Соединенных Штатов, — говорю я. — Поймите же: империя — это вовсе не символ единовластия и произвола. Это способ устройства большой страны, хороший, просто десятилетиями оболганный способ. Ложь и дикость не только империю, любую страну превращают в зверинец. И лучший тому пример — наша Молдова, где вместо обещанного народу возрождения развязали войну. Впрочем, я скоро и на царя соглашусь, лишь бы бардак кончился!
— Надо будет опохмелиться, скажи об этом Сержу! Он в стельку тебя напоит на радостях, что полку монархистов прибыло! — шутит Семзенис.
— Погоди-ка, значит, Америка — это империя?! — выхватывает неожиданно запавшее ему в душу слово Кацап. — Не может быть! Чего ж тогда они нас всю дорогу дрючили, будто Союз — империя зла?! А сами-то, выходит, тоже империя?
— Эх ты, дядя Федор! Да где ж ты видел, чтобы пропаганда, наша или чужая, была правдивой? Все правильно, не оговорился я. Штаты действительно почти классическая империя и обвинили Союз в том, чем всегда были сами. А себя назвали демократией. Обычный ход с подменой одного из двух сравниваемых понятий, чтобы создать ложное противопоставление между похожими вещами, одну очернить, а вторую подкрасить!
— Вот это да! — поражается Кацап.
— А ну скажи мне, что же тогда было в октябре семнадцатого года — революция или переворот? — продолжает с другой стороны наседать Гуменюк. Он жаждет конца этого заумного разговора, но с соблюдением своего престижа как его равноправного участника.
— Историю в школе учил?
— Ну, б, читал! — В напряжении мысли, где же подвох, Гуменяра лезет в ноздрю пальцем и задумчиво ковыряет.
— Так объясни мне, каким образом Великая французская революция продолжалась целых шесть лет, а у нас в одном семнадцатом году произошли аж две, февральская и октябрьская? Ну, в феврале перешла власть от царя к временному правительству, а в октябре от временного правительства к советам. События последовательные — с участием одних и тех же партий и лиц. И дальше революционные перемены не закончились, а наоборот, продолжались. Только к 1918-му году коммунисты укрепились и организовали новое свое государство, которое превратилось в Союз лишь в декабре 1922-го! Так сколько было у нас тогда революций? Не можешь объяснить? Отвечаю: одна Великая русская революция была: 1917–1922 годов! А какое событие в ней назвать гадким переворотом или великой датой — это так же случайно, как то, у какой ножки кресла ты сейчас свою соплю прилепишь! Те, кто сегодня кричит про плохой октябрьский переворот, в поезде истории такие же пассажиры, как те, кто вчера орал про Великую Октябрьскую революцию! Усек?!
Витовт разражается искренним хохотом. Гуменяра озадаченно моргает. Затем он находит-таки кажущийся ему достойным выход из положения:
— Вот гад! К какой стенке его, б, ни припри, вывернется! Брехать — не мешки таскать! Если когда-нибудь сделают мозгосральные войска, тебя непременно надо туда маршалом или замполитом!
Все смеются. Я тоже улыбаюсь. Хватит выступать, ребята от наук устали. Пытаюсь разлить еще по одной, и тут открывается, что мы на пороге измены. Пока я растекался мыслию по древу, более расторопные мои товарищи тихой сапой прикончили «Дойну», и собираются смочить клювики в «Белом аисте»! Вот чего Семзенис шестерил! Спешил за быстро утекающей в кишки колхозного крестьянства «Дойной»! Э, так не пойдет! Пора звать на подмогу Сержа и Жоржа!
