Всю операцию по уничтожению отряда Храмцова разработал сам Гриваков. Был у него на примете один человек, которого он до поры до времени не трогал, так сказать, держал в резерве. Он лично в 1941 году завербовал его в тайную полевую полицию, но в свое отделение не взял. Этот человек тихо сидел себе в деревне и ждал своего часа. Задание у него было такое: любыми путями попытаться завязать отношения с партизанами. Прикинуться сочувствующим им, помогать продуктами, постараться стать связником, а позже проникнуть в отряд. И человек затаился, терпеливо ждал. Партизаны тайком пробирались в деревни, узнавали про немецкие гарнизоны, склады боеприпасов, брали на заметку полицаев, карателей. Население всем, чем могло, им помогало. Только к осени 1942 года наладилась у Кузьмы Даниловича Лепкова постоянная связь с человеком из партизанского отряда Хромого Филина. Пока ему поручали самые несложные задания: следить и сообщать о передвижении немцев по большаку, предупреждать население окрестных деревень об угоне молодежи в Германию.
Гриваков колебался: схватить партизанского связника или еще подождать? Ему приходилось иметь дело с партизанами, и он знал, что вытянуть из них признание, как правило, невозможно, а ему хотелось точно знать, где прячется Хромой Филин. Схватишь связника — отряд тут же перебазируется, я у Филина достаточно в лесу подготовленных потаенных местечек. Отряд его небольшой, но вред наносил гитлеровцам ощутимый. Лагерь свой он постоянно менял, иногда вообще уходил из этих мест, потом возвращался. Скоро назначили и награду за голову неуловимого Филина. Лепкова не брали в лагерь партизан, а связник ни разу не обмолвился, где базируется отряд. Больше ждать не было смысла, и тогда Гриваков организовал тщательно продуманное нападение на дом Лепкова в то время, когда там находился связник. Случилось это в октябре 1942 года. Своим людям он приказал стрелять мимо. Связнику и Лепкову дали возможность уйти от преследования, и они скрылись в лесу, который начинался за околицей. Каратели какое-то время преследовали их, строча из автоматов, потом отстали.
Так Кузьма Лепков попал в партизанский отряд Храмцова. У командира было правило: каждый новый человек, попавший в отряд, проходил как бы испытательный срок, в основном находился в лагере, а если ходил на боевые задания, то его обязательно подстраховывали — в общем, человека проверяли, как говорится, со всех сторон. Командир отряда знал, что фашисты специально готовят в школах провокаторов, которых засылают к партизанам. Потому так долго и смело действовали поблизости от немцев партизаны, что Филин поддерживал железную дисциплину и собрал вокруг себя преданных, храбрых людей, на которых во всем мог положиться. До лета 1943 года предатель не смог ничего сделать для Гривакова: командир определил его в свою группу кашеваром. И лишь весной Лепкова стали брать на боевые операции. Предатель постоянно ощущал, что находится под чьим-нибудь наблюдением. Однажды его и еще одного партизана из окруженцев Филин отправил на разведку в деревню, которая находилась по соседству с базой карателя. Лазутчик выбрал момент и застрелил разведчика, а сам опрометью кинулся к Гривакову…
Лепков рассказал, что Хромой Филин разбил свой партизанский отряд на четыре большие группы, которые действуют в разных районах. Во главе каждой группы свой командир, подчиняющийся Храмцову. Лазутчик попал в самую небольшую группу, которой командовал лично Филин. Группы почти не общались одна с другой — так постановил Храмцов, это гарантировало весь отряд от провала. Командир и его ближайшие помощники регулярно встречались с партизанами остальных групп, проводили совещания, но совместных операций в бытность Лепкова ни разу не проводили. Немцы считали, что действует один отряд, и поражались, как Хромой Филин ухитряется почти одновременно наносить удары по объектам в разных районах.
Группы часто меняли свои лагеря, каждая располагала запасными базами. Лепкову не довелось побывать в других группах, больше того — увидеть хотя бы одного партизана оттуда. Конечно, к Филину приходили связные, но встречи происходили не на территории лагеря.
Разделил Храмцов отряд на четыре группы еще и потому, что в этой местности было сосредоточено много немецких войск и большой отряд скорее был бы обнаружен. А мобильные, подвижные группы — в них было по сорок — шестьдесят человек — успешно выполняли свои задачи, сея среди немцев хаос и панику.
И в этот раз Филин со своей немногочисленной группой собирался совершить дерзкое нападение на танковую часть, расположившуюся в поселке Клины. Партизаны заготовили вдоволь бутылок с зажигательной смесью, противотанковых гранат…
Ранним июльским утром каратели обложили со всех сторон лагерь Храмцова. Прикинувшись раненным, Лепков, волоча ногу, вышел к сторожевому посту, часовой его узнал, подошел ближе, чтобы помочь, и был убит финкой, спрятанной в рукаве провокатора.
Партизан захватили врасплох, и все же Храмцов попытался вывести своих людей к Мертвому озеру, — за ним находилось непроходимое болото, очевидно, командир надеялся уйти через него, он знал потайную тропу. У Мертвого озера разыгрался последний жестокий бой, и группа Филина перестала существовать. Не ушел ни один. С презрением и ненавистью смотрели оставшиеся в живых партизаны на предателя Лепкова. А тот, сидя рядом с Гриваковым на поваленной сосне, обмакнувшей свои ветви в озеро, пил самогон и закусывал тушенкой. Настроение у него было прекрасное, он видел, что его начальник доволен, да и изрядная сумма за предательство причиталась и ему, Лепкову. А эти люди, что на берегу, уже покойники. Никто из них не останется живым и ничего никогда не расскажет… Как и «граф», Лепков поначалу верил, что фашисты свергнут Советскую власть, и из кожи лез вон, чтобы выслужиться перед новыми хозяевами.
Ломая кусты, к берегу с ревом приблизилась грузовая, крытая брезентом машина, из нее высыпали немецкие солдаты и стали сгружать большую деревянную лодку, сбрасывать пудовые камни, из кабины поспешно выбрался толстый оберштурмфюрер Рудольф Барк. Начальник тайной полевой полиции улыбался и еще издали раскрыл объятия проворно вскочившему Гривакову.
— Поздравляю, дорогой граф! Я представлю тебя к Железному кресту! — по-русски воскликнул он. — Ты есть большой молодец! Штандартенфюрер тоже поздравляет тебя!
— А это… — Гриваков сделал красноречивый жест пальцами.
— О да-да! Награда есть твоя, граф! А лично от меня — бутылка лучший французский коньяк!
Хмельной от радости и вина, Гриваков отобрал двух карателей для совершения казни. Лодку уже спустили на воду, нагрузили камнями, на корму положили бухту черного кабеля. Затолкнув в нее двух партизан, палачи стали обвязывать камни кабелем.
— Погодите! — крикнул своим Гриваков. — Они ведь потом, когда их раздует, всплывут.
Каратели недоуменно смотрели на него, один из них уже сидел за веслами, второй возился с камнем и кабелем. Партизаны молча сидели на дне лодки, В глазах — ненависть и смертная тоска. Никто из отряда Храмцова не запросил пощады, не проявил малодушия.
— Надо кишки им, гадам, выпустить — тогда не всплывут, — осенило Гривакова.
Каратель, привязывавший кабель к камню, вылез из лодки.
— Я не могу, — пробурчал он, отходя в сторону.
«Граф» метнул на него свирепый взгляд, но ничего не сказал, он с ним потом потолкует…
— Кто их выпотрошит, тому бутылка шнапсу и банка тушенки, — заявил Гриваков. — За каждого казненного!
Каратели мялись на берегу, бросали исподлобья хмурые взгляды на своего начальника. Даже им, привычным к казням, стало не по себе от этой чудовищной затеи «графа».
— Сделать партизан харакири? — расхохотался Барк. — Вы, граф, делаете успехи прямо на глазах! Великолепная идея! До такого бы и сам сатана не додумался!..
— Господин оберштурмфюрер, у моих людей нервишки не выдержат, — сказал «граф», решив про себя, что потом расквитается с трусами.
— У немецких солдат есть железные нервы, — ухмыльнулся эсэсовец и отдал приказ своим людям «показать этим русским, как умеют работать истинные арийцы».
Двое фашистов двинулись к лодке, тот, что сидел на веслах, охотно уступил свое место. Лодка отплыла метров на сто от берега. Палач в расстегнутом мундире с закатанными рукавами, по-видимому, не знал, как взяться за дело; он то поднимал камень со дна лодки, то пытался содрать с жертвы рубаху.
— Перережь веревку на руках! — подсказал с берега «граф». — Никуда теперь не денется…
Палач так и сделал, затем через голову содрал с партизана серую рубаху, вытащил из ножен блеснувший тесак, но в это же мгновение партизан грудью бросился на него, обхватил за горло и вместе с палачом перевалился за борт. Толстогубый помощник (он был ниже ростом) повернулся спиной к своей связанной жертве и схватился за автомат, но стрелять не решился: в воде барахтались свой и партизан. Слышались тяжелое дыхание, хрипы, бульканье.
