Андрюха три раза плюет через левое плечо и стучит по дереву. Мы закуриваем по новой, некоторое время молчим.
– Блин, скорее бы уж в Чечню… А то што ж это такое – не армия, а сплошное пропижживание, – шепелявит раздувшимися губами Тренчик.
– А ты что думаешь, в Чечне разведки нету, что ли? – возражает ему Осипов.
– Есть. Но бить они нас там не будут.
– Почему?
– Почему у коровы сиськи между ног? – огрызается Тренчик. – Чего ж тут неясного? У нас же будет оружие. Ни одна сволочь не ударит меня, если у меня в руках будет автомат.
– Понятно, – говорю я. – Но у них тоже будет оружие, Тренчик. И в отличие от тебя они умеют им пользоваться.
– Это точно, – подтверждает Осипов. – Я когда узнал, что нас в Чечню везут, подумал, что хоть стрелять научусь как следует. А нас же здесь ничему не учат, только бьют.
– Как же мы будем воевать, мужики? – спрашивает Зюзик.
Это риторический вопрос, и ему никто не собирается отвечать.
Мы не умеем рыть окопы, не умеем укрываться от пулеметного огня и не знаем, как правильно установить растяжку, чтобы она не взорвалась в руках. Нас никто не учит этому. Мы не умеем даже стрелять, все в нашей роте держали оружие в руках только два раза. Если бы мы попали на войну прямо сейчас вот, из-под этого абрикосового дерева, то вряд ли прожили бы даже несколько часов.
– Надо валить отсюда, – говорит Зюзик.
– Да? И как ты собираешься валить? – интересуется Осипов. – У тебя есть деньги? Одежда?
– У нас есть магнитолы, их можно продать. На дорогу, пожалуй, хватило бы, – говорю я.
– А паспорт? Никто не продаст тебе билет без паспорта.
– Паспорт могут выслать по почте. Надо только написать родителям.
– А что, правда! – Зюзик увлекся этой идеей. Теперь ему кажется, что он и вправду готов бежать. В последнее время Зюзик вообще часто затевает эти разговоры. – А, мужики? Давайте напишем домой, чтобы нам выслали паспорта, и свалим отсюда, а?
Выясняется, что у Тренчика нет паспорта – он сдал его в воен комате. Да и у Осипова тоже.
– Все равно денег на всех не хватит, – говорит Тренчик. – И потом, чего сейчас-то бежать, все равно ж разведки нету. Когда вернутся, тогда и побежим.
– Хоть бы их там поубивало всех, – говорит Андрюха.
– Нет, не всех, – возражаю я. – Виталика можно было бы оставить.
– Виталика – да. А остальных пускай всех убьет к чертям собачьим!
– А что нужно сделать, чтобы попасть в госпиталь? – снова заводит свою шарманку Зюзик.
Он никак не может расстаться с мыслью свалить из полка. Казалось бы, чего проще: полк не охраняется – вышел из казармы и иди куда хочешь. Вся беда в том, что идти-то как раз и некуда. Бежать домой? Там нас ждет тюрьма, ведь мы будем считаться дезертирами; к тому же до дома нужно еще добраться: нередки случаи, когда солдат убивают по дороге или похищают, уводят в рабство прямо на вокзале. Да и патрули кругом. Так что в полку безопаснее всего.
– Можно опустить почки, – говорит Андрюха. – Насыпаешь полстакана соли, разводишь водой, выпиваешь и прыгаешь с подоконника. Верный дембель… А еще можно дышать битым стеклом. Кровохарканье обеспечено – верных полгода в госпитале. А то и комиссуют, если повезет.
– Еще можно вены резать, – говорю я. – У нас в учебке один резал. Оттягиваешь кожу на руке и несколько раз взрезаешь ее лезвием. Очень эффектно, море крови, и главное – абсолютно безопасно.
– Попроси лучше Тимоху, он тебе челюсть сломает, и никаких проблем, – произносит Тренчик. – А можешь не просить, он все равно сломает когда-нибудь.
– Да, челюсть – это неплохо, – гнет свое Зюзик. – Верных два месяца на больничной койке. А еще лучше челюсть выбить. Парни рассказывают, что если ее постоянно выбивать, то она начнет сама вываливаться из пазов, стоит только рот открыть пошире. А это уже дембель. Нужно только найти такого человека, который сумел бы выбить челюсть, не сломав ее при этом. В госпиталях уж наверняка есть такие. Эх, если бы попасть в госпиталь!
– Если бы у бабушки кое-что было, она была бы дедушкой, – отвечает на это Тренчик.
– Вот послушай, – продолжает разговор Осипов, – вот ты из Москвы, все знаешь. Скажи, кто начал эту войну?
Почему-то он считает, что москвичам известно все на свете.
– Понятия не имею. Спроси чего полегче.
– Нет, ну все-таки, как ты думаешь? – не унимается он.
– Ну, президент, наверное.
– Что – сам, лично?
– Нет, со мной посоветовался.
Мне не хочется разговаривать. Брюхо набито, обед лениво ворочается в желудке, и хочется спать. Мы валяемся в теньке, нас не бьют, табачный дым греет легкие. Чего еще надо?
– А вот интересно, может министр обороны сам начать войну, не докладывая президенту?
– Не может, – отвечает Витька. – Президент у нас – верховный главнокомандующий. Все войны начинает только он.
– А из-за чего началась эта война? – продолжает допытываться Осипов. – Из-за чего войны вообще начинаются?
А и правда, из-за чего?
– Из-за власти, – говорит Витька. Он порой проявляет редкую сообразительность. – Все войны всегда начинаются только из-за власти.
– А что это за штука такая – власть? Неужели ради нее можно столько человек убить? Чего Ельцину еще надо было, ведь он уже президент, куда больше власти-то? Или Дудаев его свергнуть хотел?
– Хрен их знает, кто там кого свергнуть хотел. Не поделили чего-то. Тебе теперь какая разница?
– Да нет, мне просто интересно. Вот ты лежишь тут, под дубом, всю ночь тебя хреначили и будут хреначить еще. И если за день ты не получишь по башке десять раз, то день, считай, прошел впустую. А потом тебя посадят на бэтээр и увезут в Чечню, если, конечно, до этого не сломают челюсть. Вы не думали о том, что кого-нибудь из нас наверняка убьют на этой вой не? – спрашивает Осипов, приподнявшись на локте. – Скольких уже положили пацанов и скольких еще положат. Я не хочу умирать, мне до дембеля всего четыре месяца осталось. Кто-то должен ответить за все, что здесь происходит. Как ты думаешь, президент знает?
– О чем?
– Ну, обо всем этом! – Осипов машет рукой в сторону полка. – О том, что нас тут кладут как мух. О том, что бьют. О беспределе этом.
– Вряд ли. Откуда он может знать? Наш-то полкан и то, поди, не знает.
– Ну уж нет, полкан точно знает, – говорит Тренчик. – Что он, слепой, что ли? Достаточно на твою рожу посмотреть, чтобы все понять. Полкан все знает, просто сделать ничего не может. Не расстреляешь же разведку и не уволишь всех старых на дембель досрочно. Солдат били всегда и всегда будут бить, – изрекает он.
– Значит, президент знает? Тогда вот что я вам скажу. Получается, что он самый главный преступник и есть.
Осипов обводит нас всех победным взглядом, как будто открыл истину. Впрочем, тут я с Андрюхой полностью согласен. Мне кажется, вся эта чиновничья банда существует только для того, чтобы нас мудохали в этой казарме, потом вели на взлетку, сажали в вертушки и убивали там, за хребтом. Каким-то образом они зарабатывают на этом деньги, хотя мне сложно представить, как можно заработать на моих выбитых зубах. Но они как-то научились это делать. Больше от них никакого толку нет. Война идет уже больше года, и конца ее что-то не видится. Андрюха прав, кого-нибудь из нас запросто могут убить на этой войне.
– Слушайте, а чечены – они нам враги или нет? – продолжает допытываться Осипов. С его любознательностью ему бы в особом отделе служить.
– Нет. Мы воюем не с чеченцами, а с незаконно вооруженными бандформированиями, – отвечает Зюзик.
– Но эти незаконные вооруженные, они кто – чечены или нет?
– Чечены.
– Значит, мы воюем с чеченцами, – делает вывод Андрюха. – А чего они хотят?
– Независимости.
– А почему мы не можем им эту независимость дать?
– Потому что в Конституции записано, что никто не может взять и просто так, за здорово живешь, отделиться от России, – объясняет всезнающий Зюзик.
– Что-то я не пойму: чеченцы, они граждане России или враги России? Если они враги – то их надо попросту всех убить и не церемониться. А если они граждане – то как же с ними воевать?
Он снова обводит нас победным взглядом. Ему никто не возражает. Собственно говоря, эти разговоры типичны для армии. Никто: от командира полка до простого солдата – не понимает, зачем он здесь. Никто не видит смысла в этой войне, а видит лишь одно – вся она продана от начала до конца. Эта война ведется бездарно с самого начала, и за ошибки генштаба, министра, верховного главнокомандующего (или кого там еще?) приходится расплачиваться солдатскими жизнями. Во имя чего эти смерти? «Восстановление конституционного строя», «контр террористическая операция» – всего лишь ничего не значащие слова, призванные оправдать убийство тысяч людей.
– Зюзик, ты готов убивать детей за Конституцию своей Родины?
– Пошел ты, – огрызается тот.
– Если война все равно не заканчивается, зачем же тогда воевать? Зачем убивать для того, чтобы дальше убивать еще больше? Кто мне это объяснит?
