Ознакомительная версия.
Теперь он знал, что украинская контрразведка не дремлет и что сам он вполне может стать следующей добычей. Алексея Сергеевича навязчиво беспокоил Мишин, который в любой момент мог позвонить куда следует, и удавка тотчас затянется на его шее. Перспектива казалась трагикомичной. Чтобы человек, родившийся и выросший на территории Украины, теперь был тут взят за ведение подрывной работы, за разведывательную деятельность против Украины – это выглядело так же, как в идеологическом кино пятидесятых годов, в котором на столбе вешали предателя. Артеменко только на миг себе представил, что его, арестованного, покажут по телевизору, и его увидит старушка-мать. Да она с ума сойдет! Не говоря уже о тех людях, которые его знают здесь, с которыми он вырос на одной улице. Беспокойство, доходившее до головокружительной тошноты, стало расползаться по всей душе Артеменко, вызывая непроизвольный озноб в теле. Ему срочно надо было переключиться, любым доступным способом. Может, разговор с Игорем ему поможет?.. Ведь, возможно, осталось работать тут считаные дни…
2
Игорь Николаевич был облачен в поношенные серые шаровары, широкие, с отвисшими коленками. На нем, как на огородном пугале, болталась старая футболка с небольшой дырой под мышкой, почему-то надетая поверх свитера. На голове же красовалась широкополая камуфлированная шляпа, какие в советское время носили пограничники в жарких районах. Алексей Сергеевич невольно подумал, что вот эта старая, выцветшая шляпа, казалось бы, нелепо нахлобученная не по сезону, ох как отражала сущность Игоря Николаевича – из-под ее краев глаза его друга могли выглядывать, как из укрытия наблюдателя, все оценивая и почти не выдавая собственные эмоции. Отставной полковник Дидусь приветливо улыбался глазами. Он даже не отложил лопату и, наблюдая за пристраивающейся машиной, оперся о лопату грудью, совсем как в училище, когда они перед выпуском копали на стрельбище траншею. Глядя на своего старого друга сквозь тонированные стекла «лексуса», Алексей Сергеевич не мог не отметить: недавний боевой командир выглядел пристойно. Если и не счастливым, то умиротворенным, органично вписывающимся в новый жизненный контекст. Он словно переключил тумблер в сознании, и мысли его текли другим потоком и в другом направлении. Да, система вопиюще несправедливо его отвергла, но он нашел в себе силы отбросить саму эту систему в ответ, взорвать ее образ. Не отвергая и не теряя самого себя. В себе самом, в семье, в земле родины он отыскал новый смысл – тот резерв, который позволил заменить жизнь героическую на жизнь… м-м, счастливую. Может быть… Алексей Сергеевич подивился этому, потому что сам он не чувствовал в себе сил для такого превращения. По меньшей мере сейчас.
Артеменко быстро выскочил из автомобиля, небрежно хлопнув дверцей, бросился к другу; они крепко, по-братски обнялись, молча потузив друг друга. И вдруг Алексей Сергеевич сам явственно почувствовал запах земли – самый лучший из запахов, который когда-либо приходилось ощущать человеку. Запах, возвращающий его в первозданное состояние, всякий раз напоминающий о тленности, о преходящем, о происхождении из праха, с неотвратимым спокойствием ожидающего живущего. Запах, своей пряностью и терпкостью очищающий сознание от всех иных тревог, кроме одной – вечного вопроса о том, зачем ты тут, человек? Всё очищают лишь две вещи: смерть и любовь. Но и они, словно скованные одной цепью, в конце концов имеют запах земли. Этот запах отразился в сознании Артеменко мгновенной волной воодушевления и беспричинного восторга.
– Слушай, да у тебя тут настоящий рай! Человеку для счастья, оказывается, очень мало нужно. Приблизиться к земле, почуять ее исцеляющий запах…
– Про исцеляющий запах это ты здорово сказал. Да, – тут он глубоко вздохнул, – конечно, есть благо в том, что твоя семья, родители и сам ты живы и пока здоровы. Но не стоит преувеличивать.
– Да брось ты! Тот, кто прикасается к божественному, проникается им, сам на какое-то время может почувствовать себя божеством.
– Брат мой, – Игорь Николаевич вдруг посмотрел на него назидательно, с какой-то суровой серьезностью и колючим взглядом. Он приподнял свою шляпу и передвинул ее на затылок, как когда-то заламывал голубой десантный берет. – Тебе как брату, потому ты такой же мне брат, как и родной, – скажу. – Он глубоко вздохнул, многозначительно посмотрел на небо, чистое и бесконечное. – Не может прикоснуться к божественному, и уж тем более стать божеством, тот, кто обнимался с дьяволом, кто в хмельном припадке заключал с ним сделки. Эта скверна навсегда, до конца моих дней! И неважно, что сделки эти заключались по велению другого демона…
Только после этих слов Алексей Сергеевич сполна осознал, что его друг все еще находится в плену тревог. Он только внешне освободился от былых оков и притязаний, душа же его все еще изнывает и только на пути к обретению покоя. И Артеменко осенило: не только ему, но и Игорю Николаевичу такая встреча была нужна.
Сам же Игорь Николаевич, посмотрев на дорогую машину, на безупречный костюм товарища, на его холеные руки, с грустью подумал, что время меняет людей даже тогда, когда кажется, что человеческое упорство успешно в схватке со временем.
– Ладно, пошли в дом…
– А может, лучше посидим на воздухе – тут такая благодать!
– Не холодно?
– Холодно! Но все равно так лучше. Хочется воздуха, дышать хочется. Почувствовать дыхание земли и ее сердцебиение. Лучше всего, по-моему, это получается ранней весной и поздней осенью, в моменты перехода состояний.
– Да, пожалуй. – Игорь Николаевич с присущим ему ироничным прищуром улыбнулся. – По чарке?
– Конечно. Я давно не пробовал домашнего, ведь у тебя есть что-нибудь отцовского прогона? В домашнем самогоне, если он качественно сделан, и энергетика другая. Возвращающая к жизни.
– Так-то оно так, только больно крепкий отцовский, пятьдесят пять градусов. Не боишься, ты ведь за рулем?
– А мы ровно по три маленьких хватим, чтоб не более ста двадцати граммов было. Тогда как раз будет. Тем более гаишники у нас одинаковые… А я не понял, ты что, сам, что ли, тут в селе?!
– Сам. – Дидусь улыбнулся своей извечной простоватой улыбкой, и Артеменко снова увидел проступающую на его лице едкую иронию ко всему происходящему, такую близкую ему еще с невозмутимых училищных времен. – Все остались в городе, а я подался на природу. Поработать, побыть в одиночестве…
Именно такого, незамысловатого объяснения и ждал Артеменко – его товарищ оставался хозяином собственной судьбы. Игорь Николаевич тем временем принес зимнюю камуфлированную куртку и накинул ему на плечи. Еще одну, почти такую же, только несколько поношенную, но с тремя полковничьими звездами, небрежно набросил на плечи себе.
Вот он, настоящий полковник, непритязательный и всегда одинаковый и снаружи и внутри, подумал Артеменко. Вот как они выглядят, эти великолепные и одновременно бесполезные звезды – на чужих плечах. На своих он не видел ни разу и вряд ли увидит – таково правило той игры, в которую он играл. Но в мыслях Артеменко не было ни досады, ни восхищения: полковник, как и солдат, является всего лишь винтиком системы и, как только выходит из строя, заменяется другим, новым.
– Скажи мне, брат, тебе сейчас уже… полегчало? Отошел уже от прежней жизни? – спросил Артеменко друга, когда тот принес и поставил прямо на пенек маленький хрустальный графинчик, напоминающий своими резными боками о славном советском времени и авторитетном офицерстве времен утвердившихся стереотипов в виде глобальных амбиций, постоянной боевой готовности и когда-то модного чешского хрусталя. Тут же, на пенечке ловко угнездились несколько маленьких тарелочек – с черным хлебом, домашним украинским салом, колбасной нарезкой и чесноком. И конечно, огурчиками сельского ручного засола, без которых не может обойтись ни одно украинское застолье, независимо от масштаба.
– Давай, брат! – сказал Игорь Николаевич вместо ответа и протянул товарищу маленький, тоже хрустальный стаканчик, по всей видимости из того же набора, наверняка привезенного его родителями из какой-нибудь страны бывшего социалистического лагеря.
Они залпом опрокинули рюмки и быстро закусили.
– Ух, какая! Прямо жжет, как напалм! – Алексей Сергеевич даже прижал тыльную сторону ладони к губам.
– Давай-давай, огурчик бери, сало бери. Это тебе не… Знаешь, что я тебе отвечу? Если ты так прямо спрашиваешь, значит, и тебе сейчас несладко. Угадал?! Не отвечай, знаю, что угадал, иначе б так не примчался. Вот кем бы ты стал и чем бы ты занимался в жизни, если бы не родился в конкретной стране СССР, с его сумасбродными генсеками? Я долго думал над всем этим и пришел к выводу, что наша судьба очень сильно ограничена той исторической ситуацией, тем контекстом, из которого мы произошли. Ну что бы с тобой было, если бы ты однажды в детстве не посмотрел фильм «В зоне особого внимания» – про непобедимых десантников?! Если бы его просто не было? Если бы не было лозунгов? Подумай сам над этим на досуге. Вот ты спрашиваешь, отошел ли я. Да я просто из контекста выпал, оставил его позади, в истории, только и всего.
Ознакомительная версия.
