О, да ты еще и набожный, господин жандарм! Это тоже неплохо. Безнадежно влюбленный, набожный жених… Всем этим нужно воспользоваться. Николай Иванович не раз повторял: «У каждого человека есть свое слабое место. Иногда не одно даже. Нам, разведчикам, нужно уметь подмечать и использовать это как у друзей, так и у врагов». Как на моем месте поступил бы Кузнецов? Всегда, оказавшись в сложном положении, я старался поставить его на мое место и представить себе, что он в данном случае делал бы.
Мои мысли прервал голос гестаповца:
— Вы о чем-то задумались, пан Янек? Надеюсь, вы позволите мне так называть вас?
— Пожалуйста, пан Ясневский…
— Можете и вы называть меня просто Генек. Ведь в скором времени мы породнимся.
— Непременно! — поддержал я его.
— Сердечно благодарю, сердечно благодарю! — откликнулся жених.
Он поплелся к калитке, а когда я подошел к нему попрощаться, схватил меня за рукав, притянул к себе и, оглянувшись (не подслушивает ли кто-нибудь), прошептал:
— Знаете, что я вам скажу? Не такие уж хитрецы эти партизаны. Будь я на их месте, я показал бы, как нужно лупцевать швабов. Пся крев! Это я только вам говорю, как честному католику…
— Ну, мы еще с вами на эту тему поговорим, — сказал я.
— Непременно поговорим… Завтра же!..
— В присутствии Ванды.
Услыхав имя своей «невесты», Ясневский опять расчувствовался, и я еле-еле остановил поток его красноречия.
Наконец мы распрощались. Я вернулся в комнату. Ванда убрала со стола. Я не знал, с чего начать разговор с девушкой, но она сама не стала молчать.
— Ты что, «двоюродный братец», язык проглотил? Я вижу: ты не только хороший коммерсант, а еще и неплохой артист…
— Прости меня, Ванда, но я должен с тобой серьезно поговорить… Кстати, где Владек?
— А бес его знает! Всегда, когда приходит этот «жених», он смывается из дому. Он его органически не переносит.
— А ты?
— Что я?
Девушка замолчала.
— Ты хочешь знать, — заговорила она, помолчав, — почему я вынуждена терпеть ухаживания этого онемеченного шляхтича? Я скажу тебе. Владеку не сказала, а тебе скажу.
И она рассказала, как поехала на работу в Германию и как по дороге сбежала из эшелона и вернулась домой.
— Когда нас отправляли туда, подошел ко мне на нашем вокзале гестаповец и спрашивает по-польски: «Куда это такая красивая паненка едет?» — «Разве вы не видите?» — говорю ему. «А может, говорит, паненка хотела бы остаться?» Я ничего не ответила. А он не отстает: «Скажите «да» — и я обещаю все устроить». Как я могла ответить «да» гестаповскому офицеру — даже если он не немец, а поляк? И я сказала: «Ничего мне от вас не нужно». А два месяца тому назад, сразу после того как ты исчез, я ездила в Ровно, к Домбровскому. И вот, когда возвращалась назад и уже вышла из вагона на перрон, слышу за спиной знакомый голос: «Пани уже дома?» Обернулась: он. Пошел за мной. Шел и говорил, что понимает, как я вместо Германии попала в Здолбунов. Что достаточно об этом сообщить кому следует — и я на всю жизнь это запомню. Но что он не такой, как я могла бы подумать, и он постарается доказать мне это. Что он может устроить меня на работу, и я буду чувствовать себя в полной безопасности. Так он дошел со мной до нашего дома. Попросил разрешения войти и, хотя я ничего не ответила, зашел. На следующий день явился опять. И вот ходит. Считает себя настоящим женихом. А ты сегодня еще подлил масла в огонь.
— Прости меня, Ванда…
— Я все поняла. Не такая уж я дура, как ты думаешь, — продолжала Ванда. — Я и прежде не очень верила в твою коммерцию. Вы с Владеком о чем-то перешептывались, а я думала: ну и пускай. Только больно было, что вы от меня прячетесь. Пожалуй, приходится благодарить этого гнусного немецкого холуя за то, что ты решил пойти на откровенность со мной. А то, наверно, и дальше морочил бы меня своей коммерцией и ухаживаниями, а маму обещаниями.
— Кстати, если речь зашла насчет коммерции, — возразил я, — то можешь не сомневаться. В Ровно я целыми вагонами сбываю всяческие продукты и порой получаю приличную прибыль. А насчет обещаний?.. Мне кажется, я ничего не обещал. Разве что — зайти в другой раз.
— Это меня тоже слегка удивляло, — призналась Ванда. — Зачастил молодой человек к девице, изображает из себя влюбленного…
— И не признается в любви, — поспешил добавить я. — Скажи откровенно, как бы ты поступила, если бы я признался тебе в любви и сделал предложение?
Ванда подняла глаза, посмотрела на меня недоверчиво и уклончиво ответила:
— Не спрашивай об этом… Скажи лучше, зачем тебе понадобился этот шляхтич?
— Есть одно дельце.
— Не думаю, чтобы он смог оказаться полезным.
— Сможет.
— Любопытно, каким образом?
— Сперва придется выдать тебя за него замуж.
— Оставь эти штуки! — вспыхнула Ванда. — Ты думаешь, что я сразу же выскочу за этого идиота? Он мне давно уже осточертел. Ходит за мной по пятам, всем говорит, что я его невеста, обещает устроить меня на работу в депо или на станцию. А мне ничего другого не остается, как обманывать его, лишь бы спастись от отправки в Германию.
— Я отнюдь не требую от тебя оправданий. Как раз очень хорошо, что тебе на крючок попался этот гестаповец. Он должен нам помочь.
— Он сделает все, что я ему скажу.
— Только это нам и нужно. Чтобы офицер гестапо исполнил поручение советских партизан…
Сказав это, я посмотрел на Ванду. Ожидал увидеть удивление на ее лице, но оно ничуть не изменилось, словно ничего особенного девушка от меня не услышала.
— Так вот, — продолжал я, — тебе придется выполнить довольно сложную роль: посвятить гестаповца в народные мстители.
— А как именно?
— Этого я еще как следует не обдумал. Но идея для меня ясна. Нужно провезти в поезде мину и сбросить ее на мост через Горынь. Ясневский мог бы это сделать.
— И сделает, — заверила Ванда. — Вот увидишь: он меня послушается.
— Тогда нам с тобой остается только разработать сценарий, распределить роли и приступать к исполнению.
— Действующих лиц будет трое, — сказала девушка, — ты, мой «жених» и я.
— А может, еще Владек?
— Нет, — возразила Ванда. — Не нужно. И вообще прошу тебя: не говори ничего Владеку.
— Почему?
— Он считает меня глупенькой и несерьезной девочкой, а я хочу доказать ему, какова я в действительности. Мы еще посмотрим, кто из нас разумнее и серьезнее — он или я. Так не скажешь?
— Хорошо, Ванда, не скажу.
Через день состоялась торжественная церемония посвящения Ясневского в «народные мстители». Весь ритуал проходил по заранее разработанному мной и Вандой плану.
Гестаповец стоял на коленях перед образом божьей матери и, сложив молитвенно руки, повторял за своей «невестой» слова клятвы:
— Именем матки боски, именем родных моих, именем народа польского, стонущего под ярмом гитлеровской оккупации, твоим именем, возлюбленная Ванда (последние слова «клятвы» исходили от него самого), клянусь выполнять все поручения подпольной организации имени Тадеуша Костюшко, мстить фашистским захватчикам…
Мне смешно было смотреть на этого уже лысоватого холостяка в гестаповском мундире, который покорно устремлял набожный взгляд на молодую девушку, так мастерски выполнявшую свою первую сложную роль. Смешно и в то же время гадко. Гадко, потому что я чувствовал: этот человек, лишенный всяких убеждений, произносит слова клятвы не потому, что они продиктованы его мыслями и чувствами, а только потому, что этого пожелала Ванда. А если бы девушка произнесла тираду в защиту фашистских «идеалов», он, не раздумывая, так же прижал бы руки к груди и повторял слова верности гитлеровским захватчикам.
— …И если я когда-нибудь изменю своим товарищам, — повторял за Вандой гестаповец, — да постигнет меня кара божья и месть народная.
— Целуйте образ божьей матери, — приказала Ванда.
— А для большей формальности, пан Ясневский, — добавил я, — поставьте здесь свою подпись и отпечаток пальца.
Когда торжественная процедура была закончена, Генек облегченно вздохнул:
— Теперь я словно вторично на свет родился. — А потом, как бы с испугом, спросил: — Скажите, а своей клятвой я не теряю права на руку моей дорогой Вандзи?
— Наоборот! — ответил я.
— А что скажет панна Ванда?
— Безусловно, теперь у вас больше шансов на успех, чем прежде, — успокоила гестаповца девушка. — Но помните: прежде всего борьба, а уж затем любовь. Если вы будете добросовестно выполнять все наши поручения, я обещаю быть снисходительной.
— О-о, — мечтательно протянул Генек, — ради этого я готов сделать для подпольной организации все, что прикажут.
И в подтверждение этих слов он стал рассказывать, где расположены секретные посты по охране железнодорожных объектов. Увлекшись рассказом, который время от времени прерывался глубокими вздохами и комплиментами по адресу «дражайшей Вандочки», гестаповец начал перечислять поименно своих агентов. Когда он закончил, я положил перед ним листок бумаги и химический карандаш и велел написать все эти фамилии, с добавлением адреса и места работы каждого.
