Список офицеров, подлежащих вербовке НКВД. На первом месте – Генрих Герлах, кодовое имя “Учитель”
Фрагмент опросного листа с фотографией Генриха Герлаха
Рождество 1945 года проходит довольно спокойно. Последующие месяцы до мая не отмечены ничем примечательным. Герлах с иронией наблюдает за подготовкой к Первомаю 1946 года, для которого актовый зал украшают традиционными лозунгами вроде “Да здравствует 1 мая, день борьбы всех трудящихся”. Через пять дней, 6 мая, его переводят из Лунёва в трудовой лагерь № 190 во Владимире, примерно в 190 км к востоку от Москвы и в 25 км от суздальского лагеря № 160, где он уже побывал в 1943 году. Заведенное на Герлаха личное дело под регистрационным номером 1848 подтверждает его прибытие во Владимир 25 июля 1946 года [275]. Несмотря на скоропалительный отъезд, Герлах успевает передать генералу фон Зейдлицу план романа о Сталинграде, в котором конспективно записаны структура и хронология книги. У него нет сомнений, что фон Зейдлица скоро освободят. Никто тогда не мог даже вообразить, что генерал вернется домой одним из последних только в октябре 1955 года, спустя пять лет после того, как он сам, Герлах, увидит Германию.
Бывшего редактора определяют на тяжелые работы – строительство дорог. Трудовой лагерь в Суздале, куда его помещают, знаменует новый этап многолетней одиссеи Герлаха. Его опыт не похож на все, что было до этого. До сих пор Герлах жил в плену в довольно привилегированных условиях. Как известно, у лагерей для военнопленных есть своя иерархия – все зависит от воинского звания и ранга. Хуже всего приходится рядовым: жилье и довольствие у них более чем скромные. Совсем по-другому в лагерях для офицеров, где выполняются решения Женевской конвенции по содержанию военнопленных и где сначала офицеры даже не обязаны работать. Совсем исключительный случай – лагеря для генералов, такие как “Войково”. Во Владимире Герлаху становится ясно, что настоящий плен – это тяжкий труд, а не уютное житье-бытье, знакомое ему до сих пор. Он с ужасом наблюдает, как в сталинской системе повсеместно укореняется мнение о том, что “с организацией трудовых лагерей Советам удалось создать нечто особенное, прогрессивное. Это, так сказать, визитная карточка нового мира, с которого начинается новая история человечества”. Герлах совершенно потрясен, однажды осознав, что “лагеря для военнопленных являют точную копию советской действительности. Вот в чем, оказывается, дело. И это открытие больше всего леденило душу” [276].
Однако судьба снова благоволит пленнику. Когда летом 1946 года дополнительный лагерь в Суздале закрывается, Герлаха переводят во Владимир (главный лагерь № 190/1). Через несколько недель ему предлагают занять пост редактора местной стенгазеты. Дескать, им известен его стиль работы по Freies Deutschland. Герлаху в очередной раз сопутствует удача – политинструктором лагеря оказывается Мишкет Либерман, родственница художника Макса Либермана. Она живет в Советском Союзе с конца 1920-х годов. После недолгого ангажемента в берлинском Немецком театре в 1927 году Либерман в первый раз посещает СССР, где знакомится с Сергеем Эйзенштейном, режиссером в то время уже знаменитого “Броненосца Потемкина” (1925). В апреле 1929 года следует ее новый визит, сначала в Москву. В конце концов она оседает в Минске, где, поступив в труппу еврейского театра, дебютирует в пьесе Эрнста Толлера “Гоп-ля! Мы живы!” (именно с нее в 1927 году начал работу Театр Пискатора на Ноллендорфплатц в Берлине). Незадолго до прихода нацистов к власти Либерман приезжает в немецкую столицу, но почти сразу возвращается в СССР. В Днепропетровске Эрвин Пискатор организовывает колхозный театр – своего рода передвижную сцену, к нему примыкает целый ряд немецких актеров-эмигрантов, в их числе Эрвин Гешоннек и Мишкет Либерман. После нападения Германии на Советский Союз Либерман подвизается в лагерях для немецких военнопленных, где отвечает за политическое воспитание [277]. Герлах встречает ее сначала настороженно, он не собирается заниматься стенгазетой и больше не испытывает ни малейшего желания выдавать на-гора патриотические лозунги. Но Мишкет Либерман уверяет, что речь идет не о коммунистической агитации: антифашистская политика в Советской зоне оккупации уже ведется демократическим блоком. В этот момент в октябре 1946 года приходит первая весточка от его жены Ильзе – значит, она жива. Для Герлаха теперь многое меняется. Он хочет поскорее покончить со здешним прозябанием и вернуться к своей семье. С ноября 1946 года Герлах отвечает за стенгазету лагеря № 190/1 и может рассчитывать на поддержку политинструктора. Благодаря Мишкет Либерман к нему возвращается рукопись сталинградского романа, когда-то попавшая на стол коменданта лагеря [278].
Герлах освобожден от работ за пределами лагеря, то есть от тяжелого физического труда. Стенгазета играет в жизни военнопленных важную роль, ведь в коммунистическом Советском Союзе следовали заветам Сталина, который в 1932 году назвал писателей “инженерами человеческих душ”, и потому отводили слову и вообще искусству и литературе особое значение. Герлах обращается к “вечным” темам плена и пишет о лагерных буднях, об искуплении, призывает к высокой производительности труда и к участию в культурной работе, передает новости из СОЗ, освещает политику СЕПГ и недавно образовавшегося Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ), мировую политику и курс СССР [279]. В 1947 году политинструктор Мишкет Либерман возвращается в Восточный Берлин, Герлах все еще в лагере, хотя за прошедший год на родину вернулось уже немало военнопленных и интернированных немцев. Последние данные из российских источников говорят о 221 329 немецких военнослужащих и 33 182 интернированных граждан Германии [280]. Во Франкфурте-на-Одере организуется центральный транзитный лагерь № 69.
Несмотря на привилегированное положение Герлаху все труднее переносить плен. Офицеры секретной службы МВД начинают склонять его к доносительству. Герлах принимает единственно правильное на тот момент решение: он соглашается рассказать о тех, кто был героем его статей. Доклады его безобидны: он хвалит товарищей за вклад в дело мира и искупление, выставляет напоказ их антифашистские убеждения. Постепенно становятся понятны и правила работы чекистов: здесь каждый доносит на каждого. Причем спецслужбу не особенно интересует информация, цель иная – нужно приучить человека к предательству! Что до Генриха Герлаха, то он уже принял решение: есть черта, которую нельзя преступать, и тому, кто до нее дошел, останется только один ответ – “нет”.
Неудивительно, что в личном деле Герлаха я долго не мог найти ничего, что указывало бы на давление со стороны МГБ. Зато я натолкнулся на почтовую карточку из Германии, отправленную районной управой Вильмерсдорф округа Берлин-Шарлоттенбург. Дата на штемпеле: 3 апреля 1948 года, адресат: Генрих Герлах, лагерь № 2989.
Встал вопрос: почему открытка послана в лагерь № 2989? Ведь в апреле Герлах содержался во владимирском лагере № 190. Объяснение этой якобы нестыковке нашлось очень простое: номер № 2989 имел спецгоспиталь в поселке Камешково Владимирской области, куда попал Герлах, после того как сломал ступню. В открытке содержалось важное сообщение:
К сведению рос. госорганов: настоящим подтверждается, что госпожа Ильзе Герлах, а также трое ее детей – Юрген, Мария-Доротея и Генрих – являются признанными жертвами фашизма (борцами против режима).
