Документ заверен органом социального обеспечения районного отдела “Жертвы фашизма”.
Владимирские секретные службы не заинтересовались открыткой, доказывающей порядочность Герлаха. Его даже на несколько недель оставили в покое, пока нога по предписанию врача (тоже военнопленного немецкого офицера) была в гипсе. Но потом спецслужбы попробовали подобраться к Герлаху с другой стороны, разумеется, тот ничего не знал об этих закулисных играх. 6 мая 1948 года, через два года пребывания в трудовом лагере, поступило распоряжение о немедленной транспортировке военнопленного Герлаха в другое место, прямо из госпиталя. Под конвоем одного сержанта наш герой прибывает на поезде в Москву. Военные чины о его приезде уже проинформированы. Справа и слева к нему подступают два офицера, усаживают в лимузин и везут за город. Машина останавливается у ворот лагеря № 27 в Красногорске, уже в третий раз судьба приводит Герлаха в это место.
XI. “Репатриации не подлежит”. Генрих Герлах под прицелом МГБ
Герлах полагал, что если не все, то многие из офицеров, с которыми он работал в СНО и Национальном комитете, уже давно вернулись в Германию, но в лагере № 27 он снова встречает старых знакомых: генералов Латтмана, Корфеса, фон Ленски, Винценца Мюллера, полковников ван Хоовена и Адама, а также майоров Леверенца, Гетца и Хомана. Герлах входит в группу бывших “лунёвцев”, имеющих в Красногорске особый статус. Такое привилегированное обращение ему неприятно, ведь в лагере находятся и другие военнопленные. Однако в первое время чувство облегчения от того, что владимирская обитель осталась в прошлом и что ему наконец удалось отвязаться от чекистов лагеря № 190, перевешивает все остальное. Вместе с тем Герлах догадывается, что в Красногорск он попал не случайно, ведь в камешковском госпитале никто даже понятия не имел, что мог означать такой внезапный перевод. “Здесь мы не можем вами распоряжаться”, – было ему сказано. А значит, судьба бывшего члена редакции Freies Deutschland вершилась в другом месте, и эта определенность пугала. “Распоряжаться… Мы не можем вами распоряжаться. А кто может? Око смотрит на тебя, ты чувствуешь его у себя на лбу, на затылке, каждой клеточкой. Кто его хозяин? Чего они хотят? Что еще им надо, спустя столько лет, когда все уже в прошлом?” [281]
То, о чем во Владимире Герлах даже не догадывается, в Подмосковье очень скоро начинает принимать более определенные формы. Сначала “лунёвцев” ждет настоящая культурная программа: их вывозят в Москву на экскурсию – да еще в штатском! – где они посещают Третьяковскую галерею и мавзолей Ленина, слушают лекции об истории КПСС, о социализме в Советском Союзе, о политике Германии и положении дел в Советской оккупационной зоне (СОЗ). Очень скоро становится ясно, что за пьеса разыгрывается в Лунёве: бывших членов СНО готовят к репатриации и дальнейшей деятельности в Восточной зоне! Немецкие офицеры постепенно понимают, какие роли подобрали для них Советы. От них ждут активного участия в рядах НДПГ, Национально-демократической партии Германии, основанной в СОЗ 25 мая 1948 года. Генрих Герлах не верит своим ушам, когда слышит, что друг Рудольфа Гернштадта доктор Лотар Больц, последний главный редактор Freies Deutschland, кандидатуру которого он, Герлах, решительно отклонял, стал первым председателем партии. Назначение коммуниста Больца тем более удивительно, что НДПГ представляет собой своеобразный резервуар для мелких попутчиков и бывших членов НСДАП, а также офицеров вермахта. Все эти тенденции в СОЗ были прямым следствием немецкой и европейской политики Сталина. Стремясь к гегемонии в Европе и во всей Германии, Сталин думал подчинить сначала ту ее часть, которая находилась в зоне непосредственного влияния Советского Союза [282]. Он не собирался дальше медлить и был намерен завершить в 1948 году при поддержке СЕПГ процесс денацификации. Разумеется, в условиях начавшейся холодной войны советские власти не хотели рисковать. И потому долгосрочная ставка в Германии делалась не только на политические и государственные институты, но и на развитую агентурную сеть.
Уже в марте 1944 года на столе народного комиссара внутренних дел Лаврентия Берии лежит доклад начальника Управления по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) генерала-майора Петрова. На 25 страницах в нем изложены результаты “агентурно-оперативной работы” Управления [283]. В заключении упомянуто, что до марта 1942 года УПВИ разведывательной деятельности не вело, поскольку за нее отвечал другой отдел НКВД. Ввиду роста числа военнопленных приказом НКВД № 002707 создается особый оперативный отдел внутри УПВИ. Поскольку за наблюдение и надзор за военнопленными, а также за сбор полученных сведений отвечают различные подразделения УПВИ, данные обрабатываются несистематически. То и дело имеют место случаи нарушения режима секретности разными инстанциями обработки информации. В докладе говорится, что фактическая реорганизация деятельности разведслужб в соответствии с указаниями Берии началась только в августе 1943 года. Так в рамках УПВИ создается оперативное отделение ЧК (ОЧО), включавшее в себя 11 подотделов. Главная задача нового отделения заключается в организации разведдеятельности и вербовке людей на послевоенный период. Для достижения поставленных целей обустраиваются спецобъекты, главным образом в пригородах Москвы. Лунёво получает особый статус и номер 15-В. Выбор падает на Лунёво, так как здесь работает Союз немецких офицеров и Национальный комитет. Поскольку секретные службы заинтересованы в вербовке людей харизматичных, влиятельных, с хорошими связями и образованием, которые имели бы в послевоенной Германии карьерные перспективы, офицеров из СНО берут под особый прицел. На 1 марта 1944 года, говорится в докладе, из числа военнопленных осуществлена успешная вербовка 3239 агентов, 956 из которых немцы.
Насколько длинны руки у спецслужб, Герлаху оценить трудно, и потому он не знает, в какой степени зависят от них его мытарства по лагерям. Найденные в особом архиве материалы подтверждают живой интерес чекистов к его личности. Именно по этой причине его не репатриируют и снова отправляют в Лунёво. Не следует забывать и о негативной характеристике Ульбрихта/Гернштадта, которая, безусловно, тоже сыграла свою роль. Центральный аппарат ОЧО имеет на Герлаха свои виды, и единственное, что требуется от лагерных чекистов, это оказывать на пленного соответствующее давление. Из личного дела Герлаха становится ясно, что, пока он проходил лечение в Камешкове, власти обкатывали его в буквальном смысле слова по всем статьям: “Генеральную проверку произвел старший лейтенант (неразборчиво) 11/IV-48”. Далее следует новая запись, сделанная от руки офицером секретной службы и содержащая решение с далеко идущими последствиями: “К репатриации не подлежит. Сотрудник отдела 1”ц”. Отдел 14. Капитан подпись (неразборчиво). 25/X–48 г.”
Резолюция о запрете на репатриацию Генриха Герлаха
Какие-либо комментарии отсутствуют, но чекисты безусловно связывают такое решение с прошлым Герлаха, во время войны занимавшего должность Ic (1 “ц”) начальника отдела разведки и контрразведки в штабе 14-й танковой дивизии. Логика, которой руководствуются русские, следующая: на посту Ic Герлах поставлял командованию данные о противнике, он и находившийся в его ведении отдел разведки проводил допросы военнопленных, чтобы составить ясную картину о положении на фронте. Для русских Ic означает, что они имеют дело с офицером контрразведки и в этом случае нельзя исключать, что ему подчинялось одно из подразделений тайной полевой полиции. Таким образом, Советы видели в лице Герлаха классического военного разведчика, иными словами, “коллегу”. Офицеры МВД не знали, что должность Ic Герлах замещал только в Сталинградском котле и что контрразведка на тот момент уже не играла существенной роли. Тем не менее 24 декабря 1948 года Герлах оказывается в очередном лагере. Прямоугольный штемпель подтверждает: “Дело заполнено правильно. 24.XII.48”.
