Когда возвратились в интернат, всех ожидал сюрприз: в загоне из березовых жердей медленно прохаживался огромный рыжий бык. Правда, он был стар, но имя у него было гордое — Сокол. Во дворе стояла и крепкая телега.
Это был очередной дар колхоза, о котором позаботилась секретарь райкома партии Людмила Александровна Попова. Теперь не надо было просить, чтобы в интернат привезли воду, дрова или сена для Ночки: появился свой мощный «транспорт».
Дали колхозники ребятам и сети. И даже человека прислали, чтобы показал, как надо те сети чинить и плести деревянной иглой–челноком новые.
Плести сети научились быстро. Но вначале многие сомневались, есть ли в здешних озерах хорошая рыба.
— Ого, еще какая! — сказал Витька Тарасенков, курносый мальчишка, сын домовитой хозяйки, чей дом стоял по соседству с интернатом. — Гольян вот. Рыбешка не велика, мала даже, но зато вкусненная. Ушица из нее — хлебнешь, и ложку слопать хочеца! Карась, плотица — тоже хорошо. А разные там ерши, окушки — то не рыба, баловство одно…
До сих пор ребята знали от взрослых другое: плотва, красноперка, лещ да подлещик, не говоря уже о щурятах, — это вкуснотища! Хорош и золотобокий линь. А тут им нахваливают какую–то мелкую рыбешку под смешным и непривычным названием «гольян»…
Семью Тарасенковых ребята недолюбливали. Были в хозяйстве Тарасенковых корова с телкой, несколько овец, поросенок, куры и громадный огород. И все это перёд глазами маячило. В войну–то! Да и Витька, паренек лет одиннадцати, не дружил в общем–то с интернатскими, хотя и заговаривал иногда. Видать, запретили ему знаться с «безотцовщиной»…
Но, как бы там ни было, гольянами он ребят смутил. И решили они попробовать, что это за рыба такая. Тем более, что и сети теперь были. А лодка — не проблема: полузатопленных (чтоб не рассыхались) плоскодонок на Становом озере было хоть и не много, но при желании найти можно. Да и без лодки ребята вскоре научились ставить сети на неглубоком месте, у прибрежных тростников…
Лето — не зима, каждому известно. Тепло, сухо, зелено, и вообще — великолепно. И вот впрягли однажды рыжего Сокола в телегу, погрузили в нее сети, бросили пару охапок сена для мягкости и отправили братьев Шестакиных, Рудьку и Юрку, на Становое на промысел. За гольян–рыбой. Уехали они вечером, когда уже солнце садилось, потому что от местных узнали: сети ставить надо к ночи, а снимать утром. Крепить снасть надлежало на кольях–вешках, на чистой воде, за тростниковыми зарослями, но недалеко от них. Иначе никакой рыбы в сетях может не оказаться…
Как там братья Шестакины с сетями управлялись — неизвестно, но на другой день к полудню под интернатскими окнами послышалось мерное поскрипывание несмазанных колес телеги (в интернате не было дегтя), которую медленно тянул старый Сокол, равнодушно жуя на ходу зеленую свою жвачку. Вот Рудька крикнул быку, как коню: «Тирру!» — и скрип оборвался. Стало тихо. Но тут же двор наполнился множеством голосов. К телеге бросились все — мальчишки и девчонки, воспитатели и повариха тетя Ася. Всех интересовало, что там привезли Шестакины.
Они порыбачили хорошо, это уже видели все. В телеге, в еще не разобранных мокрых мелкоячеистых сетях, шевелились гольяны. Много, очень много гольянов!
Такой ухи ребята еще никогда не ели. Это было сплошное великолепие. Куда там до нее щам! А о гороховом супе и вспоминать не хотелось…
Братья Шестакины стали героями. Все лето они снабжали интернат гольянами и постепенно сделались заправскими рыбаками. Помимо гольянов привозили они изредка и другую рыбу. Изредка потому, что другой в Становом водилось мало.
Юрка и Рудька особых забот не знали: порвется сеть — десяток помощников тут как тут. Починят, заштопают прорехи, да еще про запас сеточку сделают.
Но как ни вкусны были гольяны, одними ими сыт не будешь. Овощи да картофель, пока ленинградцы не собрали свой урожай, давал им колхоз. И горох, и пшено тоже. Поэтому однажды Надежда Павловна сказала:
— Мальчики! Девочки! А не пора ли и нам помочь тем, кто помогает нам? — И затем более категорично: — Завтра все идем работать в колхоз, на прополку. Только помните: есть тут большие пауки, они живут в земляных норках. Это — ядовитые пауки.
Они могут причинить боль, если укусят. А называют их здесь тарантулами. Таких пауков никто из вас, наверное, еще не видел, поэтому будьте очень осторожны. Внимательно смотрите себе под ноги, когда будете пропалывать поле, и, если увидите большого, незнакомого паука, сразу же зовите воспитателя или пионервожатую.
Назавтра все отправились на колхозное поле, что находилось неподалеку от студеного и чистого, как слеза, Станового озера.
Было жарко. Даже очень. Солнце, казалось, хотело расплавить землю. А сорнякам конца краю не видно было.
Девчата начали прополку с одного края поля, а ребята — с другого, шли им навстречу. Дергали сор–траву, аж пыль клубилась. Земля была вся в трещинах, пересохла.
Работали все время внаклонку, чуть ли не на четвереньках. Иначе какая прополка!
Ныла спина, болели исколотые, израненные сорняками руки. Хотелось пить. Но уговор был такой: встретятся мальчишки и девчонки — тогда и отдых, А уговор есть уговор, и нарушать его никак нельзя.
— Потерпите, девочки! — крикнула пионервожатая Ира, заметив, что кое–кто готов разреветься. — Видите, как мальчики поднажали? Скоро конец — всему делу венец. Отдохнем и искупаемся на славу!
А в Становом отражалось расплавленное солнце, и озеро будто говорило: скоро я освежу вас, придите только в мои прохладные воды, я смою с ваших разгоряченных тел пот и пыль и снова сделаю всех веселыми и бодрыми.
Ребята, потные и чумазые, с облупившимися от жары носами и багровыми плечами, веселые и шумливые, были уже почти рядом.
— Эй вы, матрены–разморены! Как поживаете? — пропел вдруг Валька Пим. — Хотите, я подарю вам тарантула?
— И-и! — взвизгнули передние девчонки, потому что Валька и в самом деле держал в руках большого серого паука.
Ирина Александровна остолбенела.
— Валя! Брось, брось сейчас же!
— Так ведь это и не тарантул вовсе! — осклабился Пим. — Я пошутил.
— Брось немедленно! Кому говорят? — снова крикнула Ирина Александровна.
— Подумаешь, — пренебрежительно фыркнул Пим_ и бросил паука на землю.
Все–таки это был тарантул. В этом Валька убедился почти мгновенно.
Паук сначала как бы застыл, потом шевельнул членистыми лапками, пошел чуть боком вокруг босой Валькиной ступни и вдруг резко рванулся, взбежал по ноге Пима чуть выше щиколотки, на какую–то долю секунды замер, потом молниеносно скатился в межу и был таков: юркнул, исчез куда–то, как сквозь землю провалился.
Пим ойкнул и, присев, схватился за ногу. Потом испуганно зыркнул серыми глазенками и с криком: «Я ж не знал, что это тарантул!» — помчался к озеру, туда, где шумела на берегу березовая роща. Ему было стыдно, что он так опростоволосился.
— И как эта тварь его раньше не укусила? — ошарашенно глядя ему вслед, сказал Валерий Белов. — За какие лапы он паука держал? Это очень интересно.
— Интересного мало, — пришла в себя Ирина Александровна. — А ну, марш! Догоните этого сумасшедшего! Мы с девочками идем следом за вами, к озеру.
Ребята, сломя голову, кинулись догонять Вальку, который уже вбегал в рощу, а девчонки, треща как сороки, поспешили вместе с Ириной Александровной за ними.
У самого, озера, на берегу которого раскинулась белоствольная густолистая березовая роща, было прохладно. Звонко перекликались невидимые пичуги.
Вальку Пима Ирина Александровна нашла в окружении ребят под небольшим обрывом на песчаном берегу, где они всегда купались. Пим полусидел–полулежал на песке, а ребята внимательно рассматривали его ногу. В том месте, куда укусил Вальку тарантул, появилось небольшое красноватое пятнышко.
— Болит? — сочувственно спросил Толька Лопата.
— Болит, — ответил, слегка морщась, уже оправившийся от испуга Пим.
— А как болит? Сильно?
— Не… Ноет и жжет. Пройдет, наверное, скоро. Паук — не змея, хоть и говорят, что он ядовитый. Да я не очень–то верю…
— Молчи уж! — прикрикнул на Вальку Николай Шестаков. — Такую мелюзгу, как ты, дома оставлять надо, гусей пасти! — И вдруг сказал: — Резать будем. У кого нож поострей?
— Не надо! — в страхе дернулся и взвизгнул Пим. — Что я вам сделал?
Растолкав всех, к нему подошел долговязый Валерка Белов, сел рядом и спокойно сказал:
— Не пищи, Пим. Не тебя резать будем, а только кожу на твоей ноге в месте укуса надсечем, чтобы вместе с кровью яд вышел. Николай дело сказал. — Белов повернулся к ребятам. — Давайте нож!
Самым острым оказался перочинный нож Аркашки Шахновича. У остальных или вообще ничего острого не было, или были самодельные ножи из плохо закаленного железа. Годились они только для того, чтобы очистить репку или какой–нибудь другой овощ.
