Сложно преодолеть колючую проволоку: со мною теперь нет ни саперов, ни ножниц для бесшумной резки. Старого прохода я, конечно, не найду. Придется подкопать снизу или перелезть по колу. Оборвешься, порежешь руки, но с этим считаться не приходится, лишь бы выбраться.
Мы договорились, что Николай Маркович и Надежда Васильевна будут идти за мной по противоположной стороне улицы и проследят, как я выйду из города. Николай Маркович предупредил:
— Если с вами что-нибудь стрясется, мы ничем не сможем помочь. Вы понимаете, мы не имеем права…
Он говорит смущенно, боясь, чтоб я не принял это за трусость.
На прощанье мы выпили по стопке за удачу. Эта стопка, между прочим, сыграла очень важную роль. Но об этом позже.
Улицы были безлюдны. Редкие прохожие боязливо уступали мне дорогу, их пугала моя форма. Я шел не торопясь, пистолет — в кармане брюк, взведенный и готовый к действию в любой момент. На некотором расстоянии от меня — Николай Маркович и его жена, будто прогуливаются.
Так мы дошли до оживленной улицы — это, видно, была центральная. Поток людей меня несколько озадачил, я не пересекал такой людной улицы, когда шел утром. Но тут же я сообразил, что ранним утром все улицы одинаково пусты, а сейчас вечер — время прогулок.
По тротуару прохаживались офицеры, в одиночку и с женщинами.
Выждав, когда на перекрестке станет поменьше военных, я пошел вперед. Миновал тротуар, проезжую часть, еще миг — и я скроюсь в желанном сумраке боковой улицы. Но тут прямо ко мне подходит патруль. Их двое. На рукавах белые повязки с черной свастикой.
Останавливают и о чем-то спрашивают. Боясь выдать себя произношением, я молча достаю удостоверение. Что еще у меня могут спрашивать, конечно документы!
Худой, с твердыми желваками на скулах, гитлеровец внимательно просмотрел все графы и задал мне длинный вопрос. Я понял его так: «Почему ты здесь? Твой полк на передовой. У тебя есть отпускной билет?»
Вопрос вполне естественный — полк воюет, а я почему-то слоняюсь здесь, в тылу.
Других документов у меня нет.
Как же это наши не догадались снабдить меня каким-нибудь командировочным предписанием!
Самое ужасное то, что я ничего не могу ответить. В этот момент я и по-русски-то, наверное, говорил бы заикаясь, где уж тут объясниться по-немецки!
Я молчал, а патрульный все настойчивее спрашивал. Вокруг нас образовалось кольцо зевак, среди них много военных. Бежать невозможно. Это конец.
Я украдкой осматриваю окружающих. Ищу, кто покрупнее «чином. Пока меня не обыскали и пистолет при мне, постараюсь подороже отдать свою жизнь.
Вдруг патрульный засмеялся. Он наклонился ко мне, принюхался и весело объявил:
— Да он пьян, скотина!
Я поразился — какое чутье у этого бульдога! Мы всего по стопке выпили с Николаем Марковичем за удачу.
Не знаю, удача это или нет, но обстановка на какое-то время разрядилась, пока принимают за своего.
Коли пьян, разговор короткий. Меня бесцеремонно поворачивают лицом в нужную сторону, говорят «ком!» и ведут в комендатуру.
Как хорошо, что не обыскали! Пистолет, будто напоминая о себе, постукивает по ноге. Я иду, слегка покачиваясь, как и полагается пьяному. Посматриваю вправо и влево. Зеваки постепенно отстают. Патрульные, посмеиваясь, разговаривают между собой, подталкивают, когда я иду слишком медленно.
— Ком! Ком! Шнель!
Я медлителен, внешне безразличен к тому, что происходит, а в голове у меня мысли мечутся. Надо действовать! Надо что-то предпринимать! Если меня заведут в помещение, вое пропало, оттуда не уйдешь. А где она, эта комендатура? Может, вон там, где освещен подъезд?
Мы идем мимо двухэтажного дома, разрушенного бомбежкой. Внутри черно, оконные проемы без рам. Лучшего места не будет.
Я выхватываю пистолет, в упор стреляю в патрульных и, вскочив на подоконник, прыгаю внутрь дома. Слышу сзади отчаянные крики. Хлопают пистолетные выстрелы. Кто-то торопливо стреляет мне вслед. Это, наверное, офицеры, оказавшиеся поблизости. Пули щелкают в стену. Любая рана для меня может оказаться роковой.
Делаю все автоматически, совсем не думая о том, что я когда-то изучал приемы «обрубания хвоста». Останавливаюсь у стены за одним из поворотов и, как только выбегает первый преследователь, стреляю ему прямо в лицо. Второй, пытаясь остановиться, неистово машет рукой, но по инерции бежит на мой пистолет. Я стреляю в него и несколько раз — во мрак развалин. Потом выпрыгиваю из окна во двор и бегу к забору. Теперь преследователи залегли и будут искать подходы к тому углу, из-за которого я стрелял. Они ведь не знают, что меня там нет…
Перемахнув через забор, перебегаю садик. Выглядываю из ворот на улицу, быстро перехожу и опять скрываюсь во дворе.
Так бегу по дворам, перелезая через изгороди. Устал… В тени сарая останавливаюсь перевести дух. Слышу вдали тарахтение мотоциклов и взвизгивание сирены. Это значит — меня ищут организованно, оцепляют весь район. Надо во что бы то ни стало успеть уйти из этого района.
Не отдохнув, продолжаю свой «бег с препятствиями». В одном из дворов женщина снимала с веревки промерзшее белье. Я молча прошел мимо, к воротам, а она с испугом смотрела на странного немца, который почему-то лазит через заборы. Ближе к окраине не стало общих дворов. Здесь маленькие особняки, запертые калитки.
Я иду тихой улицей. По ней, видимо, не ездили — на середине лежит нетронутый снег. Погони не слышно.
Когда я вышел из города, было уже совсем темно. Ориентируясь по звездам, пошел на восток.
Я решил особенно остерегаться встреч, памятуя о том, что из города позвонили во все концы. Моя служебная книжка осталась у патруля, и теперь, конечно, установлено, что никакого Шуттера в 186-м полку нет.
Семь часов вечера. Быстро я проскочил город, даже заборы не помешали! В моем распоряжении полсуток темного времени. Этого вполне достаточно. Надо пробраться к своим и поскорее известить Николая Марковича, что все в порядке.
Размышляя, я подошел к развилке дороги. Столб с указателями подробно рассказывал, в какой стороне какие пункты и сколько до них километров. Одна из двух дорог была больше наезжена и уходила к лесу. Я выбрал ее, в лесу лучше маскироваться. Однако, подойдя к нему, я понял свою ошибку. Лес был полон звуков. Шумели моторы танков — их, видимо, прогревали, перекликались люди, трещали ветки. Я попытался обойти стороной этот оживленный участок и вскоре очутился на поляне. Снег здесь был утоптан. Это меня сразу насторожило. Я поспешил к поваленному дереву в конце поляны. Но, подойдя ближе, вдруг разглядел, что это не дерево, а ствол пушки. Поодаль стояла еще одна, и около нее, спиной ко мне — часовой.
Я повернул назад и только теперь услышал, как громко скрипит под сапогами снег. Пока не было явной опасности, скрип не слышался, а сейчас он резал слух.
Обойдя батарею, я двинулся на восток лесом. На карте в этом районе не было больших лесных массивов, поэтому я не боялся заблудиться.
Когда лес кончился, увидел первые вспышки ракет. Они были еще далеко. Но это говорило о том, что я вышел к траншейной системе. Здесь войска стоят плотнее, значит, и опасность увеличивается.
Дальше нужно было идти в маскировочном костюме, а его нет. Дерево, у которого я зарыл свой костюм, где-то совсем в другом месте.
Как же я поползу в этой зеленой шинели? Ночью на белом снегу она кажется черной, и меня будет видно за километр. Нужно искать выход. Нельзя ли придумать что-нибудь? Но что может сделать один человек среди заснеженных полей, когда и шагу лишнего не ступить, потому что за каждым деревом и кустом подкарауливает враг… А выход все-таки есть!
Я забрался в кустарник и разделся. Холод сковал тело железными обручами. Проворно надел брюки и куртку, а нижнее белье натянул сверху. Шинель пришлось бросить, на нее рубашка не налезала. Оглядев себя, с досадой отметил, что на снегу будут выделяться руки, ноги, голова. Руки и ноги, в крайнем случае, можно спрятать в снег, а вот как замаскировать голову? Я достал носовой платок, завязал концы узелками. Еще мальчишкой я мастерил такие шапочки. Костюм, конечно, получился не ахти какой, да что поделаешь!
Пошел «скачками» от укрытия к укрытию. Без помех пройдя около двух километров, наметил очередную остановку у развалин. Они были метрах в пятидесяти от меня. Перебежал и вижу, что это вовсе не развалины, а штабель боеприпасов, накрытых брезентом. В заблуждение ввели меня ящики, разбросанные вокруг.
Не успел я ничего больше сообразить, как перед глазами замаячила черная фигура часового. Он шел прямо к тому месту, где я залег в снег. Я взялся за ручку ножа. Надо попробовать все сделать тихо. Часовой приближался, пританцовывая. Он, видно, промерз сильно, карабин держал в обнимку, кепи натянул на уши, на ногах у него были огромные, словно плетеные корзины, соломенные боты. Он не дошел до меня, повернул к штабелю, поднял брезент и забрался под него греться. Из-под брезента торчали ноги «бдительного стража», выше их округло выпирала голова. Очень хотелось треснуть чем-нибудь по этой выпуклости. Но я сдержался. Пошел в сторону, оглядываясь на ноги часового. Нелепо обутые, они все время с ожесточением притаптывали снег у штабеля, пока я их различал.
