Дождь все не прекращался, по радио Бетховен сменялся Брамсом. Хелене Райч, склонившись над картой, наносила данные разведки. Рядом майор Андрис фон Лауфенберг со скучающим видом насвистывал какую-то тоскливую мелодию.
– Ты бы сходил куда-нибудь, – с иронией предложила ему Хелене, ее раздражал этот монотонный свист, – к связисткам из абвера, например.
– Вот еще, бродить по грязи, – поморщился Андрис.
– Эх ты, донжуан, – рассмеялась Хелене. – Дождя испугался.
– Так ведь не Командор же, – кисло ответил Андрис.
– Как раз Командор и есть, – подтрунивая, высказала Хелене то, что пришло в голову обоим. – Командор…
– Но не до такой степени, – улыбнулся Андрис.
– Согласна. Командор с внешностью и манерами донжуана. Командор авиации. А это – совсем другое дело.
– Не так громко топаю, хочешь сказать? И не такой ревнивый.
– Правда? – Хелене, прищурившись, взглянула на него. – Я о последнем. Умеешь скрывать – вот что верней, пожалуй.
– А ты все понимаешь, все видишь.
– Должность у меня такая, командирская. Уж извини.
– Все понимаешь, Хелене? Все ли? – он наклонился к ней. Хелене оторвалась от карты, их взгляды встретились. Вдруг музыка по радио прервалась. На мгновение повисла тишина. Хелене настороженно обернулась.
– Что это? – она почувствовала, как по телу пробежал озноб. С чего?
– Наверное, будут передавать обращение фюрера, – предположил фон Лауфенберг. Но вместо того диктор произнес:
«Внимание. Срочное сообщение. Сегодня, 27 мая, в Праге неизвестными лицами было совершено покушение на имперского заместителя протектора Богемии и Моравии, обергруппенфюрера СС Рейнхардта Гейдриха…» – голос диктора по радио звучал сухо и монотонно. Хелене вздрогнула и уронила остро заточенный карандаш на карту. Потом прижала руку ко лбу. В глазах у нее потемнело. Сердце сковало дикой болью, как будто пуля попала в него. Схватившись за край стола, она медленно поднялась.
– Хелене, Хелене, что с тобой? – спрашивал ее обеспокоено фон Лауфенберг, но она не слышала его.
«Обергруппенфюрер СС Гейдрих был ранен, но жизнь его вне опасности, – продолжал выговаривать диктор. – За выдачу участников покушения устанавливается премия в размере 10 миллионов крон…» Ну, слава богу, жив. Не обращая внимания на Лауфенберга и ничего не объясняя ему, Хелене быстро вышла из кабинета и под дождем побежала через двор в центр связи. Оттуда она немедленно позвонила командующему авиацией Востока генералу фон Грайму и попросила его предоставить ей краткосрочный отпуск по личным обстоятельствам.
– Какие еще обстоятельства, позвольте? – доносился до нее в трубку недовольный голос фон Грайма, – вы только что недавно вернулись с отдыха. Кто будет командовать полком?
– Фон Лауфенберг, герр генерал, – быстро ответила Хелене, – вы знаете, что на него можно положиться.
– Но извините, я не могу принимать такие решения спонтанно, я должен подумать. Покинуть полк перед самым началом операции – дело нешуточное, вы сами должны понимать, полковник, – уныло тянул генерал, – так что подождите.
– Слушаюсь, – чувствуя, как земля буквально уходит из-под ног, Хелене повесила трубку. Решения фон Грайма она ждала три дня. Три самых напряженных дня в ее жизни, три бессонных ночи, когда она не могла сомкнуть глаз, ловя каждое сообщение по радио. Но больше информации не поступало. Радио сообщало все, что угодно, только не то, что волновало ее. Душой и мыслями она была в Праге. Только вечером третьего июля она получила из Коммандо Ост известие, что личным распоряжением генерала фон Грайма ей предоставляется недельный отпуск. В ту же ночь Хелене вылетела в Прагу. Она не знала, что уже не застанет Рейнхардта живым.
Пока его везли в госпиталь, Гейдрих пришел в сознание и жаловался на сильную боль в животе. Его сразу же доставили в операционную. Профессор Хохльбаум, лучший хирург Праги, немедленно осмотрел пострадавшего. Вице-протектор Богемии и Моравии был ранен осколками в грудь и в живот. Крупный осколок рассек селезенку, и ее сразу же пришлось удалить. Раны были сильно загрязнены, в них попали обрывки тканей, инфекцию пришлось подавлять большими дозами противостолбнячной и антигангренозной сыворотки. Из Берлина в Прагу срочно вылетела группа врачей; ее составляли главные медицинские светила рейха: друг детства и личный врач Гиммлера профессор Гебхардт, глава клиники Шарите известный хирург Зауербух. Одновременно по распоряжению Гейдриха для проведения расследования были вызваны лично все главы управлений имперской службы безопасности: Мюллер, Шелленберг, Небе. Едва сойдя с самолета, группенфюрер Мюллер взял руководство операцией возмездия на себя. Дабы избежать повторного покушения, он приказал окружить Буловский госпиталь плотной охраной СС. Подъезды к госпиталю были блокированы, на крышах установили пулеметы. Чтобы террористы не могли использовать снайперов, окна замазали белилами. Из хирургического отделения, где лежал Гейдрих, вывезли всех больных и распределили по другим зданиям. Из госпиталя была установлена прямая телефонная связь со ставкой Гитлера в Восточной Пруссии. Весьма обеспокоенный, фюрер лично интересовался состоянием здоровья своего любимца. В середине дня поступило сообщение, что рейхсфюрер Гиммлер, отложив свои дела, намеревается прибыть в Прагу. Узнав о трагедии, Лина, забыв обиды, рвалась к мужу, но ее не пустили. Супругу рейхспротектора с детьми буквально заперли в замке Паненске Брецани, окружив многочисленной охраной. Отчасти такие меры были оправданы, ведь пока гестапо не располагало никакими сведениями ни о численности террористов, ни тем более, об их замыслах. Мюллер не исключал, что план партизан вполне может содержать и вторую часть, например, похищение Лины Гейдрих и обмен ее на заключенных в лагерях сообщников. Потому, приказав Лине «молчать в тряпочку», если она не хочет лишиться ко всему прочему еще и детей, шеф гестапо поставил точку в намерениях фрау Гейдрих руководить лечением супруга. Тем временем специалисты СД тщательно осмотрели разбитый «мерседес» Гейдриха и восстановили для следствия механизм использования бомбы. Это оказалось самодельное устройство, сделанное из английских деталей, отрегулированное на расстояние в восемь метров. Если бы злоумышленник бросал бомбу более точно, то Гейдрих вряд остался в живых – такие снаряды, как доложили Мюллеру, срабатывают без сбоя. На месте преступления были найдены дамский велосипед, обгоревший кейс, светло-серый плащ и разбитое зеркальце. С них самым тщательным образом сняли отпечатки пальцев. Еще до приезда шефа гестапо по приказу Далюге были опрошены все свидетели покушения, по большей части – пассажиры трамвая. Некоторые из них хорошо разглядели террористов, так что в руках следствия уже к середине дня 27 мая оказались подробные словесные описания злоумышленников, с которых в СД составили портреты. Осталось только найти преступников. По требованию Гиммлера в девять часов вечера 27 мая в Праге начались облавы. В них принимали участие войска СС и три батальона солдат регулярной армии. В короткий срок они обыскали территорию длиной в пятнадцать километров, где располагалось около пяти тысяч коммун, прочесав каждый метр. Для устрашения в пражской тюрьме в тот же день были казнены все заключенные, которым предъявлялись политические обвинения, к ним добавилось почти шестьсот евреев, обычных прохожих, которых просто схватили на улице. Меры подействовали. За полчаса до полуночи к группенфюреру Мюллеру привели заплаканную чешку, у которой эсэсовцы арестовали сына-сапожника. Она сообщила, что слышала, будто те двое, которые устроили взрыв в Жижкове, спрятались в церкви Святого Карла Борроме на окраине Праги, и одна ее знакомая носила им еду. К церкви немедленно были стянуты отряды эсэсовцев. Внутри действительно забаррикадировались около сотни участников Сопротивления, вооруженных и готовых дать отпор. Церковь окружили. Началась осада. После нескольких безуспешных попыток взять церковь приступом ее обложили хворостом и подожгли. Пожар полыхал весь следующий день, грозя перекинуться на соседние дома. Когда Мюллер разрешил пригласить пожарных и огонь потушили, среди обгоревших трупов обнаружили тело Кубиса, он отравился ядом еще перед началом штурма, а также Вальчика, сгоревшего в пожаре. Губчика среди погибших не нашли. Приказав привести к нему священника церкви, которому позволили выйти из здания перед началом пожара, группенфюрер Мюллер допросил его, нет ли в церкви тайных мест, где можно спрятаться. Желая сохранить себе жизнь, тот указал на вход в обширный подвал, находившийся под алтарем. Там и нашли Губчика, а с ним еще троих его сподвижников. Все четверо были мертвы. Губчик застрелился. От пережитого его черные курчавые волосы сделались белыми всего за один только день.
