Ознакомительная версия.
…Тяжелая кожаная кобура флотского, на ремешках, пистолета оттягивала пояс; придерживая кобуру рукой, Середа неспешно спустился по трапу на палубу. Решил не мешаться на мостике, пройтись по орудийным расчетам.
…На прощание погудев, заспешили в Севастополь буксиры. Едва они скрылись из виду, как сигнальщики доложили, что справа по борту па высоте четыре тысячи метров идет шестерка Ю-88.
— Курсом на нас! — в голосе Бойченко прозвучала тревога.
Мошенский в бинокль следил за самолетами. «Думай! Решай! — сказал себе Мошенский. — Теперь никто над тобой не властен, надеяться не на кого… Связь с берегом только еще устанавливается. Берег на вызов радиста не отвечает. Что будешь делать? Медлить нельзя. Надо встретить огнем».
Мошенский обратился к председателю госкомиссии:
— Прошу разрешения открыть огонь!
Капитан 1-го ранга помедлил, покрутил колесико бинокля. Ему не хотелось поднимать стрельбу на все море, привлекать к не обстрелянной еще батарее внимание фашистских самолетов. Куда проще, спокойнее дождаться своего морского разведчика, с чувством, с толком пострелять по конусу, подписать после стрельбы акт и покинуть «Квадрат». Нет, пожилой капитан 1-го ранга не был трусом. В Гражданскую войну он хлебнул лиха: дважды тонул, лежал в лазаретах и госпиталях; но и ему, бывалому моряку, давшему путевку в жизнь многим боевым кораблям, теперь, по прошествии стольких мирных лет, приходилось заново перестраивать себя на военный лад.
Похоже, что немецкие самолеты действительно летели на плавбатарею. Капитан 1-го ранга знал, чем грозит промедление. Надо было действовать, и он с какой-то юношеской лихостью вдруг подумал: «А где, как не в реальных боевых условиях, в конце концов, по-настоящему испытать технику?!» Риск был огромный… Отобьется ли плавбатарея от шести «юнкерсов»?
Но не открыть огонь — взять на себя не меньшую ответственность за последствия, которые трудно предвидеть…
— Действуйте, командир! Только внимательнее!
Мошенский уверенно скомандовал:
— Батарея, к бою! По группе Ю-88 …
На левом крыле мостика лейтенант Хитер, на баке — Даньшин, на юте — старшина Самохвалов тотчас же повторили эту команду для расчетов орудий, автоматов и зенитных пулеметов. Все десять стволов повернулись в сторону летящих «юнкерсов».
Странное ощущение владело людьми… Ясное, солнечное утро. Словно и не для боя, а для обычных испытаний вышло в море громоздкое сооружение — «Квадрат». Работали возле орудий расчеты. Устанавливали нужное возвышение орудий, брали необходимые упреждения. В казенники орудий были досланы боевые снаряды. Никогда еще в своей жизни эти люди не стреляли по реальным целям.
Немецкие самолеты агрессивности не проявляли, не разомкнули строя, не приняли боевого порядка. Шли двумя тройками. Два треугольничка из самолетов… Шли прежним курсом, чуть правее плавбатареи. Только гул, назойливый, все более явственный и сильный гул чужих моторов холодком вползал в души людей.
— Летят, как на параде! — весело изумился наводчик Румянцев. Прищурившись, крутил рукоять наводки орудия: постоянно совмещал прицел по горизонту.
— Ничего… Сейчас мы им дадим под дых! — отозвался второй наводчик Бондарь…
— Разговорчики! — оборвал зенитчиков командир орудия старшина Камынин.
С мостика донеслось:
— По самолетам, наводить в головной, прицел… целик… трубка… Правый борт… залп!
Громыхнули, выплеснули огонь орудия. По курсу и чуть ниже летящих «юнкерсов» выросли, распустились три кучных белых облачка — разрывы зенитных снарядов…
Почему три разрыва? На правом борту, как и на левом, только два 76-миллиметровых орудия!
Видно, кто-то из командиров орудий левого борта не расслышал команду. А может, просто нервы сдали…
Лейтенант Хигер краем глаза заметил пороховую гарь возле орудия краснофлотца Лебедева, расчет которого наполовину укомплектован запасниками. «Растяпы!» — в сердцах подумал лейтенант. Расчет Лебедева тем временем торопливо перезаряжал орудие…
Мошенский, точно не видя «лишнего» разрыва, ввел поправку и тотчас скомандовал:
— Левый борт… залп!
К удивлению Хигера, слаженно ударили оба орудия. «Успели!» Разрывы легли позади первой тройки «юнкерсов»… Непонятно, почему самолеты не ломали строй… Казалось, залп плавбатареи был для них неожиданностью, и они, возможно, сразу не поняли, в чем дело. В какой-то степени это так и было. Но уже следующий залп лег почему-то позади «юнкерсов». Самолеты резко увеличили скорость. Тот, кто вел их, знал толк в противозенитных маневрах. На плавбатарее ждали, что «юнкерсы» развернутся для атаки, но шестерка, чуть изменив курс, направилась в сторону берега, к Севастополю. Немецкие летчики четко выполняли приказ и на посторонние объекты не отвлекались. Вскоре стало слышно, как на берегу часто застучали зенитки…
— Что ж, малость поразмялись, — бодро сказал председатель комиссии. — Постреляли хотя и вполсилы, но с пользой для дела.
Мошенский деликатно кивнул, но про себя подумал, что если в следующий раз его батарейцы будут стрелять так же метко, то немцам, пожалуй, незачем менять боевой курс — достаточно сманеврировать скоростью. «Надо учесть и отработать с лейтенантами и вычислителями этот прием немецких летчиков, как только выкроится время. «Юнкерсы» должны возвратиться. Кто знает, что затеяли они. Может, давно по радио вызвали других». В напряженном ожидании текли минуты…
Наконец «юнкерсы» появились. Они стороной обходили плавбатарею.
— Товарищ старший лейтенант! — радостно доложил Бойченко. — А немцев-то пятеро! Одного нету!
Действительно, «юнкерсы» возвращались впятером. Плавбатарейцы заулыбались, послышались шутки в адрес расчета Лебедева: «Вот, Леша, что значит добавить свой залп к нашему борту. У одного фрица горючее из дырявого бака вытекло…» Лебедеву было не до шуток. Как он опростоволосился, не расслышал команду? Наводчики подсказали, да поздно… Кто-кто, но он, Лебедев, не имел права ошибаться. В его флотской службе однажды случилось такое, что требовалось и теперь выправлять, заглаживать примерной службой. Что именно? Об этом Лебедев вспоминать не любил. Никогда. Ни при друзьях, ни наедине…
Против фамилии Лебедева в блокноте комиссара Середы стояла пометка: «Был в дисциплинарном батальоне». Между командирами еще при комплектовании орудийных расчетов был разговор, можно ли доверить зенитчику Лебедеву расчет. Во время строительства плавбатареи и при тренировках боевых расчетов Лебедев хорошо себя проявил. Да и дисциплинарный батальон был в прошлом… Сколько можно помнить плохое? «Давайте доверим», — предложил тогда Мошенский. Лейтенанты Хигер и Лопатко его поддержали. Лейтенант Даньшин промолчал. Середа осторожничал: «Я бы не рисковал, но можно попробовать…»
Назначили Лебедева командиром орудия. И вот в первом же бою он «отличился»…
«Ах, Лебедев, Лебедев, — досадовал Хигер. — Вроде бы расторопный краснофлотец. Наверное, от напряжения… Посмотрим, как дальше дела пойдут».
«Говорил же я им!» — сокрушался комиссар Середа.
«Переволновался Лебедев… И от чрезмерного старания такое случается. Надо будет поддержать парня, чтобы не надломился», — думал после боя Мошенский.
Команды «Отбой» не было. Люди по-прежнему находились в готовности возле орудий.
На мостике «заседала»» госкомиссия. По установленной наконец с берегом радиосвязи узнали, что обещанный самолет МБР-2 с конусом для стрельбы прилетит только завтра.
— Откладывают, как будто нет войны… — недовольно проворчал один из членов комиссии.
— У авиаторов тоже дела есть, — возразил председатель. От его негромкого, с хрипотцой голоса, от попыхивания трубкой исходила сама уверенность, и командиры на мостике успокоились, заулыбались.
Хигер пошутил:
— Ничего. У нас и без них «мишеней» хватит! Все летающие немцы — наши.
— Молодец, лейтенант! — похвалил Хигера председатель госкомиссии. — Отстреляемся еще разок-другой, и порядок. Желательно, конечно, чтобы пострелять по ним до трех тысяч метров. Надо автоматы проверить. Тогда с легким сердцем поставим вам зачет, и воюйте во славу русского оружия.
Мошенского несколько покоробило это «желательно до трех тысяч метров…».
Будто плавбатарея вольна выбирать высоты для стрельбы по противнику. Попросил Середу еще раз пройтись по расчетам, побеседовать, чтобы люди не расслаблялись.
— То, что мы постреляли по немцам, Нестор Степанович, значит пока одно: им стала известна наша точка якорного стояния. Сегодня же они доложат об этом своему начальству, и надо ждать «гостей». С воздуха и из-под воды.
При последних словах Середа удивленно взглянул на Мошенского: очевидно, до него не сразу дошел смысл слов о подводном противнике. Он заторопился с мостика.
Ознакомительная версия.
