— Я все понял и не подведу вас, господин майор. Я благодарен за доверие. Накажи меня бог, если я только вздумаю изменить вам…
— Клятвы мне не нужны, — перебил Вайнер, — найдите мне ключ от большевистского подполья.
— Буду стараться, господин майор. А как же коммерческие дела? Мне не хотелось бы бросать их. И вам и мне пригодится лишняя копейка, да и сушеных грибочков и меду не помешало бы…
— Прекращать коммерцию не нужно, однако и ее надо подчинить основной цели. Кажется, за грибами вы ездите в Клевань?
— Так точно! — подтвердил Иванов.
— А вы разведайте у людей, не заходят ли к ним, случаем, партизаны. Лесов там, я слышал, много, а где леса, значит, там и лесные жители могут быть. Вот если б вам удалось напасть на партизанский след!..
— Вполне возможно, господин майор!
— Так желаю вам успеха, герр Иванов.
В тот же день Аврам Владимирович сообщил мне об этом разговоре. В сущности, такой разговор нисколько не удивил ни его, ни меня. Странным казалось только, почему так поздно гитлеровцы дознались, что к диверсии причастен штурмфюрер бангофжандармерии Ясневский.
И что с Ясневским? Почему он не пришел в тот день к Ванде? И вообще — где он теперь? Этого мы не знали.
…Через три дня после того, как Аврам Иванов отвез Ванду на клеванский «маяк», на квартиру к Жукотинским с самого утра прибежал Владек.
— Что случилось? — спросил я, увидев его волнение.
— Жених объявился, — проговорил Владек, чуть отдышавшись. — Генек.
— Где же он был?
— Это он сам расскажет. Этой ночью выхожу во двор и вижу: какая-то тень за кусты метнулась. Подхожу ближе, слышу: «Пан Владек, это вы?» Ночь светлая, полнолуние, вот Генек и разглядел из кустов. «Выходите, говорю, чего прячетесь». А он: «Где панна Ванда?» — «Нет ее. Ждала вас тогда, не дождалась и одна уехала, куда собиралась». — «Дурень я, дурень! — с отчаянием воскликнул он, а после спрашивает: — А пан Богинский, он тоже с ней уехал?» — «Нет, пан Богинский пока еще здесь». — «У вас» — в его голосе прозвучала надежда. «Нет, не у нас, но я знаю, где его можно найти». — «Так найдите, найдите, прошу вас», — начал он меня умолять, да так жалобно — пожалуй, вот-вот заплачет. «Найду, только не сейчас. Сейчас ночь. Идемте в дом, а утром я схожу и позову пана Богинского». Но в дом он не пошел — боялся, что там его может искать гестапо, и мне пришлось спрятать его в сарае. Он и сейчас там, ждет вас.
Генека трудно было узнать. В каких-то лохмотьях, лицо бледное и заросло густой щетиной, ввалившиеся глаза, как две застывшие стекляшки, губы потрескались и позеленели.
— Пан Богинский, дорогой мой! — кинулся он мне в ноги. — Умоляю вас, спасите меня! Вы всегда делали мне только хорошее и на этот раз не оставите на произвол судьбы.
— А где же вы были все эти дни, пан Ясневский? Почему не пришли сразу же, как обещали Ванде?
— Ой, пан дорогой. Не спрашивайте меня, не спрашивайте. Всю жизнь буду каяться, никогда себе не прощу этого.
— Чего именно?
— Того, что мне вздумалось зайти на минутку в бангофжандармерию.
— Зачем?
— Я собирался взять из своего сейфа… У меня там кое-что было… Кольца, сережки, медальон, браслет, немного денег… Ну, понимаете, мы с Вандочкой собирались пожениться, вот я и думал сделать ей свадебный подарок.
— А где вы все это достали?
В его глазах мелькнул испуг.
— Нет, вы только не подумайте, — начал оправдываться он, — это не я сам… Я никогда никого не убивал и не грабил. Это они, наши парни…
— А брать награбленное можно? Ведь эти вещи наверняка политы кровью…
— Простите, простите, милостивый пан. Бог меня за это покарал. Они остались там, в сейфе.
И он рассказал мне то, что я уже знал, — что не успел он переступить порог бангофжандармерии, как ему было приказано немедленно выехать с командой к мосту.
— Что я мог поделать? — жаловался он. — Поезд наш шел на всех парах, прямиком, нигде не останавливаясь, и я не мог убежать по дороге. Приехали к мосту. Матка боска, что там было, что там было! Я бросил свою команду и побежал к реке. Мне хотелось знать, что с Михалем, вправду ли он погиб…
— А почему он должен был погибнуть? — перебил я. — Ведь я предупреждал вас, что в мину вмонтирован запал замедленного действия. Он должен был сработать через семь секунд после того, как мина ударится о мост. А за семь секунд вагон, с которого ее кинули, уже мог оказаться в полной безопасности…
— Пан Богинский, — снова заговорил Генек, — сегодня я перед вами, как перед ксендзом на исповеди. Признаюсь вам: я сменил запал. Боялся, что Михаль останется жив и выболтает все немцам. Лучше уж пусть этот негодяй замолчит навсегда…
«А ты каковский? — подумал я. — Разве ты лучше?» И спросил:
— Зачем же вы тогда взяли у меня для него вторую тысячу марок?
— Поймите меня, поймите меня, пан Янек, я ничего худого не имел в виду…
— А то, что вы сменили запал, — разве не худо? Разве это не преступление? Мы специально смастерили такую мину, чтобы сохранить жизнь тому, кто будет ее сбрасывать, а вы… Вы — убийца. Вы убили человека.
— Поверьте мне, я никого не убивал, — заторопился Ясневский.
— А Ходаковского?
— Он жив.
— Да вы сами сказали, что подменили запал.
— Да, подменил. Но Михаль остался жив. Он только ранен. Я сам видел, как его внесли на носилках в санитарный вагон.
— Так он сейчас где-нибудь здесь, в больнице?
— Нет, этот вагон стоял на том берегу реки, его пригнали из Шепетовки.
— Вы что же, даже через реку переправились?
— Да, я искал труп Ходаковского.
Мне гадко было слышать этого подлеца. Его рассказ полностью раскрывал всю его мерзкую натуру. Он ничем не брезговал, лишь бы свою шкуру спасти. Откровенно говоря, у меня не было никакого желания отправлять его в отряд (кому он там нужен?), но и бросать его здесь на произвол судьбы я не мог. Он пробирался в Здолбунов пешком, а когда добрался до города, забился на кладбище в какой-то старый склеп и просидел там два дня. Ничего не ел и не пил, только нарвет между могилами щавеля и жует.
— Пане Богинский… Злотый мой Янек… Молю вас: выручьте меня. Вот вам та тысячка, она мне не нужна. Возьмите ее, больше у меня ничего нет. Мне ничего не нужно, только спасите.
— Встаньте, Ясневский, и перестаньте реветь. Вы думаете, что мы такие же, как вы, и ради денег готовы на все? Если мы выручим вас, то потому только, что не имеем права оставлять вас в опасности. Я обещал вам сделать это и сделаю.
— А как Вандочка? Сдержит ли она свое обещание?
— Не мне за нее отвечать, — сказал я, — но я на вашем месте, после всего случившегося, не заводил бы с ней такого разговора.
Но он завел. Завел сразу же, едва только Леня Клименко доставил его своим газогенератором на клеванский «маяк». Ванда выслушала Ясневского и сказала:
— Я знала, что имею дело с негодяем, но не представляла себе, как низко вы можете пасть. И после всего этого вы еще просите моей руки? Вы мне не нужны.
— Но, Вандзюня…
— Вандзюни больше для вас не существует. Одно могу вам посоветовать: выполните клятву, которую вы давали.
— То есть?
— Стать партизаном.
— Рядовым партизаном?
— Да. Взять винтовку и вместе с этими парнями бить фашистов.
— О нет, я это сделаю только тогда, когда вы, драгоценная Вандочка, скажете мне «да».
— Этого никогда не будет.
— Тогда я не пойду в партизаны.
— Что ж, они жалеть не станут.
…Я бы и не вспоминал Ясневского, если бы Иванов не сообщил мне о своей беседе с вице-комендантом.
— Как быть? — спрашивал он. — Стать гестаповским агентом, как советует Вайнер?
Я не знал, что ответить. Вообще-то, если бы Иванов начал сотрудничать с гестапо, он увереннее чувствовал бы себя. Но очень не хотелось, чтобы Аврам стал орудием в той грязной и опасной игре, которую начинал майор Вайнер. Возникни у майора любая осечка — и он не задумываясь пожертвует своим любимейшим агентом. От такого типа, как Вайнер, можно чего угодно ожидать.
Обо всем этом мы толковали с Ивановым и пришли к выводу: майор Вайнер начал нам мешать. Пока он довольствовался лишь щедрыми дарами бригадира уборщиков, их отношения были нам на руку. Но теперь они могут обернуться для нас другой стороной.
— Следует хорошенько это обдумать, — сказал я Авраму.
Я выехал в Ровно, а когда через несколько дней возвратился в Здолбунов, Иванов встретил меня неожиданным известием:
— Майора Вайнера уже нет.
— Как нет? — удивился я. — Куда же он девался?
— Не знаю. На другой день после того, как вы уехали, он вызвал меня к себе и сказал, что спешно выезжает в Ровно. Был очень расстроен и озабочен. «Должно быть, — сказал он, — эта шепетовская каналья подложила мне свинью. Но мы еще посмотрим, кто кого. Будет серьезная стычка с гестапо. И если она закончится моей победой, мы заживем с вами, милый друг. Я знал, что меня вызовут, но не думал, что так скоро. Жаль, что вы не успели подкинуть мне что-нибудь против них. Но я еду не с пустыми руками. У меня есть козырные карты, и я буду играть ва-банк: или — или». Уехал, и с тех пор я его не видел. А вчера на его место прислали какого-то гауптмана.
