Похоже, что эсэсовец доволен допросом. В сущности, это был даже не допрос, а беседа с глазу на глаз, без лишних свидетелей и официальных протоколов. Должно быть, для того и отказались немцы от разговора через переводчика, чтобы больше настроить на откровенность.
А теперь? Теперь совсем другое дело. Недаром этот гитлеровец так вежлив. Хитрый лис! Хорошо умеет обрабатывать.
Но он клюнул. Клюнул на крючок. Все правильно — брехни нет: Шкуратов достал пропуск Сысоеву, Шкуратов помог отправить и Максименко, в конторке у Шкуратова всякие люди бывают…
Красноголовец довольно улыбнулся: все идет по плану. Он вспомнил, как недавно сидели они с заместителем командира в землянке, пили чай и беседовали о здолбуновских делах.
— Может случиться всякое, Дмитрий Михайлович, — говорил ему Лукин. — Вы должны быть готовы к любой неожиданности. Не дай бог, чтобы это произошло, но уж если схватят фашисты, вам заранее нужно знать, как вести себя.
— Никто меня не схватит, Александр Александрович. Я везучий.
— Везучий не везучий, а застраховаться надо. Сегодня вам придется выполнить небольшое упражнение: хорошенько заучить на память десятка полтора фамилий и адресов. Вот они.
Он положил перед Красноголовцем лист бумаги, густо исписанный химическим карандашом, и продолжал:
— Это — агентура одного бывшего гестаповца, штурмфюрера бангофжандармерии Ясневского. Здесь полный комплект негодяев. Если вас внезапно схватит гестапо, можете подбросить им как большевистских агентов кого-нибудь из этих продажных тварей, а то и всех разом.
— А поверят мне немцы, что эти мерзавцы связаны с партизанами?
— Думаю, что поверят. Тут одна маленькая деталь. Этот штурмфюрер имеет некоторое отношение к взрыву моста через Горынь. А мину на мост скинул вот этот агент, — Лукин подчеркнул ногтем одну из строк, — Михаль Ходаковский. Сволочь, каких мало. За деньги и за водку родную мать продал бы… А еще служил в бангофжандармерии Иван Царенко. Но о нем, наверно, Гнидюк и Клименко вам рассказывали.
— Тот, что когда-то сбежал от вас?
— Он самый. Можете и его назвать.
Каким дальновидным оказался тогда Лукин! Будто знал, что ему, Красноголовцу, придется вступить в поединок с гитлеровцами, в поединок, где оружие — не автомат и граната, а сметка, хитрость и находчивость. Этот поединок начался вчера. Завтра он продолжится. И победит тот, кто окажется умнее.
…День спустя из дома № 26 по Почтовой улице города Ровно вышел коренастый, средних лет мужчина. Остановившись на тротуаре, он обернулся к дому, из которого только что вышел, и начал внимательно изучать вывеску на дверях.
— Sicherheitsdienst[20], — прочитал Красноголовец по складам непонятное слово. Постоял немного, подумал, как будто старался твердо запомнить это слово, потом тяжело вздохнул и неторопливо направился в ту сторону, откуда только что донесся паровозный гудок.
На вокзале Красноголовец сел в пригородный поезд и за каких-нибудь полчаса прибыл в Здолбунов.
И вот он снова идет по улицам своего города, где все ему такое родное и знакомое, идет, словно ничего не случилось, словно четыре дня назад никто его отсюда в полицейской машине не вывозил.
Четыре дня… Как много за эти дни пережил он а передумал! Где нашлись силы выстоять, победить в нелегком поединке с врагом?
Тайный агент… Теперь он тайный агент — как его там? — «зихерхайтсдинста». Ну и словечко придумали — язык поломаешь!
Вспомнил, как обрадовался эсэсовец, когда он, придя утром на допрос, заявил, что все хорошо обдумал и готов быть полезным немецким властям. Потом сказал:
— Был у, меня один приятель, кондуктором служил. Правда, где он теперь, я не знаю, но мне известно доподлинно, что он имел какие-то дела с партизанами.
— А как звали этого кондуктора? — спросил немец.
— Ходаковский. Михаль Ходаковский. Он никогда не бывал трезвым и, когда мы с ним встречались, всегда, уж извините, ругал новую власть. Один раз я его встретил с каким-то гестаповцем. Тот говорил на польском языке, назвался Ясневским, сказал, что ему про меня рассказывал Шкуратов.
— Значит, Шкуратов тоже был связан с Ясневским?
— А как же! Ясневский чуть ли не каждый день заходил в шкуратовскую конторку. А раньше, с полгода назад, у него частенько бывал какой-то Царенко. Тоже служил в бангофжандармерии. Так этот Царенко, сказывали, был партизанским агентом. Сбежал к партизанам. Это Михаль сказал. Даже болтал про какую-то мину, что Ясневский будто бы поручил ему скинуть ее на железнодорожный мост…
Затем Красноголовец назвал эсэсовцу фамилии людей, которых не раз «встречал» у Ясневского, Шкуратова и Ходаковского… Список агентов Ясневского пригодился-таки!
— Есть еще кое-кто, — добавил он, — только я не знаю их фамилий и адресов.
— А могли бы узнать? — поинтересовался фашист.
Красноголовец ответил не сразу.
— Мог бы. Но я хотел бы знать, что я за это буду иметь?
— Первой наградой будет ваше освобождение. Вот подпишите это, — он подал Красноголовцу анкету, и тот поставил свою подпись. — Через неделю, — продолжал эсэсовец, — я жду вас здесь с новым сообщением. Скажете, что вы к Паулю. Там будет для вас пропуск. Тогда получите вознаграждение.
Но новоиспеченный агент не получил вознаграждения. И не потому, что его не было. Оно ожидало его на столе кабинета, в котором висели портреты двух фюреров. Ожидало, как и пропуск на его имя, лежавший у дежурного при входе в дом по Почтовой улице, 26. Ожидало, как ожидал и «Пауль», считавший себя тончайшим знатоком человеческой психологии и никогда в людях не ошибавшийся.
На этот раз он ошибся.
— Так и надо их, — заметил Медведев, когда Красноголовец закончил свой рассказ. — Миной так миной, камнем так камнем. Хитростью так хитростью. Что ж, поздравляю с победой, дорогой тезка. — Он обнял Дмитрия, похлопал по спине и спросил: — А как семья? Устроилась уже? Спать есть на чем? Передайте супруге, пусть извинит, если что не так.
— Не беспокойтесь, Дмитрий Николаевич. Все в порядке. Устроились хорошо. И от меня, и от жены моей, Нади, — великое вам спасибо. Мы знали, что вы нас в беде не оставите. И когда я сидел в камере, я был уверен: вы сделаете все, чтобы выручить и меня и мою семью.
— Ну, положим, из тюрьмы вы сами себя освободили.
— Не совсем так. Если бы здесь, в отряде, вы с Александром Александровичем заблаговременно все не предусмотрели, если бы не проинструктировали меня, как поступать в случае ареста, — кто знает, удалось ли бы мне выйти оттуда живым…
— Главное — все закончилось благополучно. Вы с семьей в отряде, Клименко со своей Надей тоже здесь. Вот жалко, что мы Шмерег и Бойко не забрали. Вы виделись с Шмерегами?
— К сожалению, нет. Возвратясь из Ровно, я не мог обойти квартиры наших товарищей. Боялся, что гитлеровцы будут следить за мной. Но с Бойко советовался о них. Петро говорит: куда им ехать? Их двое, да Настя, да дети… Пускай, говорит, остаются. Взрывчатки и оружия у них в доме уже нет. Кто к ним привяжется? Я и подумал: Петро, пожалуй, прав…
— Возможно, — согласился Медведев. — Тем более что по железной дороге к нам не проедешь и пропуска ваш друг Шкуратов не добудет.
— Его в тот же день, как я вернулся в Здолбунов, забрали. Пришли на кухню и взяли. Даже халат скинуть не дали. Иванов видел, как его впихнули в полицейскую машину.
— Иванова мы тоже решили отозвать в отряд, — сказал командир. — Новый комендант хоть и дубина, но уж слишком подозрительно начал поглядывать на Аврама. Знает, что Иванов был любимцем Вайнера, и придирается к нему на каждом шагу.
Когда через два дня Медведев повторил эти слова Иванову (тот прибыл в отряд с отчетом о движении поездов), Аврам огорченно возразил:
— Жалко, Дмитрий Николаевич, бросать сейчас это дело.
— Понимаю, отлично понимаю, Аврам Владимирович. Но ведь вам нельзя оставаться в Здолбунове. Все равно вы не можете регулярно передавать нам разведданные. Сейчас вы бываете у нас раз в неделю, а то и реже. Чего стоят данные, доставленные с таким запозданием?
— Но, Дмитрий Николаевич…
— Никаких «но» не может быть. Сказано: перебираться к нам, — значит, перебираться. Встретим вместе Новый год, а там — в путь-дорожку дальнюю…
— В путь-дорогу?..
— Да. Партизанам на Ровенщине после Нового года уже нечего будет делать. Сюда придет Советская Армия. А мы пойдем дальше, опять во вражеский тыл. И вам придется переквалифицироваться. Не будет уже бригадира уборщиков железнодорожной станции Здолбунов — партизанского разведчика и связного Иванова. Будет боец-партизан Иванов. Стреляете хорошо? Получитесь. Идти придется с боями. Будут стычки с гитлеровцами. Да и погани всякой немало развелось.
