«Как быть? Что сделать?» — эти вопросы сверлили мозг Василия, заставив забыть все остальное. И вдруг мелькнула мысль. Оставив пачку на прилавке, он поспешил к круглоспуску и, взбежав на несколько ступенек, очутился перед хозяином.
— Фадей Фадеич, — стараясь не выдать своего волнения, сказал шепотом Василий, — полиция стучится, а я лавку закрыл. Чего ей, окаянной, надо? За взяткой пришли? Не давать! Идите наверх, закройте на кухне дверь на засов.
Другого приказчика Воронин бесцеремонно отшвырнул бы в сторону и сам открыл бы лавку, но Василия он послушал и, с трудом повернув на лесенке свою грузную фигуру, поднялся наверх.
Через несколько минут пачка была спрятана, а сам Василий, войдя в квартиру, сказал хозяину с наигранной веселостью:
— Ушли хабарники! Им волю дай — весь товар унесут.
Прошло лето, миновала осень, а Николай Николаевич так и не появлялся.
— Ты студента не встречал? — спросил как-то Фадей Фадеевич у Василия.
— Не иначе как тяжело заболел, — ответил Василий, намереваясь отвести подозрение от Николая Николаевича. — Кабы знал, где квартирует, — сходил бы к нему.
— Ладно, — махнул рукой хозяин, — нет его, и не надо.
Василия этот ответ не устраивал. Он давно примирился с мыслью, что Николая Николаевича ему не увидеть, но держать без движения нелегальную литературу было опасно.
В пасмурный, но еще бесснежный ноябрьский день в лавку вошла молодая женщина и спросила лучшего драпа. Василий показал ей отрез, и она, щупая, долго мяла драп тонкими пальцами, потом разглаживала и на вытянутой руке смотрела на него, оценивая качество. Убедившись, что в лавке никого, кроме приказчика, нет, она наклонилась над прилавком и тихо спросила:
— Ковалева не ждете?
У Василия замерло сердце. Он никак не ожидал, что незнакомая покупательница напомнит ему имя того, кого он так долго и томительно ждал, потеряв всякую надежду на встречу. Женщина продолжала рассматривать драп как ни в чем не бывало. Когда первое волнение у Василия прошло, он тоже тихо спросил:
— Вы его знаете?
Женщина снова оглянулась, и Василий понял ее безмолвный вопрос.
— Нас никто не слышит. Где он?
— Сидит! — ответила она. — К вам у меня поручение. Вы — Василий?
— Да, да! — торопливо произнес он. — Как же это случилось?
— Николай просит вернуть те пачки, которые вы спрятали в рулонах. У меня с собою сумка. — Заметив на его лице недоверие, она добавила: — Вы приходили ко мне на Расстанную пять?
Василий покачал головой, и по этому кивку женщина убедилась, что недоверие у него рассеялось. Он быстро достал рулон, развернул его и дал женщине пачку, которую она мгновенно спрятала в сумку. Потом она выпрямилась и с независимым видом произнесла:
— Я приду завтра в это же время, — быть может, у вас найдется для меня лучший товар.
После ее ухода Василий сел за конторку и погрузился в раздумье. Николая Николаевича нет, кто знает, увидятся ли они вновь. Мечты о занятиях лопнули как мыльный пузырь. Хотелось убежать из ненавистной лавки. И неожиданно мелькнула мысль: не может ли эта женщина заменить Ковалева? На душе сразу стало легче, посветлело. Он возвратился к прилавку, убрал драп, к которому она приценивалась. Ему казалось, что каждую минуту она вернется за остальными пачками, и тогда он с ней поговорит, и она, бесспорно, поможет ему.
С февраля нового года Василий стал заниматься с Анной Николаевной. Фамилия у нее была немецкая — Шуберт. Худая, невысокая, с большими карими глазами, с гладко причесанной головой и небольшим пучком на затылке, она напоминала гувернантку. У Анны Николаевны был всегда растерянный вид, как у пассажира, который по ошибке вошел не в тот поезд, но позже Василий убедился, что она хорошо играет свою роль. Успехам Василия она радовалась и во время занятий держалась с ним так строго, что он никогда не посмел бы сам заговорить о Ковалеве. Изредка она, сидя за тем же неказистым столом, который Василий увидел при первом посещении, шепотом говорила: «От Николая есть весточка. Он все еще здесь и доволен тем, что я с вами занимаюсь».
Фадей Фадеевич знал, что Василий с кем-то занимается, и не препятствовал. Наоборот, он даже как-то сказал:
— Позови его, пусть с Настенькой закончит ученье.
— Он на дом не ходит, — нашелся Василий, — а Настасье Фадеевне негоже к мужчине с визитом.
— Это я сам понимаю.
Василий не хотел, чтобы Воронин или кто другой из его семьи встречались с Анной Николаевной. Не хотела этого она сама. Если приходила в лавку, то не иначе как под черной вуалью и заговаривала с Василием с глазу на глаз, когда ни посетителей, ни самого хозяина не было. Она продолжала приносить и уносить пачки, держась в магазине всегда как покупательница, и всякий раз рассматривала один и тот же отрез драпа.
Летом как-то после занятий она с грустью сказала:
— Всё! — И после долгой паузы добавила: — Николая выслали в Сибирь.
Василий почувствовал, что Анне Николаевне стоит большого труда не заплакать, и понял, что Николай для нее не только товарищ по работе. Она же поделилась своим горем именно с Василием, потому что он охотно в свое время помогал Николаю, а теперь ей и все он делает так умно, что комар носа не подточит. Не каждый согласится на такой риск.
— Что же будет дальше? — спросил он.
Анна Николаевна посмотрела на него добрым взглядом:
— Осенью я уеду из Питера. Вам придется заниматься одному. Когда вернусь — дам о себе знать.
Настя не только ревниво относилась к тому, что Василий вечерами занимается, но и злилась. Она готова была сцепиться со своими сестрами, с маменькой, лишь бы выместить на ком-нибудь свою злость. Василий взял себе за правило не разговаривать с ней в лавке даже тогда, когда покупателей не было. Он становился за конторку, доставал счета и делал вид, что не замечает Насти.
Однажды она высмотрела, куда он уходит, — и более часа простояла в ожидании на углу. Когда Василий вышел из дома, в котором жила Анна Николаевна, Настя подошла к нему и с хитростью, в которой прозвучала и угроза, заметила:
— Твой студент-то, оказывается, в юбке. Так вот ты какой!
Василий разгадал хитрость Насти и тут же предложил:
— Сходим к нему! Но только твоему папеньке я все расскажу.
— Да я пошутила, — отступила Настя. — Уговори его приходить к нам.
— Как же уговорить безногого человека? — соврал он.
— Так бы и сказал.
Осенью Анна Николаевна попрощалась с Василием и уехала в Томскую губернию к Николаю.
— Уж вы передайте ему от меня низкий поклон и скажите, что если время позволит, то я и латынь одолею. Еще прошу передать, что служить у Воронина больше не намерен и пойду на фабрику.
— Это правильный путь, — одобрила Анна Николаевна. — Николай вас только похвалит.
Шуберт уехала. Занятия прекратились, зато торговля в лавке оживилась, а Василий мрачнел из месяца в месяц. С Сеней он почти не встречался, тот забросил книги и при встрече с Василием хвастался, что через пять-шесть лет беспременно откроет свой лабаз на Боровой. Василий презирал Сеню, как и всех приказчиков.
Как-то однажды Василий обратился к хозяину:
— Фадей Фадеич, дозвольте на часок отлучиться. Хочу повидать земляка.
— Иди, бога ради!
Василий давно наметил завод, на котором хотел работать: франко-русский чугунолитейный, механический и меднопрокатный завод Берда. В конторе его приняли без особого восторга, но обещали дать работу. Осенью 1909 года Василий, попрощавшись с Лушей и семьей Воронина, взвалил на плечи давно приобретенный сундучок и ушел к многосемейному слесарю завода Акимову, приютившись у него на квартире в углу. Перед уходом Луша поцеловала его, прослезилась и взяла с него слово приходить к ней каждое воскресенье. Воронин хмурился, долго молчал, но не выдержал:
— Не буду таить, выложу всю правду. Вовеки не найти мне такого приказчика. Да и какой ты приказчик! Я давно тебе отдал всю лавку с товаром в полное доверие. Ты здесь вроде управляющего. — Он остановился и подумал: — Когда бы ни надумал вернуться — приму.
Настя порывалась что-то сказать, но не рисковала в присутствии родителей, а побежать на улицу за Василием ей было неудобно — вот уже полгода, как за ней ухаживал с серьезными намерениями Геннадий Ардальонович.
Выйдя из лавки, Василий обернулся, посмотрел без сожаления на дом, в котором проработал девять лет, и зашагал по направлению к Обводному каналу.
Завод Берда в Питере считался крупным — на нем работало полторы тысячи рабочих. Жили бедно. Слесарь Акимов, у которого Василий нашел приют, еле сводил концы с концами. С первых же дней Василий понравился Акимову своей рассудительностью и приветливостью.
— Уж очень мне хочется стать слесарем-механиком, — признался ему Василий.
