— Ютта не прислуга... — оробев, начал профессор.
— Я слышу, господин Зейц интересуется нашей Юттой, — воскликнула Эрика. — Вот сюрприз! Но сегодня она не сможет развлечь вас. У нее болит голова, и она не спустится к нам.
— А если я ее попрошу?
— Ну, если вы умеете и просить, а не только приказывать, испытайте себя. Но, чур, никакого принуждения. Ведь вы не знаете своей силы...
Эрика шаловливо тронула черный рукав Зейца. Зейц встал, расправил ремни и направился к деревянной лестнице на антресоли. Заскрипели ступени.
Ютта поспешно закрыла дверь, внутренне собралась. Из ее комнатки, если оставить дверь приоткрытой, было хорошо слышно все, о чем говорилось в зале. При желании она могла и незаметно рассмотреть сидящих за столом. Ни Зейц, ни Вендель, ни другой испытатель из Аугсбурга — Франке — не интересовали ее. Они уже не раз были в этом доме. Все внимание Ютты было обращено на двух приезжих. Один из них может оказаться тем самым Мартом, о приезде которого сообщило присланное из Берлина письмо. Ведь именно сегодня он должен связаться с ней. А до полуночи осталось всего полтора часа. Появление этих двух здесь сегодня не может быть случайным. Но кто же из них? Конечно, когда она спустится, он найдет способ привлечь к себе ее внимание. Но прежде чем показаться внизу, она хотела бы сама узнать его. Кто же он? Кто? Он скажет ей: «Фрейлейн, по-видимому, вы до сих пор любите читать сказки?» Она ответит: «Я ненавижу их, они мешают нашему делу». Он скажет: «Но они учат любить родину, не правда ли?» Она скажет: «Так говорил мой дядюшка Клаус. Но ведь любить родину — это значит сражаться за нее? Вы сражаетесь за фатерланд?» И тогда он ответил: «Я, как несчастный Рюбецаль, летаю над землей, оберегая покой людей». Так он скажет или примерно так. Но кто же он? Их двое. Высокий лейтенант или плотный коренастый капитан? Лучше бы лейтенант! Ох, Ютта, Ютта! Красивый парень. Только уж очень самоуверен. И рисуется перед Эрикой. «Мы с генералом», «Я уверен»... Фат. Эрика уже размякла. А он просто играет с ней. Конечно, играет. Наверное, у него в Берлине таких Эрик... Как он на нее смотрит! А глаза, пожалуй, холодные. Равнодушные глаза. Пустые. Разве у Марта могут быть такие стеклянные, пустые глаза? А капитан? Этот как будто проще. Сдержанней. И чего он все время крутит шеей? Воротник жмет? Или ищет кого-нибудь? Меня? И на часы смотрит. О чем это он шепчется с Франке? А теперь с Зейцем. А лейтенант развязен. Руки целует Эрике. Расхвастался связями. А Зейц даже зашелся от злости. Встал. Идет сюда. Только его мне и не хватало. Ну что ж. Даже лучше. Все равно надо сойти вниз...
Ютта быстро прикрыла дверь, забралась с ногами в мягкое кожаное кресло.
Зейц постучал, тут же, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Сколько в нем благодушия!
— Простите, фрейлейн, за позднее вторжение. Поверьте, оно вызвано моим глубоким расположением к обитательницам этого милого дома. Сочувствую вашей бедной голове, но...
— Ваше чувство к госпоже Эрике для меня не секрет, господин Зейц.
— Тем лучше. — Взгляд Зейца внимательно ощупывал комнату. — Надеюсь, вы одобряете мой выбор?
— Эрика—девушка, заслуживающая безусловного восхищения. Но я не думаю, чтобы она уже была готова к брачному союзу. Ей еще нет двадцати.
— Фюрер ждет от молодых сил нации незамедлительного исполнения своего долга. Германия нуждается в быстром омоложении. Я уверен, что фрейлейн Эрика во всех отношениях примерная девушка, хорошо понимает свой патриотический долг.
— У нее остается право выбора...
— Ерунда. Она слишком юна, чтобы самостоятельно выбирать достойного арийца. Ей нужно помочь сделать правильный выбор. Подобная помощь будет высокопатриотическим поступком, фрейлейн Ютта.
— Вы переоцениваете мое влияние, господин Зейц.
Зейц уселся на ручку Юттиного кресла, приблизил к ней свое лицо. Глаза его сузились.
— Это вы, фрейлейн, недооцениваете меня. — Он рассмеялся: — Хватит сказок, Ютта, хватит сказок.
Она похолодела. Непроизвольно дрогнули ресницы.
— Какие сказки вы имеете в виду?
Она взглянула прямо в узкие глаза Зейца. Он все еще смеялся.
— Разве вы не любите сказок, Ютта? Разве вам их не читали в детстве? Бабушка? Ха-ха-ха! Или дядюшка? Ха-ха! У вас же есть дядюшка?
— Он давно умер. Я что-то не понимаю вас. Вы... Не может быть!
Зейц, казалось, не замечал ее смятения:
— Видите. Дядюшка умер. Бедный дядюшка Клаус! Он уже не может помочь свой любимой племяннице. А ведь ей очень нужна помощь. Одиноким девушкам трудно жить на свете. Их каждый может обидеть...
Зейц положил обе руки на зябкие плечи Ютты. Она дрожала. Все в ней протестовало против смысла произносимых им слов. Так это он Март! Невозможно! Но как тогда он узнал? Значит, провал. Их раскрыли. Надо закричать, предупредить его. Март сидит там внизу, не зная, кто такой Зейц, не догадываясь. Или там никого нет? Его схватили уже. И теперь мучают се. Там, внизу, чужие. Кричать бессмысленно. Или... Это все-таки он, наш? И все это лишь маскировка, игра... Но можно ли так играть?
Она не могла вымолвить ни слова.
— Кто защитит одинокую девушку? Добрый принц? Гордый дух? Рюбецаль? Вы верите в Рюбецаля, Ютта?
Он проверяет ее. Ну конечно.
— Да.
— Я буду вашим Рюбецалем, фрейлейн, — серьезно проговорил Зейц. — Как вам нравится такой дух? Несколько крепок, не правда ли?
Нет, это невозможно. Тут какое-то страшное совпадение. Надо успокоиться. Надо ждать. Он сам выдаст себя. Спросить его, откуда он знает о дяде Клаусе?
— Как вы узнали о моем старом дядюшке? Ведь сегодня день его памяти.
— Зейц знает все. Запомните это. Я же дух. Могу быть добрым. Могу быть злым. Но вы ведь добрая девушка? Слышите? А теперь отдыхайте.
— Вы знаете, у меня прошла голова. Ваше общество располагает к беседам. Я хочу сойти вниз. Только разрешите мне привести себя в порядок.
Зейц вышел, а Ютта еще долго сидела в кресле, не шевелясь, слушая, как утихает сердце, стараясь понять, что же произошло?
Когда она спускалась по лестнице, ловя и оценивая прикованные к ней взгляды сидящих за столом, в наружную, дверь постучали.
— Открой, Ютта, — сказала Эрика, по-видимому не очень довольная ее появлением.
В дверях стоял, улыбаясь, пожилой худощавый офицер. Наискось от правого глаза тянулся под козырек тонкий белый шрам. Жесткие седоватые усы подчеркивали синеву тщательно выбритой кожи. Офицер погасил улыбку:
— Передайте профессору, что его просит извинить за поздний визит капитан Коссовски.
Ютта пошла докладывать, а навстречу ей из зала надвигался, раскинув руки, коренастый капитан.
— Зигфрид, затворник! Ты ли это?
1
Официальный заказ на продолжение работ над реактивным самолетом мог бы доставить другой офицер отдела вооружений люфтваффе, но Пихт попросил Удета, чтобы тот послал в Аугсбург именно его. Он хотел навестить Вайдемана. На следующий день после вечера в доме Зандлера Пихт был уже в Аугсбурге.
— Поздравляю вас, господин конструктор, — сказал он, передавая бумаги Мессершмитту, — кажется, «Альбатрос» расправляет крылья.
— Я ни минуты не сомневался в этом, — проговорил Мессершмитт, польщенный похвалой. — Коньяк, вино?
— Пожалуй, коньяк.
Мессершмитт открыл буфет.
— Только Хейнкель наступает вам на пятки. — Пихт приподнял хрустальную рюмку, любуясь золотистым цветом коньяка.
— Я пока не получал никаких известий, — постарался как можно более равнодушно сказать Мессершмитт.
— И не получите. Герман Геринг приказал держать в секрете работы фирм.
— Ну-ну, Геринг и Удет всегда были расположены ко мне... Если не сами они, так их ближайшие помощники. — Мессершмитт многозначительно посмотрел на Пихта, не исподлобья, как обычно, а открыто, прямо.
Пихт промолчал.
— Кстати! Я давно собирался сделать вам одно небезынтересное предложение...
— Старый попугай на другой же день после полета вашего «Альбатроса», — как будто, не слыша последних слов, продолжал Пихт, — поднял свой «Хейнкель-178». Тот самолет, над которым он безуспешно бился с тридцать восьмого года. Обжегшись на ракетном «сто семьдесят шестом», на эту машину он поставил турбореактивный двигатель, который работает на бензине.
— Не помните марки двигателя?
— «ХеС-ЗБ» с тягой пятьсот килограммов.
— Мне как раз не хватает такого двигателя! — сердито воскликнул Мессершмитт.
— Кстати, это первый турбореактивный мотор, который поднял самолет в воздух.
— Н-да-а, — протянул Мессершмитт, понимая, что такой, видимо, уже отработанный, технически доведенный двигатель никто не сможет выцарапать у Хейнкеля.
— В этот же день пятого апреля, он испытал другой самолет — «Хе-280В-1».
— Эту каракатицу с двумя хвостами?
