дважды за свою молодую жизнь проходить через унижение лагеря для военнопленных.
На других участках этой невероятной Голгофы небольшие группы людей боролись со смертью, как могли. Иностранные легионеры, с их светлой кожей, были наименее подготовлены к тому, чтобы противостоять убийственному климату, и их крайне индивидуалистическое отношение привело к тому, что они позволили каждому человеку быть самому по себе, хотя, конечно, они во многих случаях помогали людям из своих подразделений или своей национальности. Французы с материка вряд ли были лучше подготовлены для такого марша, но проявили психологическое качество, которым они уже были известны в нацистских лагерях для военнопленных во время Второй мировой войны: большую сплоченность группы и преданность своим раненым и больным товарищам. Это особенно верно в случае подразделений десантников, которые упорно несли своих раненых или больных товарищей до тех пор, пока они были физически в состоянии это делать, часто перенося даже своих мертвых до следующей остановки на отдых, чтобы иметь возможность похоронить их хоть с какой-то пристойностью. В архиве главного хирурга французской армии хранятся сотни хорошо документированных случаев, свидетельствующих о том, что происходило во время марша. Один аджюдан-шеф Иностранного легиона отрезал себе пораженную гангреной руку ножом без анестезии и пережил марш, благодаря своим товарищам. Десантника, ослепленного осколками снаряда, наполовину волокли, наполовину несли в течение сорока пяти дней по джунглям. Четверо человек умерли из-за гангрены, вызванной телефонным проводом, туго обмотанным вокруг их связанных рук. Алжирский тиральер, прооперированный из-за минометных осколков в груди и кишках 15 марта и захваченный в плен 7 мая, сорок пять дней шел в лагерь военнопленных, зажимая рану развернутым тюрбаном. Это были счастливчики, у которых были друзья, которые заботились о них.
Врач 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, лейтенант Жан-Луи Ронди, позже вспоминал о жалком виде солдата, чьи ноги были ампутированы до бедер и который, всеми покинутый, тащился на руках и обрубках ног в пересыльный лагерь противника в Туанжао.
Результаты такого обращения с пленными были очевидны. Ни один военнопленный с тяжелыми ранениями живота, груди или черепа в плену не выжил. В июне и июле 1954 года одиннадцать процентов заключенных лагеря 128 умерли от тяжелых испытаний во время похода из Дьенбьенфу. Наконец, после окончания войны, 20 июля, Вьетминь начал репатриацию военнопленных. Из общего числа 36979 военнопленных, захваченных Вьетминем с 1946 года, в общей сложности, были репатриированы 10754 (или 28,5%). Из них 6132 нуждались в немедленной госпитализации. В общей сложности, 61 из них умер в течение следующих трех месяцев. Из них 49 были захвачены в Дьенбьенфу.
Из опасения возбудить общественное мнение, масштабы французских потерь в Дьенбьенфу никогда не обнародовались, но простой расчет позволяет получить приблизительную оценку фактических потерь. Из вышесказанного, очевидно, что потери в переходе из Дьенбьенфу, вероятно, были намного выше чем потери пленных, захваченных в предыдущих боях. Установив коэффициент возвращения на уровне консервативной одной трети, включая тех, кто был захвачен в начале битвы, можно оценить, что из общего числа 16 544 человек, вернулись из Дьенбьенфу около 3000 (включая 855, непосредственно репатриированных из Дьенбьенфу). Более 3000 погибло на поле боя, а несколько сотен других, о которых подробнее будет сказано позже, растворились в Восточной Европе. Остальные, около 10000, погибли в переходе или в лагерях для военнопленных менее чем за три месяца. Это суровый статистический факт, который нельзя и не следует упускать из виду.
Вьетминь ясно осознавал, что выжившие в Дьенбьенфу представляли собой ценный приз, в том смысле, что они были в центре внимания западного мира в течение нескольких месяцев, а также представляли сливки французской армии. То же самое относилось с солдатам из северной и тропической Африки. Идеи, посеянные сейчас в лагерях Вьетминя, успеют прорасти позже, когда они вернуться домой. Известный французский писатель и журналист Жан Латерги, в своем романе «Центурионы», прекрасно описывает северовьетнамские методы промывания мозгов. Они составили примерно две группы новообращенных: североафриканцев, то есть, в основном алжирцев; и правых французских младших офицеров. В случае с алжирцами, причина была очевидна. Французские колонизаторы проигрывали войну в Индокитае, и несомненно, были бы неспособны противостоять очередному антиколониальному восстанию.
Аргумент, использованный в отношении алжирцев, был убийственно прост в своем применении. Оказавшись отделенными от своих командиров, алжирские солдаты получили поздравления от своих захватчиков, за героическое поведение во время боя. Но вывод, который им вдалбливали, зачастую другие алжирцы или марокканцы, прошедшие обработку в Пекине или попавшие ранее в плен, был таким: «Если вы такие хорошие солдаты, почему вы сражаетесь за колонизаторов? Почему бы вам не сражаться за себя и не создать собственную страну?» Для офицеров или сержантов алжирского происхождения, этот аргумент приводился в более изощренном виде, но он был просто слишком сильным, чтобы ему можно было эффективно противостоять. Почти десять лет спустя, бывший военнопленный-алжирец, захваченный не в Дьенбьенфу, а в другом месте Северного Вьетнама, рассказал мне, что заставило его изменить свое мнение.
- Нам было достаточно одной колониальной войны, - сказал он. – Моральные обязательства между колониальной державой и колонизированным народом были навсегда нарушены.
Во французской армии в Индокитае этот человек был лейтенантом. В недавно получившем независимость Алжире, он был подполковником Слиманом Хоффманом, начальником Министерства обороны Алжира. Некоторые североафриканцы добровольно вызывались служить в вооруженных силах своих захватчиков, но Вьетминь вежливо отказался.
- Мы победили, - говорили они алжирцам, - не потому что нас так много, а потому, что мы сражаемся в нашей собственной стране, среди нашего собственного народа. Нам не нужны алжирцы, чтобы сражаться за Вьетнам. Вы, алжирцы, должны сражаться в Алжире.
Алжирцы слушали и учились. 1 ноября 1954 года вспыхнуло алжирское восстание. Оно продлилось даже дольше, чем война в Индокитае, и никакого Дьенбьенфу не было. Но алжирцы все равно победили.
Еще одна группа пленных была предметом особого внимания – восточноевропейцы. Вопреки общепринятому мифу о том, что Иностранный легион состоял в основном из «бывших солдат СС», многие иностранные легионеры прибыли из восточноевропейских стран, занятых советскими армиями в 1945 году. (Поскольку в 1954 году средний возраст иностранного легионера составлял около двадцати трех лет, в 1945 году большинство из них были маленькими мальчиками). Многие немецкие легионеры были родом из восточногерманских земель и теперь они стали объектом особого давления политических комиссаров Вьетминя, чтобы вернуться в Восточную Германию в качестве ходячих пропагандистских экспонатов. Советский Союз признал, что иностранные легионеры восточноевропейской национальности, которые «добровольно» вернулись в Восточную Европу, были возвращены туда советскими самолетами. В декабре 1954 года, после того как репатриация всех военнопленных Французского союза,
