официально перечисленных в качестве таковых уже давно была завершена, организация беженцев из Восточной Европы опубликовала список примерно из 1000 иностранных легионеров из стран Восточной Европы, которые якобы были вынуждены туда вернуться. Какова была их дальнейшая судьба на их коммунистической родине, можно только догадываться. Определенное количество пленных французской национальности, которые, как известно, были живы на момент прекращения огня, отказались возвращаться на родину, точно так же, как горстка пленных из Соединенных Штатов перешла на сторону Китая после Корейской войны.
Но, без сомнения, самыми интересными жертвами промывания мозгов, были убежденные католики и консервативные младшие офицеры французской армии. С их точки зрения, весь их мир, весь кодекс, по которому они жили и сражались, рухнул вокруг них на залитых кровью холмах Дьенбьенфу. Они сражались так хорошо, как только умели. Они были, по крайней мере, так же хорошо обучены и гораздо лучше оснащены, чем их коллеги-коммунисты. И тем не менее, они проиграли. Когда все было сказано и сделано, оставалось фактом, что вьетнамцы-антикоммунисты просто не сражались так, как вьетнамцы на стороне коммунистов. Некоммунистическим партизанским отрядам на холмах вокруг Дьенбьенфу не удалось перекрыть или нарушить работу линий снабжения Вьетминя, как они должны были сделать. Даже французские войска, хотя во многих случаях, они сражались с честью, не сражались – за исключением воздушно-десантных батальонов – с таким же фанатизмом как противник.
Разве не сам генерал Наварр, который в своих более поздних мемуарах, сказал о своей собственной армии, что «они были хорошими и преданными людьми, но они точно не были солдатами Французской революции»? Разве не было подслушано, как старший офицер из Дьенбьенфу сказал в лагере для военнопленных, что «мы сражались за нашу профессиональную честь и, в конце концов, за наши шкуры. Но они, враги, сражались за свою страну…»?
Очевидно, что в войне во Вьетнаме и битве при Дьенбьенфу, было что-то еще, кроме профессиональной компетентности или ошибки в стратегии со стороны генерала Наварра. Это плохо объясняло то, чему каждый французский офицер сам был свидетелем тридцать раз во время битвы при Дьенбьенфу, и что заставляло старого армейского сержанта, такого как Абдеррахман Бен Салем, восхищаться врагом, заставившим его пройти по умирающим телам своих людей. Этот был тот вид фанатизма, которым обладало французское Сопротивление. Коммунисты очень охотно давали ответы на вопросы своих пленников. Все они содержались в дешевых на вид маленьких брошюрках, написанных на китайском языке, но также изданных на английском и французском языках и теперь старательно переведенных на вьетнамский. В основном, они были написаны китайским лидером, о котором большинство офицеров едва ли слышали, хотя они вели войну прямо рядом с его страной: Мао Цзедуном. Другие были написаны генеральным секретарем Вьетнамской коммунистической партии, Чыонг Тинем. Все они касались одной и той же темы, которую они называли «Революционной войной». Это не было, как думали французские офицеры, просто новым методом ведения малых войн, и это не имело почти ничего общего с боем, как они его знали. Но все эти труды, так же как и лекции политических комиссаров военнопленным, подчеркивали важность того, что они называли «народом» - огромной массы неграмотных крестьян, из которых была набрана их армия.
С каким-то испуганным восхищением офицеры французской армии наблюдали, как этот процесс воздействует на менее мотивированных сержантов, и особенно на нефранцузских солдат среди пленных. На самом деле, жестокости было немного, но было фантастическое сочетание повторяющегося утверждения определенных полуправд в сочетании с методичным вознаграждаем за хорошо усвоенные уроки и мягким наказанием за сопротивление процессу обучения в лучших традициях Павлова. Максимальный акцент был сделан на «групповом обучении» и «групповой дисциплине». Поскольку за каждое индивидуальное сопротивление учебному процессу вся группа подвергалась такому наказанию, как скажем, отказ в выдаче таблеток хинина, необходимых для борьбы с малярией, или от выдачи почты, которая как было известно прибыла в лагерь, или от посылок Красного креста, которые обеспечивали небольшое улучшение лагерной диеты, вскоре сами пленные начали оказывать избирательное давление на непокорных среди них, отказывающихся принять общую дисциплину. Те, кто оказывался совершенно невосприимчивыми к убеждениям, вскоре оказались переведенными в печально известный штрафной лагерь Ланг-Транг, из которого никто никогда не возвращался. Именно отец Жандель, капеллан 6-го колониального парашютного батальона, попавший в плен в 1952 году, суммировал опыт идеологической обработки в одном единственном, но красноречивом предложении: «Худшим было не умереть, а увидеть, как меняется твоя душа».
Именно это «изменение души» должно было оставить свой самый неизгладимый след на французских офицерах, переживших Дьенбьенфу. Не то, чтобы кто-то из них убедился, что коммунизм – это путь в будущее и что Запад философски неполноценен, но теперь они были твердо убеждены, что необходимо безжалостное применение того, что один советский писатель назвал «изнасилованием масс» и их преднамеренной и методичной подготовкой к предстоящим революционным задачам. Если бы между Вьетнамом и Алжиром было несколько лет передышки, эти офицеры, возможно, смогли бы переварить свой опыт, но этого не произошло. Через несколько месяцев после освобождения из лагерей военнопленных во Вьетнаме, они были втянуты в очередную «национально-освободительную войну» в Алжире, в нескольких сотнях миль от дома – и на этот раз, как они полагали, они играли наверняка. С холодной свирепостью, как алжирцы, так и французы, пережившие сеансы идеологической обработки коммунистов, начали использовать недавно изученную науку друг против друга. И когда казалось, что французский народ дома отказался принять идею еще двух десятилетий борьбы с повстанцами в Алжире, эти глубоко преданные офицеры решили применить методы Мао Цзэдуна к своей собственной стране.
Но они поняли Мао Цзэдуна неправильно. Французские офицеры, присоединившись к тому, что некоторое время называлось «Секретной армейской организацией» (OAS), ошибочно приняли миллион напуганных французских европейцев, проживающих в Алжире, за массовое население. Они забыли, что в Алжире девять миллионов мусульман их бы не поддержали, и что во Франции насчитывалось сорок восемь миллионов налогоплательщиков, которые не разделяли их идей. Но прежде чем они потерпели поражение во второй раз, они почти погрузили Францию в ту революционную войну, о которой они узнали в лагерях к востоку от Дьенбьенфу.
Бежавшие
В то время как 10 000 военнопленных шли на запад от Дьенбьенфу, горстка – семьдесят восемь, если быть точным – пробиралась сквозь джунгли к свободе. Их опыт убедительно показал, что если кто-то хочет спастись от врага в Индокитае, ему лучше быть коренным жителем, и желательно, из этого самого региона. Из общего числа беглецов было только девятнадцать европейцев. Из азиатов двенадцать из четырнадцати сержантов были представителями племен тай, а из сорока
