Шапошников ударил ладонями по столу и вскинул голову. Потом, подавляя волнение, взял со стола большую лупу, повертел ее в руке и уже обычным, ровным голосом продолжал:
— Сегодня взятие немцами Ленинграда, с точки зрения военной арифметики, казалось бы, можно считать неизбежным: они блокировали город и ведут артиллерийский обстрел улиц. Но бывает и так, — он подался вперед, к Кузнецову, — что ситуация, из которой, по элементарным расчетам, уже нет выхода, через несколько часов, через сутки меняется. Потому ли, что героизм обороняющихся превзошел все самые смелые ожидания, или что-то не сработало в военной машине врага… А флот, флот-то будет уже уничтожен!..
Некоторое время они оба молчали. Потом Кузнецов с плохо скрытым отчаянием в голосе сказал:
— Но ведь приказ… Приказ Верховного…
— Да, приказ… — повторил Шапошников и как-то весь обмяк. Он снял пенсне, протер его вынутым из кармана ослепительной белизны платком, снова надел и сказал уже твердо: — Тем не менее Верховный прав. Война есть война. Необходимо только принять все меры, чтобы приказ был приведен в исполнение лишь в том случае, если уж…
Он не закончил свою и без того ясную мысль и решительно, как бы отметая все сомнения, предложил:
— Давайте сочинять телеграмму.
Вырвал листок из лежащего на краю стола большого блокнота и протянул его Кузнецову.
Когда текст был написан, Кузнецов спросил:
— Чью подпись ставить первой? Вашу? Мою?
Но Шапошников взял листок и долго, как показалось Кузнецову, очень долго держал его перед глазами. Потом положил бумагу на стол и тихо, но твердо ответил:
— Верховного главнокомандующего.
— Но… но как же… — недоуменно начал было Кузнецов.
Но Шапошников прервал его:
— Надо снова обратиться к нему. Убедить, что только его подпись заставит всех, от кого зависит выполнение этого приказа, действовать с особой ответственностью и… осмотрительностью.
— Вы же понимаете, — уже горячась, воскликнул Кузнецов, — что я не могу снова…
— Да… понимаю, — сказал Шапошников. И решительным движением снял трубку одного из телефонов.
…Через десять минут они были у Сталина.
Маршал мягко, но настойчиво излагал аргументы, которые понуждают и его, Шапошникова, и Кузнецова просить, чтобы товарищ Сталин сам подписал приказ.
Листок с текстом телеграммы одиноко лежал на столе, резко выделяясь на фоне зеленого сукна.
Выслушав Шапошникова, Сталин долго молчал. Потом произнес только одно слово:
— Хорошо.
И Шапошников и Кузнецов ждали, что Сталин сейчас подпишет телеграмму. Но он, бросив еще раз взгляд на лежащий на столе листок, посмотрел на часы, потом сделал несколько шагов по комнате и, возвращаясь обратно, проходя мимо стоящих в напряженном ожидании Шапошникова и Кузнецова, негромко сказал:
— Оставьте текст у меня.
Ворошилов долго смотрел на врученную ему Жуковым записку. Гораздо дольше, чем требовалось для того, чтобы прочитать девять написанных синим карандашом слов:
«Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву.
И. Сталин».
Затем, не глядя на сидящего рядом Жданова, передал записку ему, как-то недоуменно, точно ожидая ответа на невысказанный вопрос, медленно обвел взглядом присутствующих и наконец сказал:
— Товарищи, к нам прибыл… новый командующий Ленинградским фронтом генерал армии Жуков.
Ворошилов сконцентрировал всю свою волю, чтобы произнести эти слова спокойно, чисто информационно, не вкладывая в них никаких эмоций.
Тем не менее в середине фразы голос его чуть заметно дрогнул.
Осуждая себя за проявленную слабость, Ворошилов уже твердым, требовательным голосом приказал:
— Стул командующему!
С той минуты, как дверь в кабинет Ворошилова столь внезапно открылась и в комнату мерной, тяжелой походкой, чуть поскрипывая сапогами, вошел Жуков, а двое других появившихся вместе с ним генералов остались стоять у двери, здесь воцарилась тишина.
Сидящие в два ряда за длинным, узким, заваленным картами, блокнотами и планшетами столом члены Военного совета фронта и вызванные на это заседание руководящие работники штаба и политуправления, секретари райкомов, директора крупнейших ленинградских предприятий с явным недоумением следили за происходящим.
Когда Ворошилов после столь продолжительного молчания объявил наконец, что назначен новый командующий фронтом, тишина в комнате стала еще более напряженной.
Участники заседания были ошеломлены услышанным и еще не могли определить своего внутреннего отношения к тому, что произошло. Кое-кто из них попытался незаметно взглянуть на Жданова, чтобы понять, как он относится к столь неожиданному для всех событию, но Жданов сидел неподвижно, опустив глаза.
Отрывистое приказание Ворошилова: «Стул командующему!» — как бы вывело людей из оцепенения. Они задвигались на своих местах, кто-то из работников штаба вскочил, кинулся к стоящим у стены свободным стульям и, схватив один из них, торопливо перенес к Жукову.
— Садитесь, Георгий Константинович, — пригласил Ворошилов, резким движением отодвигая свой стул в сторону и тем самым как бы предлагая Жукову занять место во главе стола.
Но Жуков, точно не замечая этого, сказал, указывая на все еще стоящих у двери военных:
— Генералы Федюнинский и Хозин прибыли со мной. Садитесь, товарищи генералы.
Лишь после этого он опустился на стул, медленным, пристальным взглядом обвел присутствующих и, ни к кому в отдельности не обращаясь, сухо спросил:
— Какой вопрос обсуждает Военный совет?
Сидящий за спиной Жданова Васнецов, чуть подавшись вперед, ответил:
— В данный момент — мероприятия по минированию основных военно-промышленных объектов города.
Жуков, видимо, ожидал ответа от Ворошилова. Он повернул голову к Васнецову и, глядя на него исподлобья, проговорил:
— На предмет?..
На этот раз ответил Жданов. Едва заметно пожав плечами, он сказал:
— На случай чрезвычайных обстоятельств, Георгий Константинович! Враг, как известно, у ворот города.
— Вот именно, Андрей Александрович, — медленно, взвешивая каждое слово, произнес Жуков. — Предлагаю вопрос с повестки дня снять, заседание Военного совета пока прервать. Мне необходимо более детально ознакомиться с обстановкой. — И добавил, как бы выполняя необходимую формальность: — Не возражаете, Андрей Александрович?
Жданов молча кивнул.
— Приглашенные товарищи свободны, — объявил Жуков. — Членов Военного совета и начальника управления связи прошу остаться. Командующим родами войск быть на своих местах, скоро буду вызывать. Все.
Когда дверь за последним из покинувших комнату закрылась, Жуков обратился к начальнику штаба:
— Где оперативная и разведывательная карты?
Полковник Городецкий вскочил с места. Пожалуй, из всех присутствующих здесь руководителей Городецкий чувствовал себя наименее уверенно: за последние недели он был третьим по счету командиром, исполнявшим обязанности начальника штаба.
Торопливо раздвинув лежащие на столе карты, Городецкий нашел нужные и положил перед Жуковым.
Генерал склонился над ними, всматриваясь в изогнутые, жирно прочерченные синие стрелы, показывающие направление начавшегося позавчера наступления немцев в районе Колпина. Другие, нанесенные только что, перед началом заседания, отметки свидетельствовали о том, что на юго-западе от города противник находится уже в Красном Селе и ведет бои за Урицк и поселок Володарский — фактически в предместьях Ленинграда.
Наконец Жуков поднял голову, выпрямился и, обращаясь к молча сидевшему Ворошилову, сказал:
— У нас, Климент Ефремович, нет времени на излишние формальности. Военный совет налицо. Давайте закончим.
С этими словами он взял один из лежащих на столе карандашей и размашисто написал на углах оперативной и разведывательной карт: «Командование фронтом принял». Поставил дату, подписался и подвинул карты Ворошилову.
Какое-то мгновение маршал смотрел на карты, казалось не понимая, что от него требуется, затем взял карандаш и поспешно, с чрезмерным нажимом написал: «Командование фронтом сдал. К. Ворошилов».
— Если члены Военного совета согласны, — сказал Жуков, обращаясь к Жданову, — мы продолжим заседание… — он взглянул на часы, — скажем, в двадцать три ноль-ноль.
— Но, товарищ командующий, — неуверенно произнес Городецкий, — положение крайне напряженное. По только что полученным данным, противник пытается прорваться в Стрельну. Не будет ли правильнее немедленно разъехаться по частям?..
— Когда надо будет — поедем, — оборвал его Жуков, — а пока метание по армиям и частям прекратить!
