заметила, что Рая вздрогнула при этих словах. «Так-то, милочка. Ты собиралась оставить нас в дураках — примерь-ка на себе дурацкий колпак!» И потом, когда Вера Нефедовна разговаривала с Попаликиным, от ее внимания не ускользнул ни один жест любовников. Последние сомнения рассеялись.
— Вы свободны, Николай Алексеевич, — заулыбалась снова, выпроваживая Попаликина из кабинета. — Раечка, вы не могли бы подождать… в приемной? Мне надо сказать племяннику несколько слов. По-родственному.
«Вот оно, начинается. — тоскливо подумала Рая, чувствуя, как близится новое разоблачение, помешать которому она была не в состоянии. — Ну и пусть, надоело».
Николай Алексеевич курил у окна. Он сейчас был противен ей. И Левка был противен. «Все мы себе на уме, — заключила равнодушно. — И его тетушка тоже. Настоящая змея».
Пока Рая ждала за дверью, Левка в кабинете читал жалобу жены Попаликина.
— А теперь, племянничек, скажи тете спасибо, — спокойно и властно проговорила Вера Нефедовна, когда он кончил читать. — Эта особа обвела тебя вокруг пальца, а с твоей помощью пыталась так же обойтись со мной. Надеюсь, ты будешь благоразумен и не наделаешь новых глупостей.
Потрясенный Левка сидел, втянув голову в плечи, руки у него дрожали, а нос будто удлинился. Вера Нефедовна едва не рассмеялась: Левка сейчас напоминал недотепу Леонтия, провести которого ей не составляло никакого труда.
— Ну, не будь размазней, Левушка, — подобрела тетя. — Ступай… выведи свою суженую за ворота!..
Ситуация была на редкость забавна. Жаль, что о ней придется помалкивать. А девчонка умница. И до чего же мужчины тюфяки!
Когда Левка ушел, Вера Нефедовна дала себе волю и звонко рассмеялась.
За воротами Левка едва не разревелся:
— Я в-все з-знаю… К-как же эт-то т-ты?..
Рая пренебрежительно взглянула на него, отвернулась и пошла прочь. «Ну и хорошо, что так, сразу, — с облегчением вздохнула, шагая по тротуару. — Надоели, ну их к…»
Рая шла по улице, и в ее походке можно было прочитать: «Уж меня-то не проведешь, я своего добьюсь!..»
В общежитии ее ожидало письмо от Паши Карасева.
* * *
Раино вероломство дорого обошлось Левке: он стал заикаться. Хорошо, что летом удалось подлечиться. Тетя пустила в ход свое влияние, и Левкой занялся столичный невропатолог. Две недели лечения в клинике, потом солнечные просторы Оки, свежий мед, овощи и фрукты поставили Левку на ноги. Сентябрь, когда однокурсники убирали в подмосковных хозяйствах картофель, он тоже провел в Покровке. К началу занятий в институте лишь малозаметное заикание напоминало о перенесенном кризисе.
Раю после того скандального случая Левка еще не видел. Встречу с ней он ждал как трудный экзамен. Он заготовил множество уничтожающих слов, чтобы сразу, с первой минуты, утопить Раю в ее позоре. Бедный Левка, он так и не выбрался из Раиной паутины! Он холодел от страха при мысли, что о его неудавшейся женитьбе узнает весь факультет. Чем все это кончится, он не знал, а встреча с Раей была неизбежна, даже если бы оба не хотели ее.
Они столкнулись в институтском коридоре лицом к лицу. Кровь бросилась Левке в голову, он оторопело уставился на Раю, не зная, что сказать. Она выглядела, как всегда, будто ничего не случилось. Все уничтожающие слова, заготовленные для этой встречи, вылетели у него из головы.
— Привет, — сказала Рая. — Ты прекрасно выглядишь.
— Ты т-тоже, — он удивился своему спокойствию. — Я н-не ожидал, что ты способна н-на н-некоторые вещи…
— Ну, тебя-то это могло бы и не тревожить. А не собираешься ли ты теперь сделать мне предложение?
Оба они почувствовали себя непринужденно: с иллюзиями было покончено, они теперь отлично понимали друг друга.
— С-стоящая мысль!
— А тетушка? Ты опять поведешь меня к ней?
— Н-не обязательно, можно и без посторонних!
— Браво, Левушка. В таком случае я, пожалуй, приняла бы твое новое предложение.
— Вечером ты свободна?
— Хочешь повести меня в театр?
— Нет! Мы найдем кое-что… позанятнее! — Левка больше не заикался, все стало ясным и простым.
Довольна была и Рая: Левка от нее не ушел, уж теперь-то она отыграется на его милой тетушке, теперь ее очередь посмеяться! Ну, распрекрасная Вера Нефедовна, берегись. Берегись, змея! Это будет женская — самая сладкая! — месть.
28
ПОХОЖДЕНИЯ ЛЕЙТЕНАНТА ВОДОНАЛЕЙКО
В начале апреля прислали нового командира взвода.
Камзолов первый заподозрил неладное:
— Василь Тимофеич какого-то славянина тащит.
Крылов взглянул на дорогу: Ушкин величественно нес ведро, а за ним, ссутулившись и опасливо поглядывая по сторонам, спотыкалась фигура в новом полушубке, новой шапке и, видно было, — новая в этих неспокойных местах. Когда вдали пролетели снаряды, фигура в нерешительности остановилась, не зная, как быть: бежать или лечь. Тем временем Василь Тимофеич гордо удалялся от нее — тогда фигура поспешно кинулась за ним. Но тут ударили дивизионки, и она опять заколебалась, охваченная беспокойством, снова отставая от Василия Тимофеича, о котором уж никак нельзя было сказать, что он тут новый. В этих краях, полных грязи, но скуповато снабженных водой, да еще во время ежедневных бдений у печки лицо у Василия Тимофеича приобрело смуглый оттенок. Рядом со своим спутником он выглядел человеком иной расы.
Он поставил ведро у стены, переступая с ноги на ногу.
— Вот. Пришли.
Крылов догадался, что новичок имел какое-то отношение к ним. Тот прыгнул в ход сообщения.
— Лейтенант Водоналейко, командир огневого взвода стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц, — пояснил он, все еще сутулясь и беспокойно озираясь по сторонам. — Прибыл к вам.
Он запнулся при звуке заблудившегося в небе снаряда. Крылов, отвыкший от формальностей, приложил руку к своей видавшей виды шапке:
— Командир противотанкового сорокапятимиллиметрового орудия старший сержант Крылов. Чем могу быть полезен, товарищ лейтенант?
Лейтенант тоскливо взглянул на Крылова, потом перевел взгляд на Камзолова и Мисюру, заморгал, засопел и вытащил из кармана… носовой платок.
— Прислан командовать взводом. — скорбно выговорил он после паузы.
— Хотите посмотреть огневые?
Лейтенант опять поднес к носу платок.
— Может, позавтракаете с нами, товарищ лейтенант?
— Спасибо… мне не хочется…
— Тогда располагайтесь, блиндаж там.
Лейтенант молча исчез под стеной.
Лицо у лейтенанта было пухловатое, голос напоминал женский. Но самым слабым местом у него оказалась фамилия, настоящая находка для отоспавшихся сорокапятчиков. Уже после завтрака Василь Тимофеич будто между прочим сказал:
— Я принес, а ты, Камзол, в ведро воды налей-ка.
Эта пробная фраза была началом бурного словотворчества, правда, довольно однообразного.
— Ты принес, ты и воды налей-ка!
Мисюра подключился позже, когда стоял за углом с Камзоловым.
— Смотри, на меня не налей-ка.
Но лейтенант не подавал из блиндажа признаков жизни. Ночью он ворочался с бока на бок,
