Антонин ответил, что ручаться за это трудно. Из коридора можно попасть в три квартиры.
Лукаш окончательно расстроился: «Толчем воду в ступе». Что же предпринять, чтобы внести ясность в дело? Самому навестить вдову Пшибек и побеседовать с ней? Не совсем удобно. Устроить засаду? Пока нет оснований.
И здесь он вспомнил Божену. Вот кто может помочь! Ему припомнилось признание дочери, что София Пшибек вызвала в ней симпатию. Верно! Нужно попросить Божену, чтобы она навестила Софию. Возможно, что-нибудь выяснится.
Раздался телефонный звонок. Лукаш снял трубку. Говорил начальник. Он предупреждал: сейчас к Лукашу зайдет рабочий с пассажирского аэродрома. Его заявление заслуживает всяческого внимания. Следует поручить кому-нибудь поговорить с этим рабочим.
Лукаш передал приказание Антонину Сливе:
— Поди, займись.
«Опять новое дело! — вздохнул Слива. — Ну и времечко».
Пожилой, сильно потрепанный жизнью человек вошел к нему в комнату и без приглашения сел.
— Уф, точно гору перевалил! — сказал он, отдуваясь. Его карие глаза выражали нетерпение.
— Рассказывайте, в чем дело. Я вас слушаю, — сказал Слива.
Рабочий только и ждал этого. Он заговорил несвязно, скрипучим голосом:
— Да вот, происшествие, — он развел руками. — Не то мне забили голову всяким сором, не то моему другу Яну блажь пришла. Не хочу грешить против истины — сегодня с утра я опрокинул пару кружечек пльзенского, но Ян уверяет, что у него во рту и росинки не было. Но что такое пара кружек, я вас спрашиваю? Пара кружек нынешнего слабенького пива? Это и для ребенка пустяк, а я, слава богу, по шестому десятку пошел…
Слива еще не мог уловить смысла этого заявления. Почему оно заслуживает внимания? Впрочем, рабочий только приступал к делу.
Он задохнулся вдруг в пароксизме сухого кашля и с трудом отдышался. Снова послышался его скрипучий голос:
— Я и Ян загружали сегодня утром самолет. Грузовой самолет международной линии. Чего только не таскали мы, даже ящики с пивом. А потом нам попался кофр, здоровенный такой. Мы с Яном подняли его, понесли. А на лесенке какой-то черт толкнул меня под руку. «Ах, чтоб тебя разорвало!» — подумал я и не удержал свой край кофра. Он — стук о ступеньку, потом — стук об землю. У меня с перепугу под ложечкой заныло. Что, если в кофре посуда? Вот, думаю, завернется дело! И здесь мне показалось, будто внутри кофра кто-то охнул. Ну, вроде как человек. Я покосился на дружка Яна. Он сопит и сердится. На меня сердится, что я не удержал конец.
Слива весь ушел в слух.
— Тут я решил, что все дело в пиве. Все-таки, как ни говорите, а две кружки пльзенского. Это я вам в шутку сказал, будто оно слабенькое. Оно теперь такое… сами знаете. Сразу забирает, особливо натощак. Втащили мы этот кофр в самолет и идем с Яном обратно, за новым грузом. Тут Ян мне и говорит: «Юлиус, вы что-нибудь заметили?» — «Нет», — отвечаю я. «Разрази меня гром, — говорит Ян, — если в кофре не сидит живой человек. Я отчетливо слышал, как он два раза охнул». — «Два раза?» — спрашиваю я. «Точно, два раза, — отвечает Ян и осеняет себя крестным знамением. — Не сойти мне с этого места!» Ну, вот мы и решили: перво-наперво к ребятам в Корпус. Разбирайтесь в этом деле.
— Номер самолета помните? — быстро спросил Слива.
— А как же! Сто семьдесят шестой. Парижский.
Слива позвонил на гражданский аэропорт и попросил задержать самолет до его приезда. Потом, доложив свои соображения Лукашу, он вызвал машину.
«Кажется, и предупреждать не стоило, — думал он по дороге на аэродром. — Нелетная погода».
Хлестал дождь вперемешку с мокрым снегом. Даже на близкое расстояние видимость была скверная. Хлопья снега, большие, как бабочки, залепляли лобовое стекло, и «дворник» работал с трудом, с покряхтываньем и жалобным поскрипываньем…
Слива поднялся в самолет вместе с рабочим, и тот показал ему загадочный кофр. Слива осмотрел его и обнаружил узкие длинные щели вдоль стенок.
«Неспроста эти щели, — отметил он. — Похоже, позаботились, чтобы человек не задохнулся».
Когда ему показали документы на кофр, у него глаза полезли на лоб от удивления. Он тотчас распорядился, чтобы кофр отнесли в таможенный зал, и вызвал чиновника, производившего осмотр груза.
— Что в кофре? — спросил он его.
Таможенник заметно смутился, помешкал и довольно сбивчиво стал говорить, что в кофре разные домашние вещи в дозволенной инструкцией норме. Он лично осматривал вещи и может перечислить их по памяти.
— Попробуйте это сделать, — предложил Слива.
Но таможенник еще больше смутился и понес околесицу. По его словам выходило, что из Праги в Париж в кофре отправляли эмалированную посуду, кухонную утварь и электрооборудование. Таможенник болтал все, что с ходу приходило ему в голову. Перед Сливой был субъект не слишком строгих правил.
— Присядьте, — показал ему Слива на стул и вызвал дежурного по аэропорту, старшего таможенника и командира экипажа самолета. — Сундук придется вскрыть и составить акт, — объявил он. — Корпус национальной безопасности располагает сведениями, что в нем находятся вещи, не имеющие никакого отношения к домашнему обиходу.
Служащие молча переглянулись. Потом дежурный, опомнившись, послал за слесарем…
Наконец верх кофра приподнялся. Было чему удивиться! Внутри кофра, освобожденного от внутренних переборок, неподвижно лежала пожилая женщина, обложенная надувными резиновыми подушками.
Слива наклонился и пощупал пульс у этого живого груза.
— У нее обморок от испуга, — сказал он, усмехнувшись. — Пожилой человек. Видно, сердечко не в порядке.
Рабочий — тот, который приходил в Корпус, — протискался к сундуку, внимательно всмотрелся в странную пассажирку и посочувствовал своим скрипучим голосом:
— Эх ты, сердешная! Да разве можно в таком почтенном возрасте отваживаться на воздушное путешествие… Да еще в сундуке!
2
Софию-Лоретту Пшибек и Антонина Сливу, разделял служебный стол.
— Стало быть, вы отказываетесь говорить правду?
— Я давно рассказала вам все.
— В таком случае у меня есть к вам несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Откуда вы взяли семь тысяч крон на подкуп таможенника? — спросил Слива.
София-Лоретта пожала плечами. Она никому не давала взяток.
— Допустим, что это так, — согласился Слива. — Теперь скажите мне: как вам удалось накопить сорок тысяч крон и около девяти тысяч долларов, которые были обнаружены в подушке вашей постели?
Пшибек, не задумываясь, объяснила, что это личные сбережения ее и ее покойного мужа. Она до войны хорошо зарабатывала, но жила скромно.
— Деньги, найденные у вас, не довоенные, — опроверг ее слова Слива. — Эти деньги выпущены после реформы сорок пятого года, а вы мне говорили, что приехали в Чехословакию в сорок седьмом году. Как увязать ваши слова с этими фактами?
— Это уж ваше дело увязывать. Я подтверждаю то, что уже сказала.
— Кто вас устроил на работу в аэропорту?
— Никто. Сама устроилась.
— Есть ли у вас знакомые из числа иностранных подданных?
— Нет, — лаконично ответила Пшибек.
Она упорствовала, вступала в спор, пыталась опровергнуть неопровержимые улики.
Слива порылся в папке и вынул несколько исписанных листов бумаги, сколотых скрепкой.
— Эти бумаги изъяли у вас. Здесь занесены все действующие пассажирские и транспортные самолеты, — он перевернул лист, — персонально перечислены все летчики. На некоторых из них даже даны характеристики. Какое отношение имеет все это к вашим обязанностям синоптика?
Молчание.
— Кто автор этой открытки?
— Там поставлена фамилия. Громадский.
— Комендант одного из военных аэродромов?
— Кажется. Точно не знаю.
— В каких отношениях вы с ним состоите?
— Об этом нетрудно судить по открытке. Он давно ухаживал за мной, а когда я овдовела, ухаживания стали более настойчивы. В открытке он просит меня, чтобы я пришла на свидание.
Пшибек продолжала лгать и изворачиваться. Она стала нервничать, дерзить. Но Слива становился все спокойнее и увереннее. Он хорошо помнил наставление Ярослава Лукаша: «Следователь, начинающий нервничать и кричать на арестованного, этим самым обнаруживает свое бессилие».
— Ну что ж, — проговорил он. — Я вынужден дать вам очную ставку с женщиной, которую вы пытались отправить в Париж в кофре. А также с таможенником.
Слива положил руку на трубку телефона.
— Не теряйте времени, — неожиданно заявила Пшибек. — Дайте мне бумагу и ручку, и я все напишу. Игра окончена. И, если можно, предложите мне сигарету.
3
Доклад Антонина Сливы слушали его непосредственный начальник Лукаш и один из руководителей Корпуса.
