Через несколько минут пришел Яров, построил курсантов второй роты и повел их в казарму.
— Ну что, Тищенко — поменял сапоги? — спросил Гришневич.
— Так точно, — весело ответил Игорь и продемонстрировал обновку.
— Пойдет. Хорошо, что хоть это смог сделать, а то мы с младшим сержантом Шорохом думали, что придется идти тебе сапоги менять, — с каким-то непонятным раздражением сказал сержант.
С лица Игоря тут же исчезла улыбка, и он обиженно уставился в окно.
— Чего ты дуешься, Тищенко — я ведь не виноват, что ты такой бестолковый?! К тебе, кстати, мать приехала и на КПП ждет, — сержант внимательно посмотрел на Игоря, интересуясь реакцией курсанта.
«Вот здорово, а я даже не знал. Только почему этот кретин так злобно смотрит? Сейчас, наверное, заставит докладывать через каждые полчаса и бегать взад-вперед, как идиота!» — с тревогой подумал Игорь. Но все же, несмотря на опасения, что сержант выкинет какую-нибудь свинью, Тищенко не смог скрыть своей радости и расплылся в широкой улыбке.
Сержанту это явно не понравилось:
— Что это ты, Тищенко, так обрадовался? Или ты думаешь, что я тебя просто так на КПП отпущу?! Ну, уж нет! Нашел дурака! Из-за тебя весь взвод в увольнения не ходит, а ты на КПП хочешь?!
«Неужели не пустит?! Вот сволочь!» — подумал Игорь. С лица курсанта мгновенно исчезла улыбка, потому что свирепое выражение глаз Гришневича ни на минуту не позволяло усомниться в том, что сержант сдержит свое слова.
— Хватит уже того, что я разрешил тебе сапоги поменять! — продолжал отчитывать сержант.
«Как бы ни так — мне Яров разрешил, а не ты, скотина!» — возмутился Игорь и обиженно заметил:
— Разве моя мать виновата, что у меня пуговица в увольнении были стерта? Она далеко ехала и хотела меня увидеть.
— Нечего так часто ездить! В армии нянек нет и давно пора понять, что ты уже не маменькин сынок, а курсант учебного подразделения. Хотя какой ты курсант — шланг, да и только! Когда ты, наконец, комиссуешься, а?!
— Я не шланг! А в курсанты я не просился и с родителями я имею право на КПП встретиться! — Игорь поднял голову и упрямо посмотрел на Гришневича.
Униженный и оскорбленный при всем взводе, Тищенко в этот момент больше всего в жизни хотел поднять табуретку и разломать ее на голове сержанта.
— Закрой рот, «душара»!
— Я не «дух» — я «свисток»!
— Член ты задроченный, а не «свисток»! Я сейчас тебе покажу, какие ты имеешь права! Ты у меня, шланг вшивый, в нарядах сгниешь! Я вначале хотел тебя отпустить, а теперь… Теперь…, — Гришневич подлетел к Игорю и хотел заехать курсанту кулаком в челюсть, но потом сдержался и просто швырнул его на пол.
Тищенко тут же вскочил на ноги. Его маленькая, худая фигурка была жалкой в своем упрямстве, но вместе с тем в ней чувствовалось какое-то особенное упорство и просыпающаяся человеческая гордость, загнанная за три месяца службы в самые отдаленные уголки сознания. Это еще больше рассердило Гришневича. Сержант еще раз швырнул Игоря на пол и истерично заорал на всю казарму:
— В нарядах сгниешь! А сейчас бегом получать у Черногурова грабли и метла и на уборку территории! И никакого КПП! Чтобы тебя и близко там не было! Я тебе покажу, как родину любить! А вы что рты раззявили?! Лупьяненко, Гутиковский, Коршун — бегом за ним!
Курсанты давно не видели Гришневича в таком разгневанном состоянии и сразу помчались вслед за Игорем, не желая навлекать грозу на себя.
На лестнице Тищенко остановился и принялся отряхивать хэбэ, покрывшееся при падении пылью. Болел ушибленный локоть левой руки. Но все это можно было пережить. Гораздо труднее было пережить то публичное унижение, которому подверг его сержант. Тут Игоря нагнали остальные.
— Ну, ты, Тищенко, даешь! Неужели нельзя было с ним помягче разговаривать?! А теперь из-за тебя всему взводу попадет! — с укором сказал Лупьяненко.
— А чего он меня шлангом называет?! Что я ему сделал? А если бы тебя не отпустили на КПП? Ты… Твоя мать в такую даль приехала бы, а тебя бы не отпустили? Ты бы тогда этому идиоту зад лизал?! — едва сдерживая волнение, спрашивал Игорь.
— Ладно — пошли на территорию. Там, может быть, сходишь на КПП, если, конечно, не боишься, — сказал Антон.
— А чего мне бояться? Мне все равно в нарядах гнить! Так что обязательно пойду! — твердо ответил Игорь.
Получив грабли, курсанты отправились на территорию. Участок, который необходимо было очистить от листьев, располагался как раз напротив клуба. Немного поработав граблями, Тищенко взглянул на клубные окна. В самом крайнем он сразу же увидел лицо матери. Она грустно смотрела на сына. Игорь помахал ей рукой. Елена Андреевна, тоже помахала в ответ. Она пыталась что-то сказать Игорю при помощи жестов, но он так ничего и не понял и, виновато пожав плечами, показал рукой на грабли.
Теперь Тищенко работал лишь потому, что не знал, что предпринять. С одной стороны, в клубе его ждала мать, которую он мог видеть через стекло, но не мог поговорить, а с другой, он боялся ослушаться приказа сержанта. «Гришневич почти наверняка проверит, ходил ли я к матери. Может быть, даже сейчас наблюдает за мной из окна. Но не сидеть же здесь сиднем?! Надо, наверное, потихоньку сместиться влево, там нас почти не видно из окна казармы и обойти клуб с другой стороны. А если даже Гришневич и придет, я скажу, что мать показала меня из окна дежурному по части, и он меня позвал. Не мог же я ему отказать. Будь, что будет!» решил Игорь и рассказал о своем плане Лупьяненко.
— Попробуй, хотя ты здорово рискуешь, — вздохнул Антон.
— Надо же начинать понемногу доказывать, что я уже «свисток», а не «дух», — пошутил Игорь, но никто не улыбнулся.
Обогнув клуб, Игорь вошел внутрь.
— Ой, Игорек — это ты?! Здравствуй! — обрадовалась мать.
— Здравствуй, мама!
— А я думаю — куда это ты исчез?! Ведь только что листья под окном убирал. Это у вас задание такое?
— Можно и так сказать.
— Тебя ко мне отпустили?
— Да.
— А почему же ты не сразу пришел?
— Просто ребятам решил немного помочь.
— А… — Елена Андреевна сразу же поверила в то, что сказал ей Игорь.
Возможно, если бы она что-то возразила, Игорь продолжал бы убеждать ее в том, что его отпустили, и дальше, но теперь Тищенко, вспомнив о том, как Гришневич швырял его на пол, не выдержал и пожаловался:
— Никто меня не отпускал! Сержант, скотина, взял и отправил меня вместо КПП листья сгребать!
— Ой, так тебе нельзя было ко мне?
— Да пошел он! Знаешь, мама — ты не уходи только, ты подожди меня… Мы сейчас все листья уберем, и я вновь приду. Он меня после листьев отпустит.
— Хорошо, я подожду. Только ты иди, а то я тебя задерживаю.
— Ничего — немного посижу и пойду.
— А как у тебя дела с шинелью?
— То есть?
— Я деньги привезла. Ты ведь в письме писал, что надо ее оплачивать, раз неправильно обрезал и испортил.
— Пока никто ничего не говорит. Мой командир отделения Шорох мне взамен старую достал. Так что я думаю, что ничего платить не надо.
— Это тот, который тебя не отпускает?
— Нет. Шорох — командир отделения. А не пускает меня заместитель командира взвода сержант Гришневич. Хорошо, что с шинелью все вроде бы обошлось.
— Хорошо, конечно. Только что-то я впервые слышу, что за шинель нужно деньги платить. У меня и четыре брата в армии отслужили, и племянники дед никому ни за что не посылал. Я так понимаю — если ты впервые в жизни шинель делал, то твой Башневич…
— Гришневич.
— Твой Гришневич должен был тебе помочь, показать… Проконтролировать. Хотя вас ведь больше двадцати человек… Но я все равно собиралась написать вашему командиру по поводу этих денег.
— Еще не написала? — испугался Игорь.
— Нет. Как же ты умудрился ее так отрезать? Неужели вам ничего не показывали?
— Нет. Только рассказывали…
— А остальные как же?
— Все остальные нормально сделали.
— Что ж ты у меня, самый бестолковый, что ли? — вздохнула Елена Андреевна и погладила Игоря по голове.
— Да нет — просто так получилось, — смутился Игорь.
— Ну ладно — беги, потом еще поговорим, — спохватилась Елена Андреевна.
Не без сожаления Игорь отправился назад.
За время его отсутствия никто не приходил, и Игорь обрадовался, что его визит в клуб остался, скорее всего, незамеченным. Покончив с листьями, курсанты отправились на доклад к Гришневичу.
Доложил Лупьяненко. Выслушав курсанта, Гришневич внимательно посмотрел на Игоря и спросил:
— Тищенко, ты был на КПП?
— Никак нет, товарищ сержант — вы ведь мне запретили.
— Запретить-то запретил, но кто тебя знает — ты ведь у нас «дембель»! Слова сержанта можешь и через член пробросить… Можешь?
— Никак нет.
— А почему, когда я в окно выглянул, тебя рядом с остальными не было?
